Стр. 321, строка 12: взошло вместо: вошло
Стр. 342, строка 3: Первая книга, которую вместо: Первую книгу, которую
Пятая часть «Былого и дум» хронологически охватывает один из самых напряженных периодов (1847–1852) в жизни Герцена, годы его духовного краха в связи с поражением революции 1848 года, годы пережитой им семейной драмы.
Герцен не ставил перед собой задачи дать здесь исторический очерк политических событий эпохи революции 1848 года, как отчасти это был сделано им в «Письмах из Франции и Италии». В отличие от книги «С того берега», пятая часть не стала и лирико-философским подведением итогов революции. В центре повествования – ряд ярких эпизодов из жизни самого Герцена (приезд за границу, знакомство с Западной Европой, конспиративный отъезд из Парижа после событий 13 июня 1849 года, встречи с представителями международной демократической эмиграции, история разрыва с царской Россией и натурализации в Швейцарии, рассказ о семейной драме и т. д.), перемежающихся с характеристикой политических событий (демонстрации 13 июня 1849 г. в Париже, государственного переворота Луи-Наполеона, деятельности различных партий и групп и их печатных органов – «Трибуны народов» Мицкевича, «Голоса народа» Прудона и т. д.), с рассуждениями об «общем» и «частном», с думами о будущем.
Глубоко видя слабости и противоречия, свойственные многим представителям революционного движения Западной Европы, и критикуя идейную ограниченность их буржуазного и мелкобуржуазного социализма, Герцен с большой симпатией изображает искренних борцов за свободу как «сильных работников человеческого освобождения», «огненных проповедников независимости», «мучеников любви к ближнему» и резко противопоставляет их «хористам революции» – «неподвижным консерваторам во всем революционном». Он создает яркие портреты деятелей политического и общественного движения Западной Европы в их сложности и противоречивости (Прудон, Мицкевич, Маццини, Фази, К. Фогт и т. д.). Не поняв истинной роли Прудона в классовой борьбе эпохи, Герцен в то же время дал характеристику не только сильных с его точки зрения сторон деятельности Прудона, но и выступил с критикой отрицательных черт его мировоззрения. Силу Прудона Герцен видел «не в создании, а в критике существующего», он подчеркивал целеустремленность его натуры, диалектичность его мысли в отрицании «старого общественного быта». Однако Герцен резко осудил взгляды Прудона на семью, провозглашенные в книге «О справедливости в революции и в церкви», покоящиеся на рабском подчинении в семье отцу и мужу, на тяжелом угнетении женщины, на отрицании ее человеческих прав. В «Раздумье по поводу затронутых вопросов» Герцен выступил за чистоту и настоящую верность чувств, за нравственное освобождение женщины.
С глубокой симпатией изображал Герцен итальянских революционеров (Гарибальди, Маццини, Орсини, Медичи, Саффи, Пизакане), жадных до практической деятельности, энергичных и предприимчивых, чистых и честных, бескорыстно жертвующих жизнью для освобождения родины. Но Герцен не замалчивал и их недостатков; так, говоря о деятельности Маццини, Герцен писал о его «вере, идущей наперекор фактам».
С другой стороны, он дал сатирические портреты таких представителей немецкой мелкобуржуазной эмиграции, как Струве и Гойнцен.
Особое место в пятой части занимают две «тетради» «Западных арабесок», по словам Герцена «самое художественное» из его «писаний и самое злое» (письмо к М. К. Рейхель от 31 марта 1856 г.). Заключая в себе зарисовки отдельных эпизодов революции 1848 года, «Западные арабески» являются ярким отражением пережитой Герценом в связи с поражением революции духовной драмы, его глубокого пессимизма и неверия в перспективы развития человеческого общества, его идейных исканий и острого критицизма по отношению к буржуазии и буржуазной демократии. Своей лирико-философской окрашенностью «Западные арабески» близки к книге «С того берега».
В пятой части, отразившей пережитые Герценом годы духовной драмы и краха иллюзий, сказался вместе с тем опыт, накопленный им в период, следовавший за эпохой революции 1848 г. Это проявилось в усилении веры Герцена в революционные возможности народов Западной Европы, в частности в том, с какой теплотой и душевностью он изображал простых людей, их самоотверженность во время революционных выступлений (рассказ о восстании крестьян в департаменте Вар во Франции в связи с государственным переворотом Луи-Наполеона). Вера Герцена в народ сказалась и в утверждении, что «городские работники» – «искренний и настоящий элемент революции».
