Алан Маршалл
Это трава
Это поистине мысли всех людей, во все времена, во всех странах,
они родились не только во мне,
Если они не твои, а только мои, они ничто или почти ничто,
Если они не загадка и не разгадка загадки, они ничто,
Если они не столько же вблизи от меня, сколько вдали от меня,
они ничто.
Это трава, что повсюду растет, где есть земля и вода,
Это воздух для всех одинаковый, омывающий шар земной.
У. Уитмен, Листья травы
(Из поэмы "Песня о себе".
Перевод К. Чуковского)
Другу моему
доктору Иану Макдональду
посвящаю
* КНИГА ПЕРВАЯ *
ГЛАВА 1
Я сидел прямо против него, нас разделял только большой полированный стол. Это был грузный человек, заполнивший собой мягкое вертящееся кресло и как бы слившийся с ним.
Лицо у него было полное, обрюзглое, под мясистыми щеками и подбородком словно не было костей. Голубые глаза смотрели на меня с. той особой пристальностью, которая вырабатывается привычкой подмечать все, что происходит вокруг. Глаза эти давно потеряли способность выражать простые дружеские чувства. Слишком долго они видели в людях всего лишь части механизма, предназначенного для его продвижения вверх, и не могли сохранить человечность, которую я по наивности искал в них.
На нем был серый, хорошо сшитый костюм и белая рубашка, выстиранная и накрахмаленная в одной из лучших прачечных города. Манжеты рубашки, застегнутые золотыми запонками, виднелись из-под рукавов пиджака ровно настолько, насколько полагалось. Кожа на руках была бледной и тонкой, как папиросная бумага. Тыльная сторона рук была покрыта сеткой мелких морщин, однако ладони оставались совсем молодыми.
Вот уже шесть месяцев я встречался с людьми этого сорта.
Он вертел в руках письмо, не читая. Он прочел его раньше. Теперь он мысленно подыскивал слова, которые должен был сказать мне, слова неприятные, но неизбежные, с его точки зрения.
Я знал содержание письма - я сам его написал. Оно было датировано 5 декабря 1920 года.
"Многоуважаемый сэр, - значилось в письме. - Из объявления в сегодняшнем номере "Эйдж" я узнал, что Вы ищете для своей конторы младшего клерка, и прошу принять меня на эту должность.
Мне восемнадцать лет, я студент Коммерческого колледжа, "где изучаю бухгалтерию. Сейчас готовлюсь к выпускным экзаменам. Все предварительные экзамены я уже сдал.
Прилагаю четыре характеристики-рекомендации. Рекомендации служебной у меня нет, поскольку я еще нигде не работал в конторах.
Буду благодарен, если вы примете меня для личной беседы, и я сообщу вам тогда все необходимые дополнительные сведения.
С уважением, Алан Маршалл".
Год назад, когда я только начал рассылать такие письма бизнесменам, нуждающимся в клерках, в нем был еще один абзац:
"К несчастью, из-за перенесенного в детстве полиомиелита, я хожу на костылях. Это ни в какой мере не скажется на моей работе в качестве клерка и не помешает мне носить тяжелые конторские книги".
Я не получил ни одного ответа на письмо с этим чистосердечным признанием, и долго не мог понять, в чем дело, пока наконец отец, встревоженный отсутствием ответов, сам не прочел одно из моих писем.
Отец долго держал письмо в руках, затем перевернул его и поглядел на обратную сторону, как будто и ее вид имел значение. Потом он опустил письмо на стол, подошел к кухонному окну и уставился на опоясывавшие горизонт голубые горы, гряда которых подходила вплотную к прилегавшему к дому пологому фруктовому саду.
Отец снял этот дом у подножья лесистых холмов в двенадцати милях от Мельбурна специально, чтобы дать мне возможность изучать бухгалтерию. Когда мы еще жили в зарослях, я по конкурсу получил стипендию в одном коммерческом колледже в Мельбурне, и это событие показалось моему отцу своего рода залогом моих грядущих успехов; он не сомневался, что в недалеком будущем видные бизнесмены станут добиваться моих услуг.
Сейчас он столкнулся с действительностью и присматривался к ней с недоверием и затаенной неприязнью, поскольку действительность эта обрушилась на него неожиданно и противоречила всем его представлениям о жизни. Понятия равенства и товарищества - духовные ценности, которые он впитал с детства в далеких зарослях и которые казались ему незыблемой основой человеческого поведения - теперь пошатнулись из-за отношения людей к его сыну. В моих рассказах о встречах с бизнесменами от него не ускользала ни одна подробность.
