В те времена, в отличие от нынешнего времени, мир зеркал и мир людей не были разобщены. Кроме того, они сильно отличались, не совпадали ни их обитатели, ни их цвета, ни их формы. Оба царства, зеркальное и человеческое, жили мирно, сквозь зеркала можно было входить и выходить. Однажды ночью зеркальный народ заполнил землю. Силы его были велики, однако после кровавых сражений победу одержали волшебные чары Желтого Императора. Он прогнал захватчиков, заточил их в зеркала и наказал им повторять, как бы в некоем сне, все действия людей. Он лишил их силы и собственного облика и низвел до простого рабского отражения, но придет время, и они пробудятся от колдовского заклятия.
Первой проснется Рыба. В глубине зеркала мы заметим тонкую полоску, и цвет этой полоски будет непохож ни на какой иной цвет. Затем, одна за другой, пробудятся все остальные формы. Постепенно они станут отличными от нас, перестанут нам подражать. Они разобьют стеклянные и металлические преграды, и на сей раз их не удастся победить. Бок о бок с зеркальными тварями будут сражаться водяные.
В Юньнане рассказывают не о Рыбе, а о Зеркальном Тигре. Кое-кто утверждает, что перед нашествием мы услышим из глубины зеркал бряцанье оружия.
Осьмиглавый Змий из Коши заметно выделяется в японской мистической космогонии. Был он с восемью головами и восемью хвостами, глаза темно-красные, как зимняя вишня, на хребте у него росли сосны и мох, и на каждой его голове высились ели. Когда он полз, то накрывал своим телом восемь долин и гор, и брюхо его всегда было обагрено кровью. За семь лет это чудовище сожрало семерых девиц, дочерей царя, и на восьмой год уже собиралось сожрать самую младшую дочь, которую звали Гребень Рисового Поля. Ее спас бог, носивший имя Смелый Быстрый Неудержимый Муж. Этот герой соорудил круглую деревянную загородку с восемью воротами и восемью помостами, по одному у каждых ворот. На помосты он поставил бочки с рисовым пивом. Осьмиглавый Змий приполз и, погрузив головы в эти бочки, с жадностью выхлебал все пиво и вскоре уснул. Тогда Смелый Быстрый Неудержимый Муж отсек его головы. Из восьми шей хлынули потоки крови. В хвосте Змия был найден меч, которому поныне поклоняются в Великом Святилище Атсуты. Эти события происходили на горе, которая прежде называлась Змеиной Горой, а теперь называется Горой Восьми Облаков. В Японии число восемь — магическое, оно означает «много», так же как «сорок» («Когда сорок зим осадят твое чело») в елизаветинской Англии. Японские денежные купюры и поныне напоминают об убийстве Змия.
Излишне говорить, что спаситель царевны женился на спасенной, как в эллинском мифе Персей женился на Андромеде.
Пост Уилер в английском изложении древних японских космогонии и теогонии («Священные Писания японцев») вспоминает также аналогичную легенду о гидре в греческих мифах, о Фафнире в германских и о египетской богине Хатор, которую некий бог напоил допьяна кроваво-красным пивом, дабы спасти человечество от уничтожения.
Ликофрон, Клавдиан и византийский грамматик Иоанн Цец упоминали ихтиокентавра, другие древние авторы о нем не говорят. Слово «ихтиокентавр» можно перевести как «рыба-кентавр». Так называли существа, которые у мифологов именовались также «тритон-кентавр». В греческой и римской скульптуре очень много их изображений. До пояса они — люди, но хвост у них дельфиний и передние ноги коня или льва. Они находятся в свите морских богов вместе с морскими коньками.
В одном пассаже у Сенеки сказано, что, по учению Фалеса Милетского, земной шар плавает в воде, подобно кораблю, и что, когда воду эту будоражит и волнует буря, происходят землетрясения. Японские историки и мифологи восемнадцатого века предлагают совершенно иную сейсмологическую теорию. В «Священных Писаниях» мы читаем следующее:
«Под плодородной землей Тростниковых Долин лежит Ками, имеющий облик рыбы-усача; когда он двигался, начинались землетрясения, пока Великий Бог Оленьего Острова не воткнул свой меч глубоко в землю и не пронзил голову Ками. С тех пор, если злобный Ками шевелится, бог протягивает руку и нажимает на меч, пока Ками не угомонится».
Рукоять этого меча, высеченная из гранита, торчит фута на три над землею недалеко от святилища в Кашиме. В семнадцатом веке некий феодал шесть дней копал там землю и все же не добрался до острия клинка.
