Чарльз Сноу - Коридоры власти

Чарльз Сноу

Коридоры власти

ОТ АВТОРА

По непонятной случайности название этого романа вошло в обиход еще до того, как сама книга была закончена. Я наблюдал это не без растерянности. Насколько я помню, впервые это выражение я употребил в романе "Возвращения домой" (1956 г.). Оно обратило на себя внимание мистера Рейнера Хэппенстола, который воспользовался им для названия критической статьи о моем творчестве. Если бы не это, я, вероятно, даже бы не вспомнил те слова. Однако, увидев их, так сказать, в руках мистера Хэппенстола, я решил, что они вполне подходят для названия настоящего романа, который в то время я как раз задумал писать. Итак, я объявил название и не отказался от него даже после того, как выражение это стало упорно попадаться мне на глаза в газетах раза два в неделю, а в воскресные дни раза по четыре и сделалось, в сущности, штампом. Я не испытывал особой неловкости, решив сохранить это название. В конце концов, утешаю я себя, кому, как не автору, пользоваться штампом, который он сам же пустил в оборот.

Я хотел бы отметить еще одно обстоятельство. Это роман о "высшей" политике, и при работе над ним, как это всегда бывает с романами на подобную тему, возникли непреодолимые трудности. Действие романа разворачивается в 1955-1958 гг., и в 1957 году мне понадобилось по ходу действия ввести в него премьер-министра. Премьер-министром Англии был в то время Гарольд Макмиллан. Премьер-министр в моем романе совершенно не похож на Гарольда Макмиллана - трудно было сделать его более непохожим. Это единственно возможный путь, если только не хочешь вывести в книге живых людей под их настоящими именами. Ни один из министров, созданных моим воображением, не имеет ничего общего с людьми, занимавшими правительственные посты в то время, когда у власти находились Иден или Макмиллан, и я намеренно поставил в центр обсуждения вопрос, который в то время открыто в политических кругах не обсуждался.

Поскольку мне пришлось упомянуть здесь мистера Гарольда Макмиллана, я хотел бы, из чувства благодарности, упомянуть еще кое о чем. Если бы не его вмешательство (не в качестве политического деятеля), мои книги не издавались бы сейчас в Лондоне фирмой "Макмиллан".

Пока я писал эту книгу, я оказался в долгу еще перед многими людьми, которым хочу теперь выразить свою благодарность. Политические деятели правящей и оппозиционной партий уделили мне немало времени и внимания если бы я стал называть все имена, мне пришлось бы перебрать чуть ли не всю палату общин. Но я не буду спокоен, если не выражу особую признательность двум людям. Один из них - мистер Морис Макмиллан, с которым я обсуждал различные стороны этой книги, еще не написав ни одного слова; другой - мистер Морис Эдельман, который, сам будучи писателем и членом парламента, радушно потеснился ради меня в своем заповеднике и проявил столько великодушия и готовности помочь, что этого не передашь словами.

Ч.П.С

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПЕРВАЯ ЗАДАЧА

1. ЗВАНЫЙ ОБЕД

Я попросил шофера остановить такси на углу Лорд-Норт-стрит. Мы с женой помешаны на пунктуальности и в этот вечер по обыкновению приехали слишком рано. Нужно было как-то убить четверть часа, и мы лениво побрели в сторону Набережной. Какой хороший вечер, сказал я миролюбиво. Теплый воздух ласкал лицо, и, хотя был еще только март, на фоне закатного неба отчетливо вырисовывались набухшие почки на деревьях. В вышине над Большим Беном светился фонарь - шло заседание парламента.

Мы прошли чуть дальше по направлению к Уайтхоллу. По другую сторону Парламентской площади в здании Казначейства тоже горел свет. Одна из комнат третьего этажа была ярко освещена, кто-то засиделся допоздна.

Этот вечер не сулил нам с женой ничего интересного. Нам и прежде случалось обедать у Куэйфов. Роджер Куэйф - депутат-консерватор, из молодых, - в последнее время стал заметно выдвигаться. Я столкнулся с ним по службе, и он показался мне человеком незаурядным. Обычное приятное знакомство, из тех, что неизбежно завязываются в кругу высших государственных чиновников и политических деятелей обеих партий, такие знакомства не обязывают к частым встречам, но позволяют чувствовать себя своим человеком в "нашем Лондоне" - как тут принято говорить.

Едва пробило восемь, мы вернулись на Лорд-Норт-стрит. Горничная проводила нас наверх в гостиную, где так и сверкали огни люстр, уставленные рюмками подносы, крахмальные рубашки двух опередивших нас гостей и ослепительно сияло ожерелье Кэро Куэйф: она подошла пожать нам руки.

