выражая согласие на любую ложь. Даже на ту, что говорит ей, что ты пришел не за тем, чтобы овладеть ею. Она бы прилегла на кровать и оказалась в кругу желтого света от солнечного луча, запутавшегося в занавесках, под попой у нее была бы подушка, самую малость приподнимающая ее тело. Меня не особо заботило бы, какая у ней вагина, просто потому что она была бы первой в моей коллекции, но меня растрогало бы то, как она раскрывает ее передо мной, то, как она раздвигает ноги. Она не стала бы долго и нарочито оттягивать момент, именно так мне бы хотелось, чтобы все произошло. Она бы показала ее мне как женщина, немного позабывшая, насколько все это божественный дар, хоть и данный за деньги.
Плевать, какая у ней вагина, но мне бы хотелось, чтобы она была мясистая, полная, окруженная кустистой растительностью. Вагина настоящей женщины, обрамленная плотными бедрами, будто переплет Библии. Вагина, которую ей было бы немного стыдно и совестно показывать в шестнадцать лет, но после ремесло сделало бы девушку гордой и равнодушной. У ее киски были бы длинные половые губы цвета свежего мяса, будто глубокий разрез посреди густых волос. Когда она раздвинула бы ноги, эти губы жили бы своей собственной жизнью, одна независимо от другой. Одна свернулась бы, другая чуть отошла бы в сторону, самую малость открывая розово-красные глубины. Оттого, что она не придает значения этому хаосу, от ее смирения у меня слезы навернулись бы на глаза. Молчаливый разрез посередине, потускневший от взглядов сотен мужчин, надавил бы на меня в полную силу, словно картина великого мастера, которую предназначено было увидеть лишь мне. Мне даже понравилась бы ее искусственная влажность — капелька смазки, нанесенная, пока я была в душе, на тот случай, если вдруг мне захотелось бы овладеть ею сразу. Я поцеловала бы ее сюда — поцеловала бы обман, который другие мужчины проглатывают, ни о чем не догадываясь. Она немного задрожала бы, и я не смогла бы понять, настоящая ли эта дрожь или же это часть ее обычного сольного концерта. Не зная наверняка, я сказала бы: «Я не хочу, чтобы ты притворялась. Не хочу, чтобы ты кончала. Конечно, меня бы это осчастливило, но не хочу просить у тебя невозможного. Кончай, если хочешь, или не кончай. Я пришел, чтобы посмотреть на тебя. Ты красива».
Спрашивая себя, сколько мужчин были с ней, не задев ее сердца, я стала бы смотреть на нее. Сколько взволновали ее? Что нужно, чтобы потрясти ее? Какая доля равнодушия и эгоизма, каковы пропорции любви, требуемые для того, чтобы она отозвалась на чувства мужчины, который не платит? Я с осторожностью потрогала бы тонкую кожу, обрамляющую ее заснувший клитор. Рассмотрела бы каждую складку, каждую голубую венулу, спрашивая себя, какая же из них действительно соединяется с головой. Я мягко подула бы на волоски вокруг, чтобы увидеть, как все влагалище незаметно сжимается, словно устрица, сбрызнутая лимонным соком. Поцелуй посреди этого розового бардака кожи и волос. Именно так я провела бы отведенное мне время: разглядывая без прикрас со всех сторон, доверчиво следя за изменениями ритма ее дыхания. Я не спеша гладила бы каждую перламутровую растяжку, каждую особенность этого тела-алтаря, над которым столько мужчин ежедневно приходят изливать душу, принести этой богине жалости и равнодушия свои неудовлетворенные потребности, радости, капризы. Я не стала бы получать оргазм. Дабы выразить ей глубокое почтение, я прижала бы свой член к ее очень толстой заднице, слушая, как в другой комнате синхронно со стуком тел, как метроном, распевается другая девушка. Обязательно отправилась бы мастурбировать в ванную комнату, чтобы не мешать ни моей даме, ни той другой, что уже отправила восвояси клиента и теперь, напевая на ходу, занялась уборкой комнаты. Единственным моим алиби стал бы открытый кран. Меня все равно однозначно приняли бы за импотента. За того, кто не трахается. За того, кто приходит с религиозным фанатизмом лобызать гениталии с каштановыми, светлыми, рыжими волосами, гладко выбритые или взлохмаченные; за того, кто пополняет свой гербарий тысячью клиторов со сложными рисунками в форме кафедральных соборов. Запахами кисок и задниц. Они бы и не подозревали, что я облегчаюсь в туалете в жарком танце запястья.
Насколько мне известен их характер, они посмеялись бы надо мной. Но в результате запомнили бы мое имя. Они говорили бы обо мне, как о легком клиенте, пусть и странном, и, завидев меня из-за штор, самые непростые из них в итоге присоединялись бы к остальным для «презентации». С течением времени я выучила бы наизусть их привычки: какой парфюм они используют, какой стиль макияжа, какое белье им нравится. Я начала бы узнавать по их запаху изо рта, еле отчетливому и желанному, как у девушек, которых не целуют, из чего состоял их обед или ужин: самые хамоватые, те, что слопали кебаб, те, кто медленно попивали кофе, те, кто отправился здороваться со мной, забыв про крошки от пирожного в уголках губ. Я не стала бы много болтать: не была бы из тех клиентов, кто замещает половой акт нескончаемой риторикой, — и все же я многое узнала бы о них. Я прочитывала бы их настроение по складкам на влагалище, по чередующимся цветам. Их соски указали бы мне, на каком этапе их менструального цикла я посещаю их. Я почуяла бы медную каплю крови, скрытую за ароматом мыла, интимной смазки и плохим парфюмом предыдущих клиентов. По форме бровей я догадалась бы, болит ли у них живот, и приложила бы свои горячие руки к тем местам, в которых больно сжимается их матка. Я была бы молчалива и пикантно смиренна. Да так, что со временем обязательно нашлась бы такая, что бросила бы самой себе вызов укротить клиента, у которого неизвестно, есть ли вообще работающий член. Наверняка нашлась бы дерзкая девушка, которую стало бы раздражать мое молчание, или отважная дама с отменным эго. Она расстегнула бы мой ремень и заставила бы закрыть глаза: она отсосала бы мне из принципа, стоя на четвереньках надо мной, разумеется, раздвинув свою киску в нескольких сантиметрах от моей довольной морды. В конце концов, уж точно нашлась бы и та, которую медленно, но верно завоевал бы мой спокойный взгляд: это внушило бы ей доверие, и она бы дала волю эмоциям. И та, чьи порочные мысли я понапрасну пыталась бы отгадать, в то время как порхает ее клитор. Я не дала бы ей
