Спалось плохо. Всю ночь мать Соснякова вздыхала на печи, встала чуть свет, затопила печь, и тут же подняла сына и гостей, натолкла им картошки с кислым молоком и с облегчением выпроводила из хаты.
Село только просыпалось. В сизом небе подымался над трубами белый дым, резкий, обжигающий ветерок закручивал над сугробами поземку, белесый серп месяца еще виден.
Деятели юношеского движения поеживались со сна, в сером ватнике и солдатской папахе шагал несгибаемый Сосняков, торопливо шел в своем рыжем полушубке Ознобишин, и медленно, по-стариковски, волочил ноги Шифрин, то и дело поправляя съезжавшую на лоб шапку.
В школе уже топились печи. Оранжевые огни отражались в замерзших стеклах, желтели вымытые полы.
- Идите в зал, - сказал Сосняков. - Я зайду предупрежу Петра Демьяныча.
Петр Демьянович учительствовал в Корсунском много лет и, как только открыли в селе школу второй ступени, назначен был ее директором.
В зал он вошел вместе с Сосняковым, пытливо поглядывая на гостя из Орла.
- Раздевайтесь...
Шифрин стянул вместе с шинелью и материнский жакет, быстро бросил одежду на стоявший в углу рояль.
- Э, нет, - сказал Петр Демьянович. - На музыку нельзя, отсыреет...
И переложил шинель на диван.
Комсомольцы собрались раньше назначенного времени, те, что учились в школе, пришли еще до уроков, а те, что не учились, пришли еще раньше. Сосняков от всех требовал высокой дисциплины.
Слава знал корсунских комсомольцев, но были и незнакомые, волостная организация росла с каждым днем.
Он особо поздоровался с Дроздовым, с Катей Вишняковой, с Левочкиным, они ему особенно близки, можно сказать, ветераны, вступили в комсомол еще до прихода деникинцев.
- Начнем, - сказал Сосняков. - Кого председателем? - И сам предложил: Ознобишина.
Тут Петр Демьянович обратился к председателю с просьбой:
- Мне разрешите присутствовать?
Сосняков поморщился:
- Собственно, не положено, но...
Шифрин наклонился к Славе:
- Он ведь беспартийный?
Слава кивнул.
- Категорически возражаю, - громко заявил Шифрин. - Собрание закрытое, нельзя допустить огласки...
Петр Демьянович посмотрел на Ознобишина. Тот промолчал, формально прав Шифрин.
- Вопрос слишком серьезный... как бы это сказать... внутрипартийный... - пояснил Шифрин. - Это не означает недоверия.
Петр Демьянович прошел через зал и закрыл за собой дверь.
Слава так и не понял, чем он мог помешать.
- Продолжим, - сказал Слава. - На повестке - "текущий момент и задачи молодежи", слово предоставляется представителю губкомола товарищу Шифрину.
Шифрин потер кончик носа.
Он принялся пересказывать содержание газет. Телеграммы из капиталистического мира; французские капиталисты натравливают Польшу на Россию. Румыния не осмеливается начать вооруженный конфликт. Попытки немецких монархистов натолкнулись на сопротивление германского пролетариата...
Он хорошо разбирался в том, что происходит за границей.
Потом перешел к внутренним делам, и тон его изменился. Сказал об усилиях Советской власти, направленных на улучшение хозяйственного положения, и тут же сбился, как и в разговоре с Ознобишиным, заговорил о выступлениях крестьян против Советской власти в Тамбове, о рабочих волнениях в Петрограде...
Слава повернулся к Соснякову. Они с тревогой посмотрели друг на друга.
Шифрин разливался соловьем...
Напряженно смотрел на него Дроздов, а у Кати Вишняковой дрожали губы, и казалось, с них вот-вот сорвется вопрос...
- Почему это происходит? - задал Шифрин вопрос и сразу же на него ответил: - Да потому, что в стране растет недовольство крестьян диктатурой пролетариата, однако идти на соглашение с крестьянством, как этого хочет Ленин, не надо, а надо передать управление производством непосредственно самим производителям...
До Успенского доходили слухи о политических разногласиях в Москве, но в деревне не придавали им серьезного значения.
И вот молодой человек из Орла втягивает их в эти споры, хотя Слава так и не может понять, чего же все-таки он от них хочет. Он тронул оратора за рукав.
- Ты почему меня останавливаешь? - крикнул Шифрин.
- Не кричи, - негромко сказал Слава. - К чему ты все это говоришь?
- А вот к чему! - вызывающе крикнул Шифрин, извлекая из кармана куртки измятую бумажку. - Молодежь - барометр общественного мнения. Мы должны подписать письмо к товарищу Троцкому о том, что поддерживаем его в споре с Лениным...
Слава хотел было взять у него листок, но Шифрин не дал.
- Я сам прочту!