- Вы, конечно, со всеми знакомы! - сказала она.

Ей было лет тридцать пять; высокая и миловидная, она уже начинала полнеть, но еще оставалась изящной и стройной. Голос ее, выразительный и низкий, нередко звучал излишне громко. От нее веяло неподдельным, через край бьющим счастьем - невольно казалось, что и все вокруг могут стать такими же счастливыми, стоит только захотеть.

Вслед за нами появились еще гости. Все они были хорошо знакомы между собой - нерушимое правило приемов Кэро, - называли-друг друга просто по имени, и когда, вопреки обыкновению, среди гостей оказался незнакомый мне человек, я так и не понял, кому именно меня представили. Собственно говоря, только с одним из присутствующих мы были знакомы так же близко, как с Куэйфами. Это был Монти Кейв - еще одна восходящая звезда на политическом горизонте, как утверждали знатоки. У него были пухлые щеки, большие грустные глаза и негромкий, мягкий и гибкий голос.

Что касается остальных приглашенных, то это были три супружеские пары: мужья - рядовые члены парламента от консервативной партии, все не старше сорока, жены им под стать - молодые, видные, подтянутые, каких встречаешь часа в четыре на улицах, прилегающих к Кенсингтонскому парку, когда они забирают детей из фешенебельных детских садов. И еще здесь была пожилая женщина - некая миссис Хеннекер.

Пока мы сидели и пили, поджидая еще не вернувшегося домой Роджера Куэйфа, разговор шел о политике, но постороннему - даже столь близко стоящему ко всем этим делам, как я, - потребовался бы специальный словарь, чтобы следить за ним. Все это были парламентские сплетни, представляющие интерес только для посвященных и не менее увлекательные для них, чем, скажем, театральные сплетни для актеров. Кто сейчас в фаворе и кто нет? Кто закроет прения на будущей неделе? Как ловко вывернулся Арчи, отвечая помните - на тот вопрос!

Приближались выборы - это была весна 1955 года. Они обещали поддерживать друг друга в своих выступлениях; кто-то хвастал, что два министра "как пить дать" выступят в его поддержку. "У Роджера положение прочное, - сказал другой, - на него можно надеяться". - "А что премьер-министр думает предложить Роджеру, "когда мы вернемся"?" обратился Монти Кейв к Кэро. Она только головой покачала, но, кажется, была довольна, и я подумал, что она, должно быть, суеверна.

Остальные мужчины говорили о Роджере так, будто он единственный из них должен преуспеть в самом скором времени, будто он не такой, как все. Болтовня не умолкала. Настроение становилось все радужнее, потом горничная доложила:

- Леди Кэролайн, приехал доктор Рубин.

У самого Куэйфа титула не было, но жена его - дочь графа - принадлежала к богатому аристократическому роду, из которого в девятнадцатом столетии вышло несколько видных деятелей партии вигов.

Кэро поднялась, громко приветствуя гостя, я оглянулся. И был поражен. Да, это он самый - Дэвид Рубин, американский физик и мой хороший знакомый. Он вошел, очень скромный, чуть настороженный; смокинг на нем был с иголочки, куда более элегантный, чем на ком-либо из гостей, манжеты скрепляли жемчужные запонки. От своих приятелей в ученом мире я знал, что он один из самых выдающихся физиков современности, однако в отличие от них всех он был еще и франт.

Кэро Куэйф усадила его рядом с моей женой. К этому времени в гостиной было уже полно народу, и Кэро, бросив подушку на пол, села около меня.

- Вы, должно быть, привыкли к тому, что женщины сидят у ваших ног, сказала она и прибавила: - Не могу понять, куда запропастился этот несносный Роджер.

Она говорила о нем весело, без тени тревоги - тоном женщины, избалованной счастливым браком. Со мной она говорила задорно, почти дерзко и в то же время с почтительным любопытством. Она явно не привыкла скрывать свои мысли и взвешивать слова.

- А я проголодалась! - громогласно объявила миссис Хеннекер.

У нее был нос картошкой и глаза навыкате - ярко-голубые, но неприятно пристальные.

- Очень сожалею. Выпейте пока еще чего-нибудь, - сказала Кэро без тени сожаления.

Вообще-то еще не было и половины девятого, но в пятидесятых годах для званого обеда это считалось поздновато.

Заговорили о другом. Жена одного из членов парламента стала рассказывать об общем знакомом, у которого были неприятности "по дамской части". В кои-то веки они отвлеклись от палаты общин. Этот знакомый был банкир. "Зацепило" его основательно. Жена тревожилась.