А приехали только под вечер, синие тени стлались по сугробам, и дорога потемнела, заледенела, и за окнами городских домишек тут и там вспыхивали уютные огни.
Поднялись по лестнице на второй этаж.
- Регистрируйтесь, товарищи.
- Что ж мало вас?
- Мы поняли так, что всем необязательно.
- Необязательно, но желательно.
Узкий зал полон народа. Городские коммунисты почти все здесь, из волостей тоже много понаехало.
- Ага, Успенское прибыло!
- Будем диспутировать?
- А чего диспутировать?..
Шабунин, как всегда, в суконной гимнастерке, в начищенных рыжих сапогах, два шага вперед:
- Товарищи, может, это и роскошь - собрать коммунистов со всего уезда, но таково указание губкома: всероссийская дискуссия, собраться и обсудить...
Тут встал Евлампий Тихонович Рычагов, председатель Дросковского волисполкома, его все знают, солидный такой мужчина, серьезный, строгий, не любитель говорить лишнее.
- Полагаю: Афанасий Петрович, навряд ли кто из нас выступит насупротив товарища Ленина.
Шабунин усмехнулся:
- И я так думаю, но директива есть директива, через месяц в Москве Десятый съезд. Центральный Комитет находит нужным выявить мнение всей партии.
- Ну что ж, - согласился Рычагов, - если надо еще раз сказать, что мы с Лениным, возражений не имеется.
Не один раз видел Слава Шабунина, и каждый раз его все сильнее покоряла простота Шабунина, - не то чтобы он старался быть простым, он всегда оставался самим собой.
Вот он вышел из-за стола, подошел к трибуне, провел рукой по волосам...
- Я так же, как и все вы, не один раз прочел тезисы товарища Ленина. Все справедливо... - Он развел руками. - Конечно, есть дела погорячее, надо кончать с бескормицей, с падежом скота, восстанавливать разоренное крестьянское хозяйство, профсоюзная работа у нас не так уж горит, но коли нужно высказать свое мнение, что ж, обсудим и мы с вами задачи профессиональных союзов.
Шабунин принялся излагать платформу Ленина и противостоящую ей платформу Троцкого.
Троцкий намерен превратить профсоюзы в придаток государственного аппарата. Он считает, что профсоюзы должны воздействовать на своих членов не средствами убеждения, а средствами принуждения, что в конечном итоге, как разъяснял Ленин, привело бы, по существу, к ликвидации профсоюзов как массовой организации рабочего класса. Ленин же, наоборот, утверждал, что профсоюзы являются приводным ремнем от партии к массам, их первостепенная задача - воспитание масс, борьба за повышение производительности труда и укрепление производственной дисциплины, профсоюзы, утверждал Ленин, - это прежде всего школа коммунизма.
Шабунин закончил доклад и сам же спросил:
- Ну, кто хочет высказаться?
- А чего высказываться? - в свою очередь, спросил Рычагов, взявший на себя обязанность выражать общественное мнение. - Нет среди нас ни бывших меньшевиков, ни эсеров, мы как пошли с первого дня революции за Лениным, так и будем идти... - Рычагов пожал плечами. - Даже голосовать не надо, мы все на ленинской платформе.
Шабунин только формальности ради собирался просить собравшихся поднять руки, как где-то сзади раздался пронзительный голосок:
- Не говорите за всех!
Шабунин вгляделся. Бог ты мой, это был Вейнберг! В городе его знали, но политической активностью он не отличался.
- Борис Абрамович, ты чего? - удивленно спросил Шабунин.
- То есть как чего? - выкрикнул Вейнберг, - У нас дискуссия или Что?
- Вы что, хотите высказаться?
- А почему бы и нет? - крикнул Вейнберг и принялся протискиваться к трибуне.
Маленький, щуплый, решительный...
Ознобишин не знал его, не встречал ни в укоме, ни на собраниях.
- Кто это? - шепотом спросил он Еремеева, но тот тоже не знал, и Ознобишин повторил вопрос Быстрову.
- Тебе здесь лекарства не приходилось заказывать? - вопросом на вопрос ответил Быстров. - Провизор из здешней аптеки.
Мимо аптеки Слава проходил, но заходить туда ему не случалось. Аптека помещалась в выбеленном домишке с высоким крыльцом, в окнах которой стояли два огромных стеклянных шара, наполненных один оранжевой, а другой синей жидкостью. Но того, кто скрывался за этими шарами, Ознобишин видел впервые.
После собрания Степан Кузьмич поделился со Славой немногими сведениями, которые были у него о Вейнберге. Его занесло из Польши в Малоархангельск в годы империалистической войны. Он осел в городе, делал свое дело, но после того, как отогнали Деникина, явился в уком и заявил, что у себя на родине участвовал в революционном движении и хотел бы теперь вступить в партию большевиков.
Приняли его охотно. Немногие из малоархангельских интеллигентов стремились в партию, активностью он, однако, особой не отличался, отпускал свои порошки и микстуры, как и до вступления в партию, и вдруг - нате-ка! появился на собрании и пожелал принять участие в дискуссии.
- А вы за кого, Борис Абрамович?
- За платформу товарища Троцкого! - прокричал на весь зал Вейнберг, торопливо влезая на сцену.
И заговорил...
По существу, он не сказал больше того, что сказал Шабунин, характеризуя позицию Троцкого, но надо было слышать, с каким запалом произносил он свою речь.
