Хамдам почувствовал тревогу, но держался твердо. Однажды утром среди бумаг Хамдам нашел отношение ферганского угрозыска. Следователь Гасанов просил его "лично прибыть для некоторых дополнительных объяснений в связи с новыми обстоятельствами по делу убийства председателя исполкома, товарища Артыкматова, и покушения на убийство комиссара бригады, товарища Юсупа". Эти простые канцелярские слова ударили его как пуля. Он побледнел, кинул бумажку и позвонил по телефону в Коканд узнать, где Карим Иманов. Ему ответили, что Иманов в Коканде, а завтра вечером уезжает в Самарканд. "Передайте Кариму, - сказал он, - есть большое политическое дело. Завтра я приеду утром. Говорил Хамдам".
Он решил выйти навстречу опасности. Хамдам экстренно вызвал к себе председателей сельсоветов. Все прибыли аккуратно. Он ни с кем из них не говорил предварительно, хотя некоторые приходили к нему на дом; ведь большинство из них в той или иной степени были его ставленниками. Собрание в милиции назначено было на пять часов вечера. Он заставил всех прождать его до девяти.
Люди гудели в темном кабинете, как встревоженный рой, испуганные, взволнованные, истомленные. Кабинет наполнился запахами садов и земли, запахом сала и дыма. Наконец два милиционера вошли в комнату и внесли две лампы. Другие двое встали у дверей. Вслед за ними появился Хамдам, вооруженный, одетый как на парад, с орденами. Все встали. Он прошел к письменному столу и сел, не здороваясь.
- Садитесь! - сказал он.
Все увидели, что он не изменился. "Все слухи ложны", - подумали приглашенные. Никто бы из них не поверил, что только усилием воли Хамдам стряхнул с себя болезнь. Румянец играл на его щеках. Он был спокоен. Лишь багровый цвет лица выдавал напряжение. Каракулевая кубанка с красноармейской звездой была отважно сдвинута на затылок. Хамдам, прищурясь, посмотрел на лампы, потом на собравшихся и сказал обычным голосом:
- Спасибо, что пришли! Я решил, что говорить нам не о чем. Я хочу только известить вас: ГПУ поссорилось со мной. Все ясно. Я сейчас еду в Коканд и, наверно, буду арестован. Если вы узнаете, что я арестован, устройте массовое выступление всех кишлаков, Карим ждет вас. Он за меня. Идите к нему! Он все сделает. - На секунду Хамдам задумался, почесал бородку. - И не уходите до тех пор, пока меня не выпустят! - Потом, хлопнув ладонью по столу, он простился с председателями.
У крыльца стояли верховые лошади. Он вскочил на своего коня и, пригнувшись к передней луке, не оглядываясь, промчался через Беш-Арык, а за его спиной неслись два милиционера. Изумленные жители провожали его взглядами. Весь Беш-Арык заговорил об исчезнувшем Хамдаме.
43
Когда в бригаду пришло сообщение о случае в Беш-Арыке, Лихолетов, не долго думая, захотел вылететь в Коканд, но вслед за этим сообщением прибыла телеграмма из Ташкента. Ташкент извещал, что товарищ Юсуп находится здесь на излечении. Переменить маршрут, конечно, ничего не стоило, но округ запретил Лихолетову покидать бригаду, так как в июле ожидался переход через границу нескольких контрреволюционных групп.
Тогда Александр решил непосредственно снестись с клиникой. Главный врач каждую неделю, по его просьбе, посылал ему телеграмму, извещая, что "положение прежнее". Лихолетова эти известия измучили. Он решил лично, своими глазами увидеть Юсупа. Наконец в первых числах августа он добился отпуска на пять дней и вылетел в Ташкент.
Прямо с аэродрома он поехал в клинику. Его провели в приемную главного врача. Александр просил, чтобы ему дали возможность повидать Юсупа. Доктор Самбор отказывался.
- Головное ранение! Так что, вы сами понимаете, какое это состояние, - говорил он.
- Операция удачна? - спросил Лихолетов.
- Профессор Юрезанский - наш лучший хирург, - уклончиво ответил Самбор. - Но ведь тут дело не в одной операции! Предстоит длительное лечение. Я думаю, что потребуется еще и повторное оперативное вмешательство. Кроме того...
Самбор внезапно замолчал. Он подумал, что вряд ли здесь, в Ташкенте, они рискнут на такие сложные операции. Всем своим видом, неуверенным тоном, пожатием плеч, неопределенным выражением лица главный врач как бы показывал Лихолетову, что он не знает исхода, что они, по существу, не лечат, а только наблюдают больного, Самбор сказал:
- Все зависит от природы. Ваш комиссар сейчас в ее руках, а не в наших.
- Хоть бы взглянуть одним глазком! Мать моя, мать моя, что же это такое? - заныл Александр.
