- Я могу носить бухгалтерские книги.
- Да, да... Это хорошо. Но у нас есть лестницы.
- Лестницы меня не пугают.
Он начал раздражаться. Чувствовалось, что обычно он восполнял несостоятельность своих доводов громким голосом и сильными выражениями, но сейчас он подавил желание прикрикнуть на меня и произнес медленно и внятно:
- Вы не понимаете. Все мои служащие должны быть людьми крепкими и здоровыми. Весьма сожалею.
Он встал и открыл передо мной дверь.
Дверь... дверь... дверь... Сколько их открывалось и закрывалось за мной, длинная вереница дверей, преграждавших мне путь к работе, к независимости!
Люди эти обходились со мной по-разному, в зависимости от характера, но их отношение ко мне диктовалось одним стремлением - оградить свои интересы, свой бизнес. Бизнес означал для них прибыль, а прибыль достигалась умением и работоспособностью служащих. Мои костыли символизировали беспомощность, они могли быть только бременем для бизнеса, и отнюдь не сулили увеличение прибылей.
Однако вслух высказывались всякие другие причины.
...Теперь, сидя за большим полированным столом прямо против человека с толстыми обрюзглыми щеками, я смотрел на ониксовую подставку, из которой, как рога, торчали две ручки, точно защищая хозяина, и размышляя, какие причины придумает он, чтобы отказать мне в работе. На столе, в деревянной полированной рамке стояла фотография женщины с двумя маленькими девочками. Женщина в белом платье сидела на каменной ограде сада, сбегавшего вниз по склону холма, девочки прильнули к ней, обвив ее шею руками. Мне трудно было бы добраться до этого места из большого дома, крыло которого виднелось на фотографии. Костыли обязательно скользили бы по крутому спуску.
Человек за столом, видимо, затруднялся выбрать подходящий предлог для отказа. Он снова положил мое письмо на возвышающуюся перед ним стопку писем. Чиркнул по ним большим пальцем и внимательно вгляделся в них, склонив голову набок, как будто его интересовала высота этой стопки.
- Да, - произнес он неуверенно, как бы принуждая себя принять решение. - Да...
Он похлопал по пачке писем, словно давая понять, что с этим кончено, повернулся ко мне и сказал твердо:
- Боюсь, вы не подойдете для этой работы. Огласив приговор, он уже не считал нужным продолжать в том же духе. Удар нанесен, зачем снова заносить топор?
- Я был бы рад взять вас на работу, - продолжал он. - Но вы просто не справитесь с ней.
Обычно я сохранял хладнокровие, сталкиваясь с этими людьми, и спокойно наблюдал, как они подыскивают подходящие фразы для отказа, но тут я молча потупился.
Отец как-то рассказывал мне о своем знакомом объездчике лошадей, который стремился прежде всего сломить их дух. Когда ему попадалась горячая лошадь, он, бывало, говорил: "Вот погоняю ее как следует, так небось вся дурь разом соскочит".
Я почувствовал себя такой лошадью. Десятки людей за письменными столами вынуждали меня склонить голову.
Как-то случайный встречный, усталый, изнуренный человек, сказал мне:
- Когда у парня есть работа, ему сам черт не брат, а вот когда он безработный, каждый может им помыкать, и ему хочется только бежать от всех подальше.
Мне захотелось бежать прочь от этого человека за большим письменным столом, играющего в благородство.
Он ждал, чтобы я заговорил. Как бы себе самому я высказал вслух мысль, стучавшую в моем мозгу:
- Мне так нужны деньги...
Кажется, он обрадовался, вероятно, почувствовал, что ему представляется случай проявить великодушие и доброту, которые он считал отличительными чертами своего характера.
- О! - воскликнул он. - Конечно, конечно!
Он сунул руку в карман и вынул два шиллинга, но в этот момент я поднял голову; увидев мое лицо, он спрятал деньги обратно.
Я мог бы сказать ему, что два шиллинга уже лежат у меня в кармане.
Час назад, в ожидании назначенного у него приема, я стоял на Берк-стрит, прислонившись спиной к бетонной стене универсального магазина Манера. Я устал и тяжело навалился на костыли, - так мне было легче. Я смотрел на проходивших мимо людей - на стриженых девушек в маленьких шляпках и коротких прямых платьях; на мужчин в синих костюмах, в накрахмаленных воротничках и широкополых фетровых шляпах. На мостовой предостерегающе звенели трамваи, ломовики тащили телеги, груженные пивными бочонками. Все это двигалось, все имело определенную цель.
