Пэлем Вудхауз - Так держать, Дживз!

Не стану скрывать, что в то утро я уселся завтракать с тяжёлым сердцем. Дело в том, что сегодня мне предстояло отправиться на три недели в загородный особняк тёти Агаты в Уллэм Черси в Херефордшире. Мы, Вустеры, обладаем железной волей, и внешне я был абсолютно спокоен, но в душе моей затаился страх.

— Дживз, — сказал я, — сегодня утром мне невесело.

— Вот как, сэр?

— Да, Дживз. Совсем невесело. Так невесело, что дальше некуда.

— Мне очень жаль, сэр.

Он снял крышку с тарелки, и моему взору предстала весьма аппетитная яичница с беконом, в которую я угрюмо ткнул вилкой.

— Почему, — вот о чём я всё время себя спрашиваю, Дживз, — почему моя тётя Агата ни с того ни с сего пригласила меня погостить в свою усадьбу?

— Не могу сказать, сэр.

— Только не потому, что она меня любит.

— Нет, сэр.

— Всем известно, что тётя Агата терпеть меня не может, так как считает, что во всех её неприятностях виноват я один. Сам не знаю почему, но как только наши пути пересекаются, если так можно выразиться, проходит совсем немного времени, прежде чем я совершу какой-нибудь жуткий промах, после чего она, так сказать, начинает гоняться за мной с топором. В результате тётя Агата считает меня жалким, ничтожным червём. Я прав или нет, Дживз?

— Безусловно, сэр.

— И тем не менее сейчас она категорически настаивает, чтобы я плюнул на все свои дела и примчался к ней в Уллэм Черси. Должно быть, она задумала что-то зловещее, Дживз. Теперь ты понимаешь, почему я невесел?

— Да, сэр. Простите, сэр, по-моему, к нам пришли. Звонок в дверь, сэр.

Он исчез, а я ещё раз мрачно ткнул вилкой в яичницу с беконом.

— Телеграмма, сэр, — сказал Дживз, материализовавшись у моего локтя.

— Вскрой её, Дживз, и прочти вслух. От кого она?

— Телеграмма не подписана, сэр.

— Ты хочешь сказать, в конце нету имени?

— Именно это я и имел в виду, сэр.

— Дай посмотреть.

Я пробежал телеграмму глазами. Более чудного сообщения я в жизни не получал. Именно чудного, другого слова мне не подобрать.

Текст был следующий:

«Помни когда сюда приедешь жизненно важно ты меня не знаешь»

Мы, Вустеры, не отличаемся большой сообразительностью, в особенности за завтраком, и я почувствовал, как у меня тупо заломило затылок.

— Что это значит, Дживз?

— Не могу сказать, сэр.

— Тут написано «когда сюда приедешь». Куда сюда?

— Обратите внимание, сэр, что телеграмма отправлена из Уллэм Черси.

— Ты абсолютно прав. Из Уллэм, как ты справедливо заметил, Черси. Это нам кое о чём говорит, Дживз.

— О чём, сэр?

— Понятия не имею. Как ты думаешь, могла тётя Агата отправить эту телеграмму?

— Вряд ли, сэр.

— И опять ты прав. Тогда мы можем с уверенностью утверждать только одно: неизвестная личность, проживающая в Уллэм Черси, считает жизненно важным, что я её не знаю, Так, Дживз?

— Не могу сказать, сэр.

— Однако, если взглянуть на дело другими глазами, с какой стати я должен её знать?

— Совершенно справедливо, сэр.

— Значит, нам остается надеяться, что эта загадочная история со временем прояснится. Мы будем терпеливо ждать, и рано или поздно тайное станет явным.

— Я не смог бы выразиться точнее, сэр.

Я прикатил в Уллэм Черси около четырёх и нашёл тётю Агату в её логове. Она писала письма, и, насколько я её знал, письма агрессивные с ругательными постскриптумами. Когда она меня увидела, лицо её не озарилось радостью.

— А, это ты, Берти.

— Да, это я.

— У тебя нос испачкан.

Я полез в карман за платком.

— Хорошо, что ты приехал рано. Я хочу поговорить с тобой, прежде чем ты встретишься с мистером Филмером.

— С кем?

— С мистером Филмером, членом кабинета министров. Он у меня гостит. Даже ты должен был слышать о мистере Филмере.

— Ах да, конечно, — сказал я, хотя, честно признаться, понятия не имел, что он за птица. Занимаясь то одним, то другим, я как-то забываю следить за карьерой политических деятелей.

— Я настоятельно прошу, чтобы ты произвёл на мистера Филмера хорошее впечатление.

— Нет проблем.

— Не смей разговаривать таким тоном, словно для тебя нет ничего легче, чем произвести на кого-то хорошее впечатление. Мистер Филмер человек серьезный, волевой, цельный, а ты один из легкомысленных, никчемных прожигателей жизни, к которым он относится с большим предубеждением.