Доктор Самбор, похожий на француза, высокий и тучный человек, с поседевшей бородкой, в белом подкрахмаленном, шуршащем халате, в золотых очках, впервые видел такого расстроенного посетителя, как Лихолетов, хотя с несчастьем ему приходилось не так уж редко встречаться. Он молчал, потому что ему неудобно было сказать "Успокойтесь!" обожженному солнцем и ветром, бородатому командиру, о лихости и дерзости которого шли разговоры даже в Ташкенте. Он взглянул на часы:
- Сейчас идут операции. Но профессор Юрезанский скоро кончит. Вы можете подождать?
Лихолетов кивнул.
- Поговорите с ним! Он курирует вашего больного. Он поможет дать разрешение. Ему виднее. Я на себя этого дела не возьму.
Доктор Самбор вызвал санитарку и послал ее в операционную.
Солнце сверкало на стекле, на инструментах, лежавших в белом шкафчике. Пахло йодоформом. Это напоминало раны и кровь, и странным казался в этой подчеркнутой чистоте доносившийся из коридора запах щей.
Мимо раскрытой двери прокатилась операционная тележка на шинах. На ней лежал человек, покрытый простыней с ног до головы. В кабинет вошел молодой, бритый, длинноносый хирург. Едва поклонившись, он спросил Самбора:
- Вы меня спрашивали?
- Да... Вот тут... По поводу товарища Юсупа... Лихолетов. Командир бригады, - сказал Самбор, представляя Лихолетова.
Лихолетов встал. Хирург небрежно поздоровался с ним, сел, закурил. Александр обратил внимание на длинные и сильные, облитые йодом пальцы хирурга. Когда хирург перебирал ими, его рука становилась похожей на инструмент из железа.
"Кромсать бы ему у меня в бригаде!" - подумал Александр.
- Ну, пустим! - ответил профессор, улыбнувшись. - Но ведь помочь вы ничем не можете. Так чего же смотреть?
- Это уж мое дело, - сердито заявил Лихолетов. - В конце концов что такое? Не личное дело, вся бригада желает знать подробности.
- Мы телеграфировали, - сказал Самбор.
- Два слова! Что вы мне голову морочите? Человек лежит, а вы даже взглянуть не даете. Что за фокусы! - Александр вскочил и заволновался.
- Как, Викентий Викентьевич? - сказал Самбор, взглянув на хирурга.
Тот пожал плечами:
- Что как? Пусть смотрит, если хочет!
Юрезанский лениво встал и сказал Лихолетову:
- Я сейчас пойду к нему в палату. Он - в отдельной. Погляжу, в каком он состоянии, и потом пошлю сиделку за вами. Но предупреждаю: никаких вопросов, никаких разговоров, ничего! Понятно? Его нельзя тревожить.
Когда профессор Юрезанский ушел, Самбор зашептал Александру:
- Вы напрасно так! - Он кивнул в сторону ушедшего. - Это будущее светило. Самородок. Подождите, скоро о нем вся Европа заговорит! Рана была смертельна. Юрезанский вынул ему пулю. Надо ждать.
- Чего ждать? - так же тихо, как Самбор, спросил Александр, чувствуя, что у него замирает сердце, как будто он летит с горы.
Вошла сиделка и протяжно сказала:
- Пожалуйте!
Они пошли по коридору. Лихолетов шел на цыпочках. У него звенели шпоры, он стеснялся этого звона к поджимал ноги.
Некоторые больные сидели в коридоре, смеялись, играя в шашки. Другие передвигались на костылях. Третьи лежали на койках - цвет лица у них был серый, как газета.
Когда доктор Самбор приоткрыл дверь в палату Юсупа, Лихолетов увидел маленькую комнату с длинным окном вверху. Очевидно, здесь раньше была ванная. Лихолетову показалось, что и до сих пор оттуда тянет сыростью.
Голова Юсупа, лежавшая на узкой подушке, вся, кроме лица, была забинтована. Юсуп смотрел вверх, в потолок, бесконечным взглядом, не замечающим ни посетителей, ни стен, ни окон, ни солнца, игравшего на потолке.
Александр шепотом спросил стоявшего за его спиной хирурга:
- В лоб пуля-то?
- В затылок, - ответил хирург.
Александр заметил, что в эту секунду Юсуп сделал какое-то движение ресницами. Хирург сейчас же тронул Лихолетова за локоть, и они вышли в коридор.
"Он мертв, - подумал Александр. Только внезапная дрожь ресниц говорила ему, что в этом неподвижном человеке, лежавшем как огромная кукла, еще бьется какая-то капля жизни. Александр посмотрел на хирурга.
- Паралич, - спокойно сказал Юрезанский.
- Он онемел? Или ослеп? Или что, что с ним?
- Зайдите ко мне вечерком в гостиницу! Комната семь. Я вам все объясню.
Лихолетов молчал. Хирург притронулся к его плечу:
- Простите, я тороплюсь. Мне надо идти, товарищ Лихолетов. Комната семь. Не забудьте! - еще раз повторил он.