Сперва он заговорил о профсоюзах. О том, как хорошо организовал Троцкий профсоюзы на транспорте, где под его руководством действовал Цектран. Военная дисциплина, и никаких рассуждений! Первая колонна - марш! Вторая колонна - марш!.. Но затем он перескочил вообще к политике партии. Он обвинил правительство в потачках крестьянству. Деревню следовало прижать еще больше. Двинуть когорту продотрядов! Выгрести зерно из всех закромов. Никому никакой пощады! Затем перешел к мирному договору с Польшей. Нельзя было, оказывается, его заключать. Пусть временные неуспехи, но войну следовало продолжать. Потом перескочил к Германии. Объявить войну германским капиталистам! Французским капиталистам! Британским капиталистам! А оттуда недалеко и до Америки. Пролетариат только и ждет команды. Да здравствует мировая революция! Незамедлительно...
Можно было подумать, что именно от этого малоархангельского аптекаря и ждет команды мировой пролетариат!
Вейнберг обвинял кого-то в лавировании, в предательстве, кричал о мировой революции и вдруг на какой-то высокой ноте захлебнулся и... смолк.
- Значит, - спокойно спросил Шабунин, - вы, товарищ Вейнберг, отстаиваете платформу Троцкого?
Вейнберг утвердительно кивнул и сошел со сцены, но не на свое прежнее место в глубине зала, а втиснулся в первый ряд.
- Ладно, - сказал Шабунин. - Оказывается, и у нас нашелся сторонник Троцкого... - Он посмотрел в зал. - Кто еще хочет высказаться?
Ознобишину надолго запомнился этот зал. Население уезда состояло из крестьян, промышленности в нем не было, интеллигенция, учителя и врачи держались еще в стороне от партии, Слава находился в окружении мужиков. Среди них было много солдат. Иные из них прямо с фронта империалистической войны попали на фронты гражданской войны и лишь недавно демобилизовались. Короче, в зале сидели мужики, опаленные войной и революцией, их уже нельзя было смутить никакими выспренними фразами. Они вернулись домой в свои разоренные хозяйства, и владела ими одна забота - выжить, заселить доставшуюся им землю и спасти от бескормицы своих коров и лошадей. Выслушать-то они выслушали оратора, не прерывали, но их сосредоточенное молчание выражало такое неодобрение, какое не передать никакими словами.
Еремеев толкнул Ознобишина в бок.
- Выступи!
Славу легко было подбить на выступление, а Еремееву нравилось еще и поддразнивать Ознобишина.
- С чем выступать-то?
- Дай отпор!
- И дам!
Слава поднял руку.
- Ну чего тебе? - с досадой спросил Шабунин.
- Предлагаю исключить Вейнберга из партии! - с места выкрикнул Ознобишин. - Поскольку он идет вразрез!
Шабунин снисходительно улыбнулся:
- Так уж и исключить? Нет, товарищ Ознобишин, до этого еще не дошло... - Он повторил: - Так кто хочет еще высказаться? Может быть, кто найдется?
- А ну его! - произнес кто-то в зале, и нельзя было понять, к кому это восклицание относится - к Троцкому или Вейнбергу.
- Тогда я позволю себе сказать еще несколько слов, - промолвил Шабунин. - Хотя спорить с товарищем Вейнбергом не собираюсь, мы уж сделали свой выбор. Я изложил вам мнение товарища Ленина, привел доводы несогласных, и, думается, повторяться незачем. Программа деятельности профсоюзов, разработанная Владимиром Ильичем, с одной стороны, и... - Он искал слово, которое могло бы вобрать в себя великое множество прожектов, предлагаемых оппозиционерами всех мастей. - Ну и... платформа товарища Троцкого. Разница, я думаю, всем ясна. Но о Вейнберге все же скажу. Его беда - это беда оторванного от жизни одиночки. Сидит он в своей аптеке и сердится на весь мир. Недалеко он ушел от своего вдохновителя! Вспоминается лето девятнадцатого года. Мы вели бои за Орел, а думали, - сейчас я вам в этом признаюсь, - а думали о том, что нельзя отдавать Тулу. И тут сообщают: в Орел прибыл поезд наркомвоена Троцкого, состоится митинг. Собрались. Ждем Троцкого. Что скажет? На что нацелит? Появился он перед нами в сопровождении двух маузеристов - личная охрана, что ли. Все трое в черных кожаных куртках. Только Троцкий без головного убора. Пышная шевелюра, гордо вскинутая голова, пронзительный взгляд. Речь из него полилась, как из граммофона... Какая тогда была на фронте обстановка? Деникинские войска продвинулись за Воронеж, потери мы несем страшные, откатываемся к Орлу. А Троцкий ни слова о том, чтобы закрепиться на оборонительных рубежах. Куда там! Умел говорить! Позже я слышал, будучи в эмиграции, он брал в Париже уроки ораторского искусства. Отлично построенные фразы, рассчитанные интонации... Вперед! Вперед! Только вперед! Не пожалеть своих жизней!.. А мы их и так не жалели. Но с чем двигаться? Как удержать в строю дезертиров? Нужны винтовки, пулеметы, снаряды. Где их взять? А он и сам, должно быть, не знает. Знал Ленин - в Туле. Но пафос, Троцкому устроили овацию, выслушать находившихся в зале коммунистов он не пожелал и тут же удалился. Не хотел слушать никого, кроме себя... К чему я это вспомнил? А к тому, что в трудные моменты критики Ленина под покровом звонких фраз всегда предлагают неправильные решения. Нет уж! Будем учиться у Ленина. Он красивых фраз не говорит, он учит нас делу: чтоб наши дети не голодали, чтоб нам самим полегче жилось... - Шабунин насмешливо поглядел на Вейнберга. - Так что ты уж, Борис Абрамыч, не обижайся, но похоже, что ты вместе с Троцким у одного учителя брал уроки красноречия!