Суровые слова, — в особенности когда их произносит, так сказать, твоя плоть и кровь, — но вполне в её духе.

— Таким образом, пока ты находишься в моём доме, ты сделаешь всё возможное, чтобы тебя не приняли за никчемного, легкомысленного прожигателя жизни. И прежде всего ты бросишь курить.

— Ох, послушай!

— Мистер Филмер — президент «Антитабачной лиги». Кроме того, тебе придётся воздержаться от употребления алкогольных напитков.

— Ох, проклятье!

— И, помимо всего прочего, будь любезен, не заводи разговоров на темы о барах, бильярдных и актрисах. Естественно, мистер Филмер составит о тебе своё мнение в основном по разговорам.

Я решил прояснить ситуацию.

— Но зачем мне производить на мистера Филмера хорошее впечатление?

— Затем, — сказала моя престарелая родственница, пронзая меня взглядом, — что я настоятельно об этом тебя прошу.

Неостроумный ответ, но по крайней мере она ясно дала мне понять, что говорить нам больше не о чем, и я ушёл от неё, испытывая адские душевные муки.

Решив прогуляться, я вышел в сад и, прах меня побери, первым делом увидел малыша Бинго Литтла, стоявшего ко мне спиной.

Мы с Бинго дружили чуть ли не с пелёнок. Родились мы с разницей в несколько дней в одном и том же местечке под названием Лондон, вместе прошли Итон и Оксфорд, а в зрелые годы от души порезвились в доброй, старой Метрополии. Если кто и мог скрасить весь ужас моего существования в Уллэм Черси, так это Бинго.

Правда, я никак не мог понять, как он здесь очутился. Видите ли, недавно малыш женился на знаменитой писательнице, Рози М.Бэнкс, и когда я видел его в последний раз, собирался ехать с ней в Америку, куда она направлялась, чтобы прочитать курс лекций. Я совершенно четко помнил, что Бинго клял всех на свете, так как из-за поездки вынужден был пропустить скачки в Аскоте.

И тем не менее, хотите верьте, хотите нет, он стоял передо мной собственной персоной. Горя желанием увидеть дружеское лицо, я вскричал сам не свой от восторга:

— Бинго!

Он резко повернулся, и, прах побери, лицо у него было совсем не дружеское. Скорее оно было (это выражение часто употребляется в детективных романах) искажено яростью. Он замахал руками, словно регулировщик на оживлённом перекрестке.

— Шшшш! — прошипел он. — Ты хочешь меня погубить?

— А?

— Разве ты не получил моей телеграммы?

— Так это была твоя телеграмма?

— Естественно, это была моя телеграмма.

— Почему ты не подписался?

— Я подписался.

— Нет, не подписался. Я не понял в ней ни единого слова.

— Но ведь ты получил моё письмо?

— Какое письмо?

— Моё письмо.

— Я не получал твоего письма.

— Значит, я забыл его отправить. Я писал тебе, что устроился гувернёром к твоему кузену Томасу, и что при встрече ты должен сделать вид, будто мы с тобой незнакомы.

— Но почему?

— Если твоя тётя заподозрит, что я твой друг, она в ту же секунду даст мне коленом под одно место.

— Почему?

Бинго поднял брови.

— Почему? Сам посуди, Берти. Если б ты был твоей тётей и знал бы, кто ты есть на самом деле, ты позволил бы типу, оказавшемуся твоим лучшим другом, обучать твоего сына?

В моей бедной черепушке всё помутилось, но в конце концов я с грехом пополам понял, о чём он говорит, и должен был согласиться, что в чём-то он прав. Тем не менее для меня многое осталось неясным.

— Я думал, ты в Америке, — сказал я.

— Как видишь, нет.

— Почему?

— Неважно, почему. Нет, и всё тут.

— Но зачем ты устроился работать гувернёром?

— Неважно, зачем. У меня были на то причины. И я хочу, чтобы ты вбил в свою голову, Берти, — в тот бетон, которым ты пользуешься вместо мозгов, — что никто не должен видеть нас вместе. Твоего омерзительного кузена позавчера застукали в кустах с сигаретой, после чего моё положение стало достаточно шатким, так как твоя тётя заявила, что если б я следил за ним надлежащим образом, этого никогда бы не произошло. Как только она узнает, что я твой друг, меня ничто не спасёт, а я не могу допустить, чтобы меня уволили.

— Почему?

— Неважно, почему.

В этот момент ему, видимо, показалось, что кто-то идёт, потому что он с необычайной живостью прыгнул за лавровый куст. А я отправился к Дживзу, чтобы проконсультироваться у него по поводу происшедших событий и послушать, что он скажет.