Мария Лебедева - Не дожидаясь полуночи

Вообще-то, гулять с собакой должен Макс.

Это он, а не я, надоедал родителям просьбой купить собачку — и, когда те, наконец, сдались, повозился с псом пару месяцев, наградил дурацкой кличкой и благополучно о нем забыл.

Иногда Макс вспоминает о питомце, и, проходя мимо, пинает пса ногой — но вряд ли это можно назвать заботой.

В общем, уже лет девять как спаниель Кутузов (предупреждала, что кличка дурацкая) перешел в мою собственность, как переходили другие надоевшие брату вещи. Ладно хоть не заставляли донашивать за ним одежду, и на том спасибо.

Макс с самого рождения получал все, что ни захочет. Вымогатель. Представляю, стоит такой в парадном костюмчике (в домашнем альбоме видела, особый наряд для утренников и семейных торжеств), в глаза родителям смотрит и говорит:

— Дай денег, мам!

Та, конечно, умиляется и протягивает пухлую пачку банкнот:

— Возьми, дорогой.

Затем — к отцу:

— Дай денег, пап!

— Держи, сын!

А потом вдруг:

— Пап, мам, я хочу братика!

С последней просьбой вышло недоразумение.

Просил-то он братика, а родилась я. И потом еще Нюта, но это позже.

Вот так и живем: любимый первенец, любимая младшенькая — и я, средняя дочь. Я не хочу сказать, что меня не любят или, там, держат в черном теле — нет, все нормально. Просто… Средней дочери даже в сказках ничего интересного не светит: ни принца тебе, ни феи, ни… Что там дальше по списку? А, ладно. Думать о том, чего нет и не будет — пустая трата времени. Так же, как и мечтать. Я никогда не мечтаю, я планирую. Окончить школу- университет-найти работу. Это если вкратце, так все продумано гораздо подробнее. Видите. На ближайшие годы я крайне занята.

Кутузов — чересчур уж активный для своего возраста — бодро натягивал поводок, направляясь вперед с таким деловым видом, словно это он меня выгуливал. Если вдруг я начинала отставать, он оборачивался и обеспокоенно ворчал: «У-у?». Вот и сейчас, стоило мне на секунду задуматься, а он уже у ног вертится, волнуется. Присаживаюсь на корточки — и вижу перед собой разноцветные глаза: один — золотисто-карий, второй — темный, почти черный, будто и вовсе нет его.

Я погладила пса по седеющей спине, потрепала мягкие длинные уши. Он меня больше всех любит, это я его хозяйка.

— Хороший мальчик, старый мальчик, — приговаривала я, а он все подставлял свои шерстяные бока — и вдруг неожиданно стряхнул мою руку, залаял, и, волоча за собой поводок, побежал в сторону гаражей.

Там, у гаражей, маячила фигура нашей соседки. На ее голове была лохматая грязно-белая шапка. Вторая шапка, такая же мохнатая и грязно-белая, копошилась у соседкиных ног.

— Здравствуй, Юлечка! — крикнула соседка.

— Здравствуйте.

Шапка номер два нервно затявкала.

Ага, Кутузов побежал к своей подружке. Ему по человеческим мерками никак не меньше семидесяти, а он все за дамами ухлестывает. Ловелас собачий.

Я осталась одна, даже без пса.

Совсем одна.

В фильмах, когда наступает такой момент, камера медленно отдаляется от героя, показывая его на фоне огромного безлюдного пространства.

Я не в фильме. Вокруг стояли дома, и в этих кирпичных клетках жили незнакомые мне люди. Кругом люди, люди… А я одна.

И тут я села прямо на землю и заревела.

Ну ладно, не так. Хотела бы сесть и зареветь. Разумеется, я не сделала ничего подобного. Кто же садится на землю? Земля грязная, холодная.

И потом, что бы подумала соседка.

А плакать хотелось. И чтобы меня все утешали.

И вообще, меня сегодня парень бросил.

Ну, не совсем бросил. Он что-то там мямлил — целых полчаса, наверное, и в его глазах отражалось мое недоуменное лицо. Я уже к репетитору опаздывала, поэтому спросила прямо:

— Ты что, меня бросаешь, что ли?

Тогда он кивнул.

А я… Я пошла к репетитору. У меня хороший репетитор. Два раза в неделю по два часа. Повторение пройденного, подготовка к к ЕГЭ. Плата умеренная. Химия по вторникам и биология по четвергам. Впрочем, в этом году нужно будет увеличить количество часов… Надо поговорить с ним об этом. Мне же в университет поступать. Правда, пока что не знаю, на какой факультет. Не определилась точно. Время пока есть.

Уж у кого-кого, а у меня вопроса с выбором будущей профессии возникать не должно. Вместо традиционного «Кем хочешь стать, когда вырастешь?» я всегда слышала: «Хочешь быть психологом, как мама — или сверлить зубки, как папа?». Сейчас еще прибавилось «Или, может, как брат?» (Макс чудом и блатом поступил в мед. Вылетит скоро, не иначе).

— Да, у меня все хорошо. Родители? Тоже… хорошо все у них. Брат учится. Нюта репетирует, выступление скоро.

— У нас все хорошо, — подытожила я. Но ей, на самом деле, не очень-то интересна жизнь моей семьи, и заданный вопрос — не более чем дань вежливости (довольно скудная дань). Сейчас я замолчу, и непременно вставит что-нибудь о состоянии своего желудка, или о ценах на молоко, или…

— А вот у моей Розочки что-то лишаи, — выдала она с таким видом, будто мы все это время только и говорили, что о лишаях. — Я завтра свожу ее к ветеринару. Роза, Роза, иди сюда!

Собачонка уныло заковыляла к хозяйке, боязливо косясь на ее головной убор. Так-то, Роза. Задумайся. Кто знает, может, та шапка когда-то тоже имела четыре ноги, хвост и цветочную кличку.

— Вот, гляди, — обратилась соседка уже ко мне. — Думаешь, это лишай?

— Я… не знаю… — растерялась я, отшатнувшись от собачьего брюха, которое внезапно оказалось в каких-то паре сантиметрах от моего лица.

— Как не знаешь? Твой отец же врач. Сама-то куда думаешь поступать? Ветеринаром не хочешь? Я б к тебе Розочку водила, — тараторила она, упорно тыча мне в нос вертлявой собачонкой. — Вот, видишь пятно? Это лишай или что? Да не это, это просто пятно, а вот, во-о-от, ВОТ, прямо пальцем до него дотрагиваюсь. Ой… Что-то оно… Отвалилось.

Соседка охнула, а ее мозг производил тем временем сложнейшие операции: анализ, синтез, умозаключение… ну же!.. умозаключение… вот сейчас точно будет умозаключение…

Роза угрюмо тявкнула. Ее гавканье сработало катализатором умственных процессов хозяйки.

— Так это грязь! Грязька! Девочка, чего ж ты меня так напугала! Пойдем, пойдем домой, помоемся! До свидания, Юлечка. Скажи маме, зайду к вам вечером давление мерить.

И соседка ушла, радуясь чудесному Розочкину исцелению.

Она ушла, а я осталась.

Иудушка Кутузов хотел было последовать за подружкой, но поймал мой строгий взгляд и передумал. Все-таки он умный пес.

Так вот, о парне. Я полагаю, что должна считать себя брошенной, а свое сердце — разбитым.

Прислушиваюсь к ощущениям. Пока что больно было не особо. Наверное, потом будет.

Сегодня, придя домой, первым делом зашла на свою страничку вконтакте и удалила альбом «Я и он» и подумала, что глупо вообще было заводить альбом с таким названием. Потом убрала статус «замужем за…» из графы «семейное положение». (Разумеется, мы и не думали о свадьбе, но все ставят СП, вот и мы поставили. Сейчас мне это показалось довольно глупым).

Даже не знаю, можно ли было назвать наши без трех месяцев полугодовые отношения «серьезными». Целоваться было… нормально. Не скажу, что это мое самое любимое занятие, что жить без этого не могу, и что меня хлебом не корми — только дай кого-нибудь поцеловать. То есть вся эта дрожь в коленях, потемнение в глазах — всего этого не было, и я даже расстроилась, как так, первый раз же с кем-то встречаюсь, где же дрожь. Но нормально так, да. Еще мы болтали по телефону и ходили пару раз в кино, а еще он постоянно держал меня за руку, даже когда моя рука была влажная, и я думала, что это противно — дотрагиваться до потной ладони, а он держал. И сейчас мы расстались, и мне некому звонить вечером, и никто не спросит, как прошел мой день.

А Нюта уже вернулась.

Я поняла это в первую же секунду, когда услышала грохот колес, едущих по паркету.

Нюта выкатилась в коридор.

Она каталась на стуле, отталкиваясь ногами от стен. Колеса грохотали. Кутузов спрятался за мою спину и истерически залаял — стул представлялся ему огромным грохочущим монстром. Не одному ему, между прочим.

— Бип-бип! — завопила Нюта. Она играла. Стул был автомобилем.

Если вы подумали, что моей младшей сестренке года четыре, вы ошибаетесь. Ей одиннадцать, и она ужасно избалованная. Смекнув, что еще детей родители завести не планируют, и она навсегда останется младшенькой, Нюта ведет себя, как малышка, и ничего ей за это не бывает. И не будет. Даже если в тридцать лет сестра будет кататься на стуле, родители сочтут это милым.