Луи Арагон
ИЗ СБОРНИКА "НЕВОЛЯ И ВЕЛИЧИЕ ФРАНЦУЗОВ"
ВСТРЕЧИ
Его сестра была стенографисткой в газете; смелая и самоотверженная девушка эта Ивонна; почти красавица, несмотря на вздернутый носик. С огромными голубыми глазами. Я охотно поволочился бы за ней, но она была такая серьезная, а женитьба для меня... Встретил я их первый раз вместе на Зимнем Велодроме. Хотя никакой я не спортсмен, но меня вечно посылали в придачу к спортивному репортеру на большие соревнования: футбол, гонки и прочие штуки, чтобы передать атмосферу. Сочините-ка мне врезку строк на двадцать пять, Жюлеп...
Меня просто бесит это имя. Зовут меня Пьер Вандермелен; вначале я подписывался Жюлеп, шутки ради. под всякими мелкими дурацкими заметками, которые мне заказывали то тут, то там, и сохранял свое настоящее имя для серьезных, хорошо написанных статей... Но как раз эти дурацкие штучки имели успех, Жюлепа все знали, и Пьер Вандермелен мало-помалу стушевался перед Жюлепом... Такова она, жизнь...
Значит, было это на Зимнем Велодроме лет десять назад.
Как-то вечером, во время Шестидневной гонки, в резком сиреневом свете гонщики делали круг за кругом... Я проболтался целый час внизу, между громкоговорителями, буфетом, шикарной публикой, которую шокировала толпа настоящих любителей, а потом взобрался наверх на дешевые места, где в тот день яблоку негде было упасть. С верхнего яруса я заметил внизу, в одном из первых рядов, какого-то одержимого: он вскакивал, молотил воздух кулаками, кричал, наклонялся к своей соседке... Как раз то, что мне требовалось для атмосферы. Я подошел, чтобы понаблюдать за ним, и тут меня окликнула его соседка:
- Мсье Жюлеп?
Никак это слава?.. Но нет, то была просто Ивонна, а бесноватый рядом с ней-ее брат, Эмиль Дорен, рабочийметаллист, с таким же вздернутым, как у сестры, носом, но глаза у него были не такие красивые, а темно-русые волосы свисали длинными прямыми прядями, и на лбу выступили капельки пота.
Морда славная. Он познакомил меня со своей женой Розеттой, маленькой брюнеткой с молочно-белой кожей, усыпанной веснушками. и светлыми глазами: она была бы очень недурна, если бы немножко прифрантилась... Ну а Эмиль уже снова был поглощен гонкой. Он чувствовал себя тут как рыба в воде. Я же никогда ни черта не смыслил в этой путанице спринтов, позиций, реклам карамели Кашу-Ляжони. шелковых чулок Этам, вина Фрилёз, и в криках распорядителей в разноцветных майках, и огромных цифрах на табло. Эмиль был из тех. кто от ярости или восторга может швырнуть на трек свою каскетку, а то и ключи от квартиры (хотелось бы знать, как такие люди попадают потом домой).
После этого я, словно по заказу, стал повсюду встречать Эмиля. То в метро, то у Порт-Майо во время старта "Тур де Франс", то еще где. Словом, если есть на свете веломаньяки. то Эмиль был настоящим веломаньяком. Можно было быть уверенным, что вы увидите его всюду, где крутят педали, ему никогда не надоедало это зрелище. Он узнавал меня:
- Привет, мсье Жюлеп!
Я, правда, объяснял ему, что меня зовут Вандермелен, но это ничего не меняло.
И мы болтали о том о сем... В то время он работал у "Кодрона".
Монтажником-наладчиком. Он хороню зарабатывал. Вернее, как он сам говорил: "Хорошо зарабатываю на жизнь". Отличный специалист. По энергии ему не было равных: кончив работу, он вскакивал на свой велик и мчался на другой конец Парижа, в район Лила, где, не знаю уж каким путем, обзавелся до боли крошечным земельным участком, на котором выращивал овощи, цветы и развешивал стеклянные шары, чтобы отпугивать птиц. Он уверял, что копать землю-прекрасный отдых. По воскресеньям он целиком принадлежал своей "Птит Рен" и мчался с "супругой"
за город, проделывая по шестьдесят, а то и но семьдесят километров, чтобы, как он утверждал, устроить пикник или разыскать кабачок, куда они заходили перекусить еще до того, как поженились.
Жена Дорена была в положении, когда Ивонна как-то вечером вздумала привести меня к брату. Мне нужно было во что бы то ни стало взять интервью у "человека с улицы", уж не помню, о чем и для какого иллюстрированного еженедельника, но на свой вежливый вопрос я получил такие идиотские ответы от трех или четырех нахальных прохожих на улице Пикпюс, на Итальянском бульваре и площади Мобср. что совсем пришел в отчаяние. Ну так вот. Ивонна, фотограф (некий Протопопов, как мне помнится, сын какого-то генерала) и, разумеется, я сам отправились втроем, захватив фотоаппарат и лампу-вспышку, в Булонь-Бианкур, к ее брату. Там мы застали Эмиля, уже довольно кругленькую Розетту и ее сестру с мужем, высоким блондином в кожаной куртке, который, как и его жена, работал у "Рено", вроде бы кузнецом, человеком довольно молчаливым, лет под тридцать. Ну а Эмиль был просто великолепен. Я уже и не помню, о чем шла речь и что он отвечал, но он был просто великолепен. Все выпили по стаканчику. Я между делом повздорил с его шурином, тот был явно коммунистом, и мы, само собой, раза два-три сцепились.
