Хорхе Борхес - Книга вымышленных существ

Кентавров породили фессалийский царь Иксион и облако, которому Зевс придал облик Геры (или Юноны); другая версия легенды гласит, что они отпрыски Кентавра, сына Аполлона и Стильбии; третья — что они были плодом союза Кентавра с кобылами Магнесии. (Есть предположение, что слово «кентавр» происходит от «гандхарва»; в ведической мифологии гандхарвы — младшие боги, правящие лошадьми солнца.) Так как искусство верховой езды грекам гомеровской эпохи было неизвестно, предполагается, что первый скифский всадник, которого они увидели, показался им чем-то единым с его конем; в доказательство приводят то, что конкистадоры-кавалеристы казались индейцам кентаврами. Цитируемый Прескоттом текст гласит:

«Один из тех всадников упал с лошади, и индейцы, увидев, что животное, которое они мнили единым, разделилось на две части, исполнились такого страха, что повернули вспять и побежали с воплями к своим, крича, что из одного животного стало двое, и ужасаясь этому; в чем мы можем усмотреть непостижимое чудо Господне, ибо, не будь того случая, они могли бы перебить всех христиан».

Но грекам, в отличие от индейцев, лошадь была известна; более правдоподобно предположение, что кентавр — это нарочито созданный образ, а не плод ошибки по незнанию.

Самая популярная из легенд о кентаврах та, где повествуется о их битве с пригласившими их на свадьбу лапифами. Для кентавров вино было в новинку — на пиру захмелевший кентавр оскорбил невесту и, опрокидывая столы, затеял знаменитую «кентавромахию», которую Фидий, или его ученик, изобразил в Парфеноне, Овидий воспел в книге XII «Метаморфоз» и которая вдохновила Рубенса. Побежденные лапифами, кентавры вынуждены были бежать из Фессалии. В другом сражении Геркулес своими стрелами почти уничтожил род кентавров.

Кентавр — воплощение сельской дикости и гневливости, но «справедливейший из кентавров» Хирон («Илиада», XI, 832) был наставником Ахиллеса и Эскулапа, которых обучил искусствам музыки, охоты, ратному делу, а также медицине и хирургии. Запоминается образ Хирона в песни XII «Ада», которую принято называть «Песнью кентавра». На сей предмет есть тонкие наблюдения Момильяно в его издании «Комедии» 1945 года, которые могут заинтересовать любознательных читателей.

Плиний (VII, 3) говорит, что видел гиппокентавра, набальзамированного и сохранявшегося в меду, присланного в Рим из Египта в дар императору Клавдию.

В «Ужине семи мудрецов» Плутарх юмористически сообщает, что один из пастухов коринфского тирана Периандра принес своему господину в кожаной сумке новорожденного детеныша кобылы, у которого были лицо, голова и руки человеческие, а все прочее — лошадиное. Плакал он, как ребенок, и все решили, что это было зловещее знамение. Мудрец Фалес, осмотрев его, рассмеялся и сказал Периандру, что и впрямь не может одобрить поведение его пастухов.

В книге V своей поэмы «De rerum naturae»[15] Лукреций утверждает, что существование кентавров невозможно, ибо лошади достигают зрелости раньше, чем люди, и кентавр в три года был бы взрослым конем и вместе с тем лепечущим младенцем. Такой конь умер бы на пятьдесят лет раньше, чем человек.

В Средние века на берегах Гюини, в остальном тихой речки, бродил зверь, которого прозвали Косматым (La veleu). Существо это каким-то образом спаслось от потопа, хотя в ковчег его не взяли. Величиною с быка, голова змеиная, округлое туловище, поросшее длинной зеленой шерстью и иглами, укол которых был смертелен. Лапы широченные, похожие на черепашьи, змееподобный хвост, которым оно убивало и людей, и животных. Разозлившись, оно изрыгало огонь, уничтожавший колосья на полях. По ночам грабило хлевы. Когда же крестьяне пытались за ним поохотиться, оно погружалось в воды Гюини, отчего речка разливалась и затопляла долину на много миль.

Косматый зверь был лаком до невинных существ и пожирал девушек и детей. Обычно он выбирал самую целомудренную из девиц, которую прозывали Ягницей (L'agnelle). И вот однажды он похитил такую Ягницу и утащил ее, истерзанную и окровавленную, в свое логовище. Жених девушки выследил чудовище и мечом пронзил Косматому хвост, единственное его уязвимое место. Зверь мгновенно издох. Из него сделали чучело, и гибель его отпраздновали с флейтами, барабанами и веселыми плясками.

Кракен — это скандинавский вариант Саратана и арабского дракона, или морского змея.

В 1752—1754 годах датчанин Эрик Понтоппидан, епископ Бергена, издал «Естественную историю Норвегии», труд, прославленный своим добродушием и легковерием. Там мы читаем, что спина у Кракена шириною в полторы мили, а его щупальца способны охватить самый большой корабль. Огромная эта спина выступает из моря, подобно острову. Епископ формулирует правило: «Плавающие острова — это всегда Кракены». Он пишет также, что у Кракена есть привычка затемнять морскую воду извержением некоей жидкости. Такое утверждение породило гипотезу, что Кракен — это осьминог, только увеличенный.

Среди юношеских произведений Теннисона мы находим стихотворение, посвященное этому примечательному существу.

Ктесий, врач Артаксеркса Мнемона, в четвертом веке до н. э., пользуясь персидскими источниками, составил описание Индии — труд бесценный для тех, кому любопытно узнать, как персы при Артаксерксе Мнемоне представляли себе Индию. В главе 32 он повествует о кино-ликусе, собако-волке, которого Плиний, видимо