сделала и что еще предстоит выполнить. Она с большим пристрастием и участием относится к этой запланированной кутерьме и никогда не позволяет себе ни малейшего намека на раздражение.
Меня охватило ощущение, что я тут как дома — в этом борделе, и что здесь так приятно. С некоторым подозрением я спрашивала саму себя, когда же я изменилась, когда эта комната, эти запахи, эти девушки перестали пугать меня и стали страннейшим домашним очагом. Когда же я впервые приняла душ в мужской ванной? Когда я в первый раз, не заметив этого, принялась напевать, заправляя постель, когда впервые отказалась идти знакомиться с клиентом? Когда именно здесь, словно в хорошо знакомом месте, я позволила себе первую свободную выходку, свой первый каприз?
В общей комнате я попыталась примерно подсчитать количество ящиков на стенах и прочесть имена, указанные на них. На каждом были свои этикетки и свои украшения, каждый ящик был тихим голосом в общем хоре: «Нет сексу с нацистами!», «Иди ко мне!», «За право быть ленивым!»(наклейки на немецком), голый Дед Мороз со скошенными ногами возле имени Таис. Почтовые открытки, что они отправляли друг другу на каникулах. В куче этих имен было и мое. «Жюстина» с сердечком вместо точки над буквой і. Когда это я стала достаточно счастлива здесь, что мне хватило смелости, чтобы нарисовать что-то настолько глупое и детское, как сердечко? Когда открываем мой ящик, там есть два рисунка моих сестер: вот так смешивается моя семья с этой другой семьей.
В чем мать родила. Я воспользовалась мылом клиентов, и запах от меня шел такой, что можно было узнать среди тысячи. В тишине я прогулялась по этой пустой раковине — по закрытому борделю, похожему на деревенскую ярмарку в момент перерыва.
Я спрашивала себя, каков же смысл слова «семы». Действительно ли он применим к тому, что связывает нас друг с другом. Можно ли назвать семьей принадлежность к женскому полу — только это. Или же семья просто обозначает ту часть человечества, влажную и горячую, что заставляет мужчин двигаться вперед? По моему мнению, для каждого места, мига и обстановки есть семья — та, с которой мы смеемся, разговариваем и делимся сокровенным больше, чем где бы то ни было. У членов семьи одинаковые проблемы, одни победы и поражения. Семья — это место, где человеческая раса кажется красивее, благороднее и более хрупкой, поднимая какую-то группу высоко над тем, что принято считать сбродом. Вот уж точно обманчивый аргумент, его сущность — пуста. Ведь вне зависимости от контекста, в котором она родилась, в свете ли или в тени общего презрения, понятие семьи или братства расцветает, стоит только собрать вместе людей, разделяющих общую участь. Все мы были свидетелями моментов любви, понимания и единства в любом сборище мафиози, преступников, нищих, в любой прослойке общества с более или менее сомнительной моралью. И, я думаю, что для тридцати женщин, проводящих время рядом друг с другом голыми, объединенных тем простым фактом, что они родились женщинами и им платят за это, естественно считать друг друга сестрами, если нет места вражде. Семья, кроме своей собственной, не подразумевает никакого понятия морали: она процветает, следуя только своей цели, безразличная к тому, что думает об этом внешний мир.
Ничего не могу сказать о других благородных предпринимателях, открыто конкурирующих на благо общества и для его развития — в том случае, если погоня за величием сближает и укрепляет семьи, примкнувшие к ним. Но между очевидным общим благом и неоспоримым злом находится светлая тень, о которой мне хотелось бы рассказать. Я хочу рассказать об этом гнезде, состоящем из женщин и девушек, матерей и жен, убежденных, что своими телами и бесконечным терпением они тоже самую малость действуют на благо людей этого общества. Они по определению забывают самое себя, возвышаясь над собственными слабостями и отдавая в аренду на несколько мгновений радости это тело, о котором было решено когда-то во имя слепых и глухих небес, что оно может принадлежать либо мужчине, либо дьяволу. Я хочу рассказать об этих женщинах, создающих и разрушающих своими деликатными пальцами иллюзорное понятие того, что священно. Эти существа, возвышающиеся над женской сущностью, кажется, материализуются только в стенах борделя. Я хочу рассказать о них, потому что они есть, и когда они уходят из борделя, то оставляют на пустом корабле пьянящий, сводящий с ума запах тысячи видов разной любви, искомой и найденной неповторимым образом нежности, запах полноты, достигаемой ежедневно и вновь желаемой каждое утро. В этом нет никакого благородства, но там живет бьющая под дых правда, которую не найдешь нигде больше, истории о счастье и обещания радости, — ведь иногда так нужно, чтобы хоть кто-то об этом рассказал.
Спасибо моему агенту, Оливье Рубинштейну, человеку образцовой преданности, который спас нас — эту книгу и меня — своим прочтением и своими оценками. Надеюсь, смогу надолго сохранить милость твоей дружбы и твоего профессионализма.
Также благодарю прекрасную Элизабет Самама с ее драгоценным внимательным глазом, ставшую мне бесценной союзницей.
Названия песен и исполнителей оставлены на языке оригинала, чтобы у читателя была возможность узнать и послушать музыку, которую автор выбрал в качестве саундтреков к этим моментам своей жизни. (Здесь и далее примечания редактора.)
Из «Песни о доме Рауха» (1972) берлинской рок-группы «Тон Штейне Шербен».
Знаменитое кафе в IX округе Парижа.
Бельэтаж (нем.).
«Шпигель» — одно из самых известных информационно-политических изданий Германии.
Немецкое название стиля «модерн».
Прекрасная эпоха — условное обозначение периода европейской истории между последними десятилетиями XIX века и 1914 годом. Для Франции это первые десятилетия Третьей республики
Пляжная корзина (нем.).
Персонажи романа Эмиля Золя «Нана».
Отдел по делам граждан (нем.).
Фиксированная ставка (англ.).
Школа любви (нем.).
Такова жизнь (фр.)
Эпизиотомия — хирургическое рассечение промежности и задней стенки влагалища женщины во