Эмиль признался мне, что решил купить в рассрочку тандем для себя и жены, когда у них родится ребенок.
На тандеме я и увидел их снова, уже весной, они ехали под палящим солнцем в сторону Шампань-сюр-Сэн.
- Эй, мсье Жюлеп!
Эмиль подробно объяснил мне конструкцию своего нового двухместного коня: и где переключение скоростей, и то, и се... Я вежливо спросил, как поживает его шурин; после февраля 1934 года наступили очень беспокойные времена. Но Эмиль уклонился от разговора о политике, он был слишком поглощен своим тандемом.
В следующий раз я встретил его в Монлери на велогонках за лидером. Но Эмиль считал, что это мура. Несерьезно. Ему хотелось бы сопровождать гонки Париж-Ницца, но он не сможет из-за работы на заводе. Гонки должны состояться в тридцать пятом году. Встречал я его еще не раз на дорогах, теперь наша парочка возила на тандеме своего младенцамальчик, вылитый папаша, сидел в маленькой корзинке, привязанной к рулю.
Потом у них родился еще один ребенок-девочка, это было уже в тридцать шестом, во время стачек. Я увидел Эмиля на одном из тех невероятных митингов-концертов на занятых рабочими заводах, куда звезды эстрады приходили петь для бастующих.
Казалось, он веселился от души.
- Как, Эмиль, и вы среди забастовщиков?
- А как же, мсье Жюлеп, надо поступать так же, как все.
Нельзя предавать своих товарищей.
Должно быть, то было влияние его шурина.
И еще раз я встретил его на Зимнем Велодроме. Как-то наткнулся на него в салоне выставки автомобилей. Заметил его издали в Клиши на очередной велогонке Париж-Рубе, и мы помахали друг Другу рукой. Вскоре моя газетенка организовала велогонки по кругу, а меня назначили распорядителем; я метался на старте с трехцветной нарукавной повязкой и кучей значков на лацканах и тут услышал, как меня кто-то окликнул:
- Эй, мсье Жюлеп!
Это были Эмиль и ею жена, оба нисколько не изменились, только Розетта казалась чуточку усталой. Они решили усыновить испанского ребенка, но не знали, имеют ли право взять его, живя в Париже...
- Зачем вам взваливать себе на шею чужого ребенка, вы что, в своем уме?
Она улыбнулась и сказала:
- Там, где хватает на двоих, хватит и на троих...
На сей раз уж, ясное дело, это шурин вбил им в голову такую мысль. А как, кстати, его дела? Они уже давно его не видели...
- Вот как, вы что, поссорились?
- О нет! Он в Испании... воюет с Гитлером...
Однако парижанам не разрешили брать на воспитание испанских детей. Я сказал об этом Эмилю, встретив его в венсеннском автобусе. Он тряхнул головой.
- А мы бы это сделали... Они там подыхают ради нас...
Пропаганда здорово обрабатывает этих людей.
Мне пришлось еще разок, поскольку ничего нового не приходило мне в голову, взяться за фильм-интервью с "человеком с улицы" во время мюнхенских дней, и я, естественно, вспомнил об Эмиле. Но на этот раз Эмиля у меня вырезали-то, что он говорил, но правде сказать, не лезло ни в какие ворота. А ведь я еще смягчил его слова... Больше я о нем не вспоминал до самой мобилизации. И вот в каком-то захолустье, недалеко от Меца, - я был лейтенантом пехотного полка, стоявшего в обороне на линии Мажино, - как-то во время обеда по радио Шевалье запел песенку "Мимиль". А я, дурак этакий, все время видел перед собой славную морду Эмиля, его жесткие волосы и вздернутый нос.
Где-то он сейчас, Эмиль? А его шурин-коммунист? Уж этот-то наверняка попал в переплет, когда вернулся из Испании...
Возможностей встретиться становилось все меньше. Не стало велогонок, не было нужды ловить "человека с улицы" и брать интервью о том, как он относится к приезду английского короля или к моде на танец "black-bottom".
Однако мне все же довелось увидеть Эмиля в самый разгар войны, в самую заваруху. Прямо в гуще всей этой мерзости.
После того как мы, удержав позиции на Эне и Уазе, с яростью в душе отступили, подчиняясь приказу. Было это, наверно, 12 или 13 июня. Никогда я этого не забуду. Местечко в Нормандии, в департаменте Эр. Замок Людовика XIV, водная гладь пруда, темные и молчаливые аллеи подстриженных деревьев, большие античные статуи на пилястрах входа. Площадь, запруженная нескончаемыми отступающими обозами, печальные надписи на дверях церкви: "Здесь прошла Жоржетта Дюран"... "Мама, мы двигаемся на Анжер"... И мы в этой каше, вперемешку с драгунами и их повозками, с ранеными, которых увозят в тыл, а боши в одном-полутора километрах, не больше, двигаются по дороге на Эврэ. Сколько времени мы продержимся? Школу сестер-монашенок напротив монастыря лекари заняли под лазарет, и мы должны были позавтракать с ними, потому что походная кухня... да что говорить! Походной кухни уже не было.