Он обернулся ко мне и сказал:
- Я бы на твоем месте выбросил слова насчет костылей. Видишь ли... понимаешь... Главное, добиться личной встречи - тогда, мне думается, все устроится.
Мне это показалось нечестным.
- Рано или поздно они все равно узнают. Почему же мне не предупредить их заранее? Если кто-то, кого я не предупредил заранее, пригласит меня для беседы, я буду чувствовать себя обманщиком, - сказал я.
- И зря, - возразил отец. - Что ты, собственно, сделал? Никого ты не обманул. Ты же написал в письме, что сообщишь все подробности при встрече. Где же тут обман? Если, к примеру, кто-то попросит меня достать ему ломовую лошадь. Что ж, ломовую я и приведу. Но слепую. Конечно, я покупателю об этом скажу, только пусть сначала посмотрит лошадь. Одна из самых лучших моих лошадей была слепой. Ты не обязан им все выкладывать заранее.
- Ладно, - согласился я.
И тогда я стал получать ответы на свои письма. Меня просили зайти в контору для переговоров. Постепенно я стал привыкать к удивлению, появлявшемуся на лицах тех, в чей кабинет я входил, к внезапному интересу, с каким хозяин или управляющий углублялся в мое письмо, чтобы дать себе время оправиться от неожиданности. Затем он набирался решимости, распрямлял плечи и встречался со мной взглядом.
- Так вы на костылях?
- Да.
Я объяснял, как это случилось.
- Гм! Да... Печально.
Поводы для отказа эти люди обычно высказывали в сочувственной форме, обильно пересыпая их общими фразами, и порой начинало казаться даже, что ими руководит бессознательное желание заставить полюбоваться собой.
Таким образом, некоторые бизнесмены бывали очень довольны собой, даже горды тем, как тактично они сумели отказать мне в работе, другие же старались не смотреть мне в глаза, когда я поднимался, чтобы уйти.
Я запомнил одного жизнерадостного человека, у которого была весьма бдительная секретарша.
- Мне это очень знакомо. Представьте себе, я знаю о костылях абсолютно все. Сам ходил на костылях три месяца - несчастный случай во время лыжной прогулки. Меня пришлось потом очень долго возить на работу.
Он посмотрел на свои руки, которые в течение трех месяцев сжимали деревянные перекладины костылей, и улыбнулся.
- Натирает подмышки. - Он не спрашивал, он делился опытом. - Очень немногие, говоря о костылях, представляют это себе. Я себе в кровь стирал подмышки.
Много лет назад, так давно, что это уже казалось тяжелым сном, я тоже стирал в кровь кожу под мышками. Теперь она загрубела, как подошва.
- Да, это одно из осложнений, - сказал я. В другой конторе высокий человек с военной выправкой и седыми усами говорил более прямо:
- Я знаю, что вас не обидит мое упоминание о вашем м...м... ну, вашем физическом недостатке. Он очевиден, и было бы глупо с моей стороны и несправедливо по отношению к вам замалчивать его. Видите ли, этот недостаток делает вас непригодным для той конторской работы, какая требуется в наше время, тут уж я ничем не могу помочь. Если разрешите, я бы посоветовал вам научиться плести корзинки или что-нибудь в этом роде. Я слышал, что существуют заведения, где обучают таким вещам. Они специально созданы, чтобы облегчать участь людям вроде вас, и приносят много пользы.
Отец стоял в саду под яблоней, когда я рассказал ему об этом разговоре. Глаза его вдруг сузились, лицо исказилось, словно ярость, которую он старался подавить, все-таки вырвалась наружу. Он вскинул голову к небу, поднял сжатые кулаки, рывком опустил их и гневно выкрикнул:
- Корзины! Будьте вы все прокляты!
Вскоре я понял, что спорить с людьми, вызывавшими меня для переговоров, бесполезно. Мои попытки убедить их в том, что я справлюсь с работой, только раздражали их.
- В данном случае мне очень трудно быть откровенным, - сказал один из них, не отводя глаз от своих ногтей и пробуя крепость их ногтем большого пальца. - Но я вижу, что вы - человек, с которым лучше говорить прямо.
Он на секунду оторвался от своих рук - и строго, поверх очков, поглядел на меня, как бы усомнившись вдруг, действительно ли я таков, каким он видит меня.
Я почувствовал, что он ждет ответа; может быть, я стану молить о сострадании или начну ломать руки.
Но я сказал только:
- Вы правы.
- Беда в том, что вы калека. - Ногти снова завладели его вниманием. Работая у нас, вам придется доставать тяжелые бухгалтерские книги из сейфов, класть их на стол.