«Западные арабески» в их первоначальном виде (см. текстологический комментарий стр. 446–447 и 488) были знаменательны также и тем, что в них Герцен впервые печатно говорил, правда еще намеками, о своей семейной драме, о том крушении «частного», которое он пережил вслед зa крахом его иллюзий об «общем». Безысходность и пессимизм, окрашивающий «Западные арабески», были результатом этих его разочарований в «общем» и «частном».
В <«Рассказе о семейной драме»> Герцен подробно описал истории. своих взаимоотношений с Гервегом, историю гибели своей жены. Прочитав в 1876 г. рукопись <«Рассказа о семейной драме»>, И. С. Тургенев писал M. Е. Салтыкову-Щедрину: «Все это написано слезами, кровью, это – горит и жжет» (письмо от 19 января 1876 г., см. «Первое собрание писем И. С. Тургенева», СПб., 1884, стр. 281). Правда, рассказывая о своих взаимоотношениях с Гервегом, Герцен был склонен виновника своих личных несчастий рассматривать как изменника в общем идейном деле. Однако это было не так. Герцен был прав, клеймя Гервега как человека, обманувшего его доверие и дружеские чувства. Но Гервег не изменил своим революционно-демократическим убеждениям и остался им верен до конца жизни.
Несколько особняком стоят в этой части две главы «Русских теней» («Н. И. Сазонов» и «Энгельсоны»), представляющие собой рассказ о взаимоотношениях Герцена с представителями русской интеллигенции, так или иначе связанными с освободительным движением. Но эти главы – не только воспоминания о личных связях писателя. Их тематика позволяет Герцену снова со всей остротой поставить вопрос об истории и путях русского освободительного движения. В главе «Н. И. Сазонов» воспоминания о студенческих годах, когда члены герценовского кружка «проповедовали ненависть к всякому насилью, к всякому произволу», когда идея революции становилась ведущей идеей во взглядах Герцена, перекликаются с первыми частями его мемуаров. Глава об Энгельсонах – свидетельство никогда не покидавшего Герцена интереса к жизни России, к судьбам ее народа. Вспоминая о своих беседах с Энгельсоном, рассказывавшим о кружке Петрашевского, участником которого он был, Герцен говорит о своем отношении к новому поколению русской революционной интеллигенции. Глубокая ненависть к царскому самодержавию и постоянная вера Герцена в революционное будущее русского народа еще раз подчеркивают, что вся его деятельность была подчинена задачам русского освободительного движения.
<Предисловие>
Впервые опубликовано в БиД IV (Женева, 1867, стр. III–IV) без заглавия (в оглавлении обозначено: «Предисловие»).
Перед революцией и после нее*
Глава XXXIV
Впервые опубликована в ПЗ на 1855 г. (кн. I, стр. 179–184) как глава I, с заголовком «Между третьей и четвертой частью», относящимся и к следующей главе. Перепечатана без этого заголовка в БиД IV (стр. 5-13).
Между Террачино и Неаполем ~ сам продиктую. – Герцен описывает эпизод из своей поездки по Италии, которая состоялась в феврале 1848 г. Семья Герцена ехала из Рима (выехали 5 февраля) в Неаполь (прибыли 7 февраля) в сопровождении А. А. Тучкова и его дочерей Натальи и Елены. «Товарищем» Герцен называет, невидимому, А. Тучкова. См. описание этой поездки в «Письмах из Франции и Италии» письмо седьмое (т. V наст. изд., стр. 108–112).
Потеря этого паспорта ~ о котором два года хлопотал… – Хлопоты о разрешении выехать за границу начались еще в 1843 г. (см. об этом в дневнике, запись от 15 апреля 1843 г., т. II наст. изд., стр. 277).
…прежде всего увижу ~ казацкую лошадь…– Герцен вспоминает картину своего переезда русской границы в конце января 1847 г. (См. часть IV, глава XXXIII, т. IX наст. изд., стр. 222).
Хоть бы кормилицу-то мне застать еще в «Тавроге», как она говорила. – Герцен имеет в виду кормилицу его дочери Натальи (Таты) – Татьяну, которая провожала семью Герцена до пограничного местечка Таурогена (см. т. IХ наст, изд., стр. 222).
…«В Кенигсберг я приехал ~ зимний день»… – Цитата из первого письма «Писем из Франции и Италии» (см. т. V наст, изд., стр. 26).