- А я тебе не позволю! - запальчиво сказал Слава. - Ты читал его кому-нибудь в Малоархангельске?
Шифрин саркастически улыбнулся.
- Читал! Кому?! Это же мужики! Необразованные мужики! Пообещай им уменьшить разверстку - и они тут же предадут революцию!
- Так вот почему тебе не дали в Малоархангельске лошадей, - вслух высказал Слава свою догадку. - Только ты и к нам зря, мы такие же необразованные мужики...
- Ваша слепая вера в Ленина...
Тут Слава отпихнул его от стола, и Шифрин невольно шагнул в сторону.
- Ты - драться?
- Я запрещаю тебе произносить его имя, - сказал Слава.
Перед его взором возник Ленин, по-отцовски разговаривающий с ним в коридоре.
Нет, неуважения к Ленину он не потерпит!
- Ты - драться? - фальцетом повторил Шифрин.
Тут к нему приблизился Сосняков.
- А ну, Славка! - произнес Сосняков, хватая Шифрина за плечи. - Выведем его?
Слава никак не ожидал поддержки со стороны Соснякова, скорей можно было ожидать, что Сосняков призовет Славу к порядку, но оказалось, что оба они думают одинаково. Слава подошел к Шифрину с другого бока, накинул на него шинель.
- А ну...
- Ты чего?
- Одевайся!
Ознобишин и Сосняков натянули на представителя губкомола шинель, Сосняков нахлобучил на него его великолепную шапку, и поволокли его к двери.
Кто-то из ребят кинулся было на подмогу.
Сосняков отмахнулся:
- Справимся и без вас!
Они потащили Шифрина по коридору.
Он пригрозил им:
- Вы ответите!
Вышли на крыльцо.
- А как же мне добираться?
- Иди на Залегощь, а там поездом до Орла, - безжалостно сказал Сосняков. - Дотопаешь!
Шифрин шмыгнул носом.
- Я замерзну, - жалобно сказал он.
- Не дойдет, - согласился с ним Слава.
- Ладно, - сжалился Сосняков, - иди в сельсовет, там посылают подводу на станцию. Подбросят.
Шифрин отошел на несколько шагов, обернулся, глазки его сверкнули, и он неумолимо сказал:
- Вы за все ответите перед революцией!
10
Два зимних дня с промежутком немногим более месяца, а в памяти остались, пожалуй что, навсегда, хотя никаких особых событий в эти дни не произошло.
Слава подошел к исполкому утром, над крышей клубился дымок, печи еще топились. У входа трое саней, лошаденки стояли без присмотра, их хозяева дымили небось в коридоре самосадом. Морозно, тихо. Прежде чем заняться делами, Слава всегда заходил в канцелярию узнать, нет ли для него у Быстрова поручений, и взять у Дмитрия Фомича свежую почту.
На этот раз в канцелярии что-то много народа. Быстров в бекеше у стола, Еремеев, Семин, Данилочкин... Куда это они?
- Вот и Ознобишина прихватим, - говорит Быстров. - Беги домой, оденься потеплей, едем в Малоархангельск.
- А его бы не надо, - замечает Данилочкин, - чего зря парня гонять...
- Ну нет, ему полезно, пусть вовлекается, - не согласился Быстров. Как, поедем?
Слава ничего не понимает.
- А что в Малоархангельске?
- Дискуссия, - насмешливо говорит Семин.
- О чем?
- Вчера запоздно привезли из укома бумажку. Вызывают коммунистов. Тех, кто пожелает. Дискуссия о профсоюзах. Видал в газетах?
- Да мы уже читали Ленина!
- Грамотный какой! - смеется Семин. - А теперь нас приглашают высказаться.
- Впрочем, судя по письму, уком не очень настаивает, чтобы ехали все коммунисты. Достаточно, если явятся члены волкома.
- А кто едет-то?
- Да человек шесть. Тебя вот еще возьмем.
- Я поехал бы, - говорит Слава. - Интересно.
- Раз интересно, езжай...
Но только Слава собрался сбегать домой, предупредить Веру Васильевну и поддеть что-нибудь потеплее под полушубок, как Дмитрий Фомич, заложив по обыкновению ручку за ухо, мигнул Славе, подзывая к себе.
- Это ты хорошо, что едешь.
- Почему?
- Разбираться скорей научишься...
- Разобраться недолго, - самонадеянно отвечает Слава.
- Разберутся и без тебя. А тебе я хочу один совет дать: разбираться разбирайся, а держись Ленина, этот не подведет. Понял?
- А я и держусь Ленина, - отвечал Слава. - Я с ним согласен во всем.
- Ну и беги, - сказал Дмитрий Фомич. - Да шерстяные носки надень, а то и в валенках продерёт.
Поблескивала серебристая санная колея, легко трусили лошади, лениво покрикивали возницы, - привались на сено, покрытое домотканой дорожкой, и поторапливайся в Малоархангельск.