Некоторые прохожие бросали на меня взгляд и быстро отводили глаза. Но вот мой вид привлек к себе внимание старой, сгорбленной женщины; она отделилась от потока людей и остановилась передо мной, вертя в руках черную сумку. Замок сумки был сделан из двух никелевых шариков; щелкнув, женщина открыла его.
Пока ее тонкая, покрытая веснушками рука рылась в сумке, старушка смотрела на меня взглядом, которого возраст не совсем лишил теплоты молодости. Лицо ее увяло, но резко прочеркнутые морщины придавали ему выразительность и силу.
Она улыбнулась и ласково сказала:
- Печально, что вы дошли до этого, но у меня когда-то был сын-калека, и я знаю, что это значит. Она вложила мне в руку два шиллинга:
- Здесь немного, но, может, пригодятся.
Я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо. Несколько прохожих остановились, наблюдая эту сцену. Мне хотелось раствориться, исчезнуть, навсегда укрыться от людей. Я опустил два шиллинга в карман и взял ее руку.
- Спасибо, - сказал я. - Может быть, вы никогда не поймете, как ваша доброта помогла мне. Хорошо бы все люди были такими, как вы.
- Благослови вас бог, - тихо сказала она и ушла.
Я встал. Человек, сидевший за полированным столом, явно почувствовал облегчение от того, что разговор окончен, он вскочил и, торопливо обогнув стол, подошел ко мне с протянутой рукой:
- Разрешите, я вам помогу.
- Спасибо. Я сам...
ГЛАВА 2
И вот на одно из моих писем о работе я получил ответ от секретаря Управления округа Донвейл.
Контора Управления помещалась в уединенном поселке Уоллоби-крик, в двадцати восьми милях от Мельбурна. Лавка, кузница, небольшая гостиница и эта контора составляли центр поселка. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу на вершине одного из многочисленных холмов предгорья Водораздельного хребта, начинавшегося несколькими милями севернее.
Вокруг поселка, открытые солнцу, лежали отвоеванные у зарослей пастбища. За ними, охраняя подступы к горам, простирались девственные заросли - застава из эвкалиптов и самшитов, обреченно дожидавшихся наступления топора.
В контору требовался младший клерк на жалованье в двадцать пять шиллингов в неделю. Я считал, что на этот раз все шансы в мою пользу немногие позарятся на такую работу: трудно существовать на эти деньги, да и жилье и стол в такой глуши найти нелегко.
"Не могли бы вы приехать в контору для переговоров?" - спрашивал секретарь в конце письма.
Контора находилась в восьми милях от нашего дома; к тому же дорога лежала через горы. Отец повез меня в Уоллоби-крик на двуколке. Мы тряслись по ухабам и рытвинам и рассуждали о будущей работе. Я был уверен, что получу ее. Отец сомневался.
- Смотри, держись с ним посолидней, - советовал он мне. - По тому, как человек просится на работу, можно определить, сколько времени он ходит в безработных. Тот, кто совсем недавно потерял место, высоко держит голову. Он уверен в себе. Лошадь еще не лягнула его. Парень, который давно сидит без работы, идет на верную неудачу. Он и входит-то в контору поджав хвост, как побитый щенок. Держи себя по-другому. Ты не хуже того, кто тебя нанимает. Входи с улыбкой. Если он подумает, что ты давно не работаешь, он обязательно решит, что это неспроста. Кстати, как его зовут?
Я вынул из кармана письмо секретаря и заглянул в него.
- Мистер Р.-Дж. Кроутер, - сказал я, посмотрев на подпись.
- Вот черт! - воскликнул отец, сразу помрачнев.
Мистер Р.-Дж. Кроутер был коренастый, крепкий человек, с круглыми плечами и длинной вытянутой вперед шеей, отчего казалось, что голова опережает туловище. Он был единственным служащим этой конторы, разместившейся в кирпичном двухкомнатном флигеле, и у меня создалось впечатление, что он тяготится своей работой и был бы рад ее бросить. Говорил он отрывисто, сердитым тоном, но чувствовалось, что раздражение его вызвано причинами личного характера и не направлено против меня.
- Можете получить эту работу, если хотите, - сказал он коротко. - Она временная, без всяких перспектив. У нас запущены налоговые расчеты, и мне нужна помощь.
Он, по-видимому, не нашел в моей внешности ничего из ряда вон выходящего. Человек этот был занят своими заботами, я его только отвлекал.
- Можете начать хоть завтра с утра. - Он сидел, опустив глаза, словно раздумывая, как отразится на нем самом это поспешное решение.
Затем поднял голову и внимательно посмотрел на меня. В глазах его появился интерес, он спросил:
