"Привет, ребятки", -- сказала она. -- "Что-то случилось? Ты чем-то озабочен, Берти? А?"
Я не стал ее готовить к случившемуся.
-- Да, случилось. Ты помнишь сливочник дядюшки Тома?
-- Нет. А что?
-- Ну это такой кувшин, ужасно безвкусный, но очень дорогой. Я не буду метафоричен, если скажу, что дядюшка Том считает его лучшей коровой из своего стада. Так вот: эта корова исчезла.
Летнюю тишину нарушил звук междометия, это был Поп Глоссоп: он просто захлебнулся от удивления, как свежеоткрытая бутылка с холодным пивом. Глаза его при этом округлились, нос заерзал: новость определенно ударила ему в голову.
-- Как исчезла?
-- Вот так, исчезла.
-- Вы уверены?
Я сказал, что еще как.
-- Может быть вы просто плохо смотрели?
-- Знаете ли, такие вещи, как этот кувшин, сразу неприятно бросаются в глаза.
-- Но это ужасно!
-- Совершенно с вами согласен.
-- Ваш дядюшка очень расстроится.
-- Он просто рассвирепеет как бык.
Бобби внимательно слушала нас, и пыталась понять, что происходит. Пыталась разгадать наш обмен иносказаниями.
-- Вы что, хотите сказать, что этот сливочник исчез?
-- Его свистнули.
-- Разве такие вещи могут происходить в приличных загородных домах?
"Да, если в этих домах пасутся Уилберты Кримы. Он этот... клептоман", -- сказал я и протянул ей письмо Дживза. Внимательно прочитав его, Бобби изрекла стихами: "Новость не смертельна, если только вы сидите в кресле... Да, чего только не бывает в наши дни. Впрочем, тут есть и свои плюсы. Ведь теперь, сэр Родерик, вы с полным основанием можете утверждать, что этот человек с большим приветом."
Наступила пауза. Очевидно, Поп Глоссоп вспоминал все "приветы" всех человеков, с которыми ему проходилось сталкиваться по роду своей деятельности: необходимо было определить сравнительную или превосходную степень сумасшествия Дабл Ю Крима.
-- Нет никакого сомнения в том, что его метаболизм неадекватно реагирует на стрессы, возникающие в результате стечения внешних обстоятельств, -- заключил он, и Бобби дружески похлопала его по плечу, чего не мог себе позволить даже я, имея с ним гораздо более дружеские орошения, чем прежде.
-- Золотые слова, -- добавила между тем Бобби. -- Мне нравится ход ваших мыслей. Скажите это миссис Траверс, когда она вернется. Это даст ей карты в руки в том, чтобы переубедить Апджона. Это и будут обстоятельства, препятствующие браку. Ведь теперь тетушка может сказать: "Но его метаболизм!.." -- и Апджон ничем не сможет ей возразить. Прекрасно, просто прекрасно!
-- Если не считать, что дядюшка Том приносит в жертву свою корову.
Бобби задумалась.
-- Да, действительно. С какой стати он должен страдать. Что же нам делать?
Тут она посмотрела на меня, а я сказал, что не знаю, что делать, тогда она посмотрела на Попа Глоссопа, и он сказал, что тоже не знает, что делать.
-- Ситуация крайне деликатная. Вы со мной согласны, мистер Вустер?
-- Еще как согласен.
-- Ваш дядюшка, в его положении, не может пойти к этому юноше и потребовать от него возмещения ущерба. Это все время мне подчеркивала миссис Траверс, говоря, что мы должны стараться, чтобы мистер и мистерша Кримы ни в коем случае не ...
-- ...не встали на дыбы?
-- Я бы сказал -чтобы они чувствовали себя комфортно. А они наверняка обидятся, если их сына обвинят в воровстве.
-- Да они взовьются как сбивалка в гоголь-моголе! Хоть они прекрасно и знают, что их сын врожденный вор, им бы не хотелось делиться этими соображениями с посторонними.
-- Именно так.
-- Воспитанные люди не должны говорить об этом вслух.
-- Совершенно с вами согласен. Поэтому я просто не знаю, как нам быть. Я в полном замешательстве.
-- Как и я.
-- А я нет, -- сказала Бобби.
Тут я вздрогнул как не знаю кто. Она сказала это с такой ноткой лукавства, что мое натренированное ухо сразу уловило: начинается. Мне хватило одной Шрузберской секунды, чтобы понять, что Бобби готовит козню, которая потрясет человечество: но это-то еще ладно, -- все это грозит тем, что некий господин попадет в море неприятностей, как говорил Шекспир, и этим господином будет не он! Многие сходятся со мной во мнении, что нельзя давать волю Роберте, дочери покойного сэра Кутберта и леди Уикам из Скелдингз Холл. Совершенно с ними согласени мысленно жму их руку!
Но Поп-то Глоссоп совсем немного был с ней знаком, и слушал ее с большим интересом.
-- Итак, мисс Уикам, вы считаете, что мы можем что-то предпринять?
-- Конечно. Это же лежит на поверхности. Вы знаете, где комната Уилберта?
Он сказал, что да.
-- Вы же не станете отрицать, что если в загородном доме кто-то из гостей что-то свистнул, спрятать это можно только в своей комнате?
Он сказал, что да.
-- Ну так какие проблемы!
Он посмотрел на нее удивленный до самой крайности, как сказал бы Дживз.
-- Вы... Вы что, предлагаете?..
-- Именно. Я предлагаю, чтобы кто-то забрался в комнату Уилберта и пошуровал там. Кандидат тут может быть только один. Ты, Берти.
Я не был удивлен. Я чувствовал, что к этому идет. Не знаю, почему так всегда: когда нужно сделать какую-нибудь грязную работенку, она всегда падает на мою не седую и не плешивую голову. Всегда! Надежды отвратить события не было никакой, но я все же попытался возразить.
-- Но почему я?
-- Это занятие не для солидных господ.
Я понимал, что круг замыкается, но продолжал отчаянно барахтаться.
-- Я с тобою не согласен. Напротив, тут требуется опыт и порода. А что я -- как тот неопытный щенок, который слишком плохо знает жизнь, чтобы в нужном месте отыскать второй тапок. Так что подумайте.
-- Не усложняй, Берти. Это же интересно. Представь себе, будто ты работаешь секретным агентом и что таинственная женщина под вуалью, источающая таинственный аромат духов, украла один важный документ, а тебе нужно его найти.
-- Ха! А если кто-то заглянет в комнату?
-- Не будь дураком. Миссис Крим пишет свою книгу. Филлис в своей комнате перепечатывает речь мистеру Апджону. Уилберт гуляет по парку. Апджон уехал. Единственно, кому остается к тебе заглянуть, так это вашему семейному привидению. Ну, если дело дойдет до этого, взгляни на него презрительным взглядом и пройди сквозь него. Пусть знает, что нечего совать свой нос не в свои дела. Ха-ха!
-- Ха-ха! -- вторил Поп Глоссоп.
Я не разделял их веселья, к тому же был оскорблен в родовых чувствах, и дал им это понять всем своим видом, когда выходил из комнаты.
В столкновениях с противоположным полом Бертрам Вустер всегда, как истый джентльмен, уступает победу даме. Но настроение у меня было мрачноватое, и когда Бобби окликнула меня и сказала, что она мной может гордиться, я оставался холоден, что наверняка сказалось на температуре комнаты.
Был чудесный летний день: небо голубое, светило солнышко, на лугу жужжали всякие пчелки и золотая мошкара: в такой день следовало бы находиться среди всего этого, подставив лицо под летний ветерок, и чтобы рядом в травке бутылочка с прохладительным: но я был в доме, и в этом была виновата Бобби Уикам. Я уныло брел по коридору: мне предстояло забраться в комнату практически незнакомого мне человека, ползать там на четвереньках, заглядывать под кровать и прочая, при этом я наверняка покроюсь изрядным слоем пыли. Вот такие горькие мысли бродили в моей голове, и я был уже почти на грани того, чтобы сказать "Тьфу!".
Это надо же, чтобы женщина могла вогнать меня в такую хандру. Но на свою беду, мы Вустеры большие дон-кихоты, это у нас в крови...
Подойдя к двери Уилберта, я остановился, пытаясь наскрести храбрости по своим сусекам, как говаривал Дживз. Чувство, переживаемое мною, показалось мне знакомым. И я вспомнил, как мальчиком, дождавшись глубокой ночи, я прокрадывался в кабинет Обри Апджона, чтобы полакомиться печенье из жестяной коробки, что стояла у него на столе. Но однажды, бесшумно проникнувши в эту печеньевую ризницу, во всем своем пижамном одеянии, я столкнулся с фигурой Апджона, сидящего на стуле и поедающего вышеупомянутое печенье. Последовала секунда обоюдного замешательства. Затем -- "Что это значит, Вустер", и -- на следующий день -- шесть традиционных ударов розгой по рабочему месту, что навсегда запечатлелось там как на скрижалях моей памяти, если я правильно цитирую Библию.
В коридоре между тем все было тихо, если не считать стрекота пишущей машинки миссис Крим, которая усердно пыталась создать нечто, отчего у читающей публики кровь должна застыть в жилах. Я еще немного помедлил у двери, как перед сценой (пытаясь войти в образ кота, отправляющегося на мышиную охоту). Я тихонько повернул ручку и вошел. Но тут лоб в лоб я столкнулся с девушкой в костюме служанки, которая, как в лучших трагедиях, испуганно поднесла руку к горлу и сделала легкий балетный прыжок в сторону потолка. "Ой!" -- сказала она, вернувшись на грешную землю. -- "Ну и напугали же вы меня, сэр!"