По народным поверьям, Джиншин-Уво, или Рыба Землетрясений, — это угорь длиною семьсот миль, который держит на своем хребте Японию. Он лежит вытянувшись с севера до юга, голова его возле Киото, а хвост возле Ауомори. Некоторые логически мыслящие ученые отстаивали обратную позицию, так как на юге Японии землетрясения более часты и это легче объяснить движениями хвоста угря. Животное это в какой-то мере сопоставимо с Багамутом мусульманских преданий и с Мидгард-сормром «Эдды».
В некоторых регионах Рыбу Землетрясений заменяет — с сомнительным успехом — Жук Землетрясений, Джиншин-Миши. У него голова дракона, десять паучьих ног и чешуйчатое туловище. Его местопребывание не вода, а земля.
В минералогии карбункул — от латинского «carbunculus», «уголек», — это рубин, что ж до карбункула у древних, то, по предположениям, так называли гранат.
В шестнадцатом веке в Южной Америке это название было дано испанскими конкистадорами таинственному животному — таинственному, так как никто никогда не разглядел его настолько, чтобы понять, птица это или млекопитающее, покрыто оно перьями или же мехом. Поэт-священник Барко Сентенера, утверждающий, будто видел его в Парагвае, описывает его в своей поэме «Аргентина» (1602) как «небольшого зверька с блестящим зеркальцем на голове, похожим на пылающий уголь...» Другой конкистадор, Гонсало Фернандес де Овьедо, связывает зеркало или сияющий в темноте свет — и то и другое он видел в Магеллановом проливе — с драгоценными камнями, которые, по поверьям, драконы прячут в своей голове. Эти сведения он почерпнул у Исидора Севильского, писавшего в своих «Этимологиях» следующее:
«Его добывают из головы дракона, однако он твердеет, становясь драгоценным камнем лишь тогда, когда голова отсечена у живого чудовища; по сей причине колдуны отрубают голову у дракона спящего. Храбрецы, желающие проникнуть в логово дракона, берут с собою зерна, которые нагоняют на этих чудищ сон, и, когда драконы уснут, отсекают им головы и вынимают самоцветы».
Здесь можно вспомнить шекспировскую жабу («Как вам это понравится», II, 1), которая, хотя «уродлива и ядовита. Но ценный камень в голове таит...»
Обладание карбункулом приносит богатство и счастье. Барко Сентенера претерпел множество лишений, отыскивая на берегах парагвайских рек и в тамошних джунглях это неуловимое существо, однако так и не нашел его. До нынешних дней об этом звере с его таинственным камнем в голове нам больше ничего не известно.
Плиний (VIII, 21) сообщает, что где-то у границ Эфиопии, близ верховьев Нила, живет «дикий зверь, называемый «катоблепас», небольшого размера, неуклюжий и медлительный во всех своих движениях, только голова у него так велика, что он с трудом ее носит и всегда ходит, опустив ее к земле, а ежели бы он так не делал, то мог бы изничтожить весь род человеческий, ибо всякий, кто глядит ему в глаза, тотчас погибает».
По-гречески «катоблепас» означает «смотрящий вниз». Французский естествоиспытатель Кювье предполагал, что образ катоблепаса возник у древних под влиянием гну (с примесью василиска и горгоны). В конце «Искушения святого Антония» Флобер описывает его и приводит его монолог:
«...Черный буйвол с головой кабана, которая волочится по земле, и тонкой шеей, длинной и дряблой, как порожняя кишка, лежит на брюхе. Его ноги закрыты длинной жесткой гривой, скрывающей также морду.
— Тучный, унылый, медлительный, я ничего не делаю, лишь наслаждаюсь, ощущая под своим брюхом теплую грязь. Голова моя так тяжела, что я не в силах ее поднять. Я лишь медленно ею ворочаю и, с трудом разжимая челюсти, языком вырываю из земли ядовитые травы, увлажненные моим дыханием. Однажды, сам того не заметив, я сожрал свои передние лапы.
Никто никогда не видел моих глаз, Антоний, вернее, те, кто их видел, умерли. Если бы я поднял свои багровые пухлые веки — ты тотчас упал бы замертво».
Кентавр — самое гармоничное создание фантастической зоологии. «Двуформным» назван он в Овидиевых «Метаморфозах», однако нам не трудно забыть о его гетерогенной природе и думать, что в Платоновом мире идей, наряду с архетипом лошади или человека, есть архетип кентавра. Открытие этого архетипа потребовало многих веков; первобытные, архаические изображения представляют нам голого человека, к пояснице которого прикреплен конский круп. На западном фронтоне храма Зевса в Олимпии у кентавров уже конские ноги, а там, где должна начинаться шея коня, высится человеческий торс.
