Раймон Кено - С ними по-хорошему нельзя

Раймон Кено

С ними по-хорошему нельзя

Ирландский роман Сэлли Мары

Никогда не известно, что у людей на уме. Вот так всегда: знаешь кого-нибудь лет двадцать, а потом, к своему великому удивлению, узнаешь, что он что-то сочиняет. Во время своих посещений Ирландии в период с 1932 по 1939 год я неоднократно встречался с Сэлли Марой. Сначала это была обыкновенная девчушка, примечательная лишь тем, что ее угораздило родиться в пасхальный понедельник 1916 года. Затем я увидел ее в обществе поэта Падрека Бэгхола. Робкая и почти миловидная девушка очень рано вышла замуж за эйрландца (торговца скобяными товарами) из Корка, города весьма приятного.

Вернувшись после семилетнего перерыва в Эйр, я получил из рук Падрека Бэгхола запечатанный пакет: это была рукопись романа, который мы представляем сегодня французским читателям. Сэлли Мара поручила мне перевести роман на французский язык, поскольку его публикация на родном языке представлялась невозможной. Сама Сэлли Мара умерла очень просто и очень безвестно от какой-то болезни еще в 1943 году.

Прочитав (не без удивления) роман Сэлли Мары, я нанес визит ее супругу. Скобянщик из Корка, значительно пожирневший после смерти своей жены, сохранил о ней весьма смутные воспоминания; он совершенно не противился изданию этой книжки за пределами Эйра.

Каждый оценит по-своему "С ними по-хорошему нельзя". Я не думаю, что следует искать политико-историческую направленность в бесцеремонной манере изложения событий: не совсем так, судя по всему, происходило дублинское восстание в пасхальный понедельник 1916 года.

Ноябрь 1947 г.

I

- Боже, спаси короля! - закричал привратник, который прослужил тридцать шесть лет у некого лорда в Сассексе и оказался в один прекрасный день без работы, поскольку его хозяин исчез во время катастрофы "Титаника", не оставив ни наследников, ни стерлингов для содержания замка - "kasseul", как говорят по ту сторону канала Святого Георга. Вернувшись в страну своих кельтских предков, прислужник занял скромную должность в почтовом отделении на углу Сэквилл-стрит и набережной Эден.

- Боже, спаси короля! - громко повторил он, будучи верным подданным английской короны.

Служащий с ужасом взирал на то, как в почтовое отделение врываются семь вооруженных типов; он сразу же принял их за мятежных ирландских республиканцев.

- Боже, спаси короля! - тихо прошептал он в третий раз.

А прошептал он потому, что Корни Кэллехер, торопясь покончить с подобными верноподданническими проявлениями, всадил ему пулю между глаз. Из восьмого отверстия в черепе брызнули мозги, и тело прихвостня рухнуло на пол.

Джон Маккормик наблюдал краем глаза за расправой. Необходимости в ней он не видел, но выяснять было некогда.

Почтовые барышни раскудахтались не на шутку. Их было не меньше дюжины. На чистом английском или с ольстерским акцентом - поди разберись - они выражали явное недовольство по поводу того, что происходило вокруг.

- Разгоните этот курятник! - гаркнул Маккормик.

Гэллегер и Диллон принялись убеждать барышень, где словами, а где и жестами, в необходимости срочно покинуть помещение. Но одним надо было забрать свои дождевики, другим - найти свои сумочки; в их поведении чувствовалась некая растерянность.

- Вот дуры! - крикнул Маккормик с лестницы. - А вы чего ждете? Гоните их к черту!

Гэллегер схватил какую-то барышню и хлопнул ее по заднице.

- Но будьте корректны! - добавил Маккормик.

- Так мы никогда с ними не разберемся! - пробурчал Диллон, пытаясь увернуться от двух девиц, бегущих ему навстречу. Одна из них оттолкнула его, на бегу оглянулась и вдруг замерла.

- О! Мистер Диллон! - заскулила она. - Вы, мистер Диллон! А еще такой порядочный человек! И с ружьем в руках против нашего короля! Вместо того чтобы закончить мое кружевное платье!

Смутившийся Диллон почесал в затылке. Ему на помощь пришел Гэллегер; он пощекотал девушку под мышками и гаркнул ей в ухо:

- Пошевеливайся, ты, курва!

Девушка убежала.

Маккормик в сопровождении Кэффри и Кэллинена побежал на второй этаж. Как только их не стало видно, Гэллегер поймал следующую барышню и звонко хлопнул ее по заднице. Девушка подпрыгнула.

- Корректно! - проворчал он с негодованием. - Корректно!

В этот момент ему под ногу подвернулась еще одна пара ягодиц; мощный пинок подкинул мадемуазель, которая когда-то сдавала экзамены и даже правильно отвечала на вопросы по мировой географии и открытиям Грэма Бэлла.

- А ну давай! - орал Диллон, раздуваясь от мужества перед всей этой женственностью.

Ситуация начинала проясняться; женский персонал суетливо устремлялся к выходу, а оттуда выскакивал на набережную Эден или Сэквилл-стрит.

Два молодых телеграфиста ждали своей очереди, но их убеждать, как барышень, не стали; получив заурядные затрещины, они удалились, возмущенные подобной корректностью.

На улице наблюдавшие выдворение зеваки столбенели. Раздалось несколько выстрелов. Толпа начала рассеиваться.

- По-моему, освободили, - сказал Диллон и огляделся.

Девственницы больше не мозолили ему глаза.

II

На втором этаже руководящие работники вопросов не задавали. Идею выдворения они восприняли восторженно, по лестнице скатывались поспешно, а на тротуар падали незамедлительно.

Лишь директор выразил сопротивленческие поползновения. Звали его Теодор Дюран, происхождения он был французского. Но, несмотря на симпатию, которая издавна связывала французский и ирландский народы, начальник почтового отделения на набережной Эден был предан душой и телом (а также душами своих многочисленных подчиненных, хотя это ему не помогло, как мы увидим чуть дальше) британским идеалам и поддерживал ганноверскую корону. В эту минуту он пожалел, что не надел смокинг или хотя бы костюм. Он даже пытался дозвониться до своей супруги, чтобы попросить ее привезти подобающее одеяние, но жили они далеко, да и телефона у них at home не было. Таким образом, пришлось встречать этих республиканских самозванцев в простой куртке. Пусть в битве при Хартуме он и был одет в чесучу и грубый лен, но сейчас ему претило сражаться за короля в таком жалком наряде.

Джон Маккормик вышиб дверь ударом ноги.

- Боже, спаси короля! - заявил начальник почтового отделения, проявляя недюжинный героизм.

Героизм, впрочем, не успел проявиться полностью, поскольку Джон Маккормик раскроил патриоту череп - вжик-вжик - пятью пулями, выпущенными патологоанатомически точно и цинично.

Кэффри и Кэллинен оттащили труп в угол, Маккормик устроился в директорском кресле и закрутил телефонную вертушку.

- Алло! Алло! - прокричал он в трубку.

- Алло! Алло! - прокричали ему в ответ.

Тогда Маккормик изрыгнул пароль:

- Finnegans wake!

- Finnegans wake! - отрыгнули ему на другом конце провода.

- Это Маккормик. Мы заняли почтовое отделение на набережной Эден.

- Отлично. Мы на Главпочтамте. Все в порядке. Британцы не реагируют. Зелено-бело-оранжевый флаг поднят.

- Ура! - крикнул Маккормик.

- Держитесь, если будут атаковать, хотя это маловероятно. Все в порядке. Finnegans wake!

- Finnegans wake! - ответил Маккормик.

На Главпочтамте повесили трубку. Маккормик сделал то же самое.

Ларри ОТРурки вошел в кабинет. Он уже успел с присущей ему вежливостью склонить остальных чиновников - как теоретически, так и практически - к поспешной эвакуации. Все служащие были выдворены. Диллон, осмотрев помещение, это подтвердил. Теперь оставалось лишь запастись терпением и следить за тем, как будут разворачиваться события.

Маккормик закурил трубку и предложил товарищам сигареты.

Спустился Кэффри.

III

Кэллехер и Гэллегер с ружьями в руках стояли перед почтой. Зеваки держались на расстоянии и глазели. Сочувствующие, соблюдая такую же дистанцию, махали руками, шляпами, носовыми платками, выражая одобрение, а два инсургента время от времени потрясали ружьями в ответ. При этом особо пугливые прохожие отходили в сторону. Британцев в округе не наблюдалось.

На набережной, около пришвартованного норвежского парусника, слонялись скандинавские матросы; они взирали на происходящее, но от комментариев воздерживались.

Гэллегер спустился с крыльца и прошелся до угла Сэквилл-стрит. На мосту ОТКоннела не было ни души. На другой стороне реки, облепив как мухи белокаменную статую Уильяма Смита ОТБрайена, копошились любопытные; они тоже ждали.

Воздав - про себя - почести великому заговорщику, Гэллегер повернулся спиной к водам Лиффи и стал обозревать Сэквилл-стрит. В непосредственной близости возвышался украшенный пятью десятками бронзовых ликов памятник ОТКоннелу, отпугивающий любопытных своей простреливаемостью; рядом стоял трамвай, освободившийся от пассажиров, кондукторов и вагоновожатых. Чуть дальше какой-то прохожий застыл перед статуей П. Мэтью. Гэллегера мало интересовали причины подобного поклонения; он мысленно осквернил, что, кстати, делал постоянно, даже натощак, память этого увековеченного поборника воздержания.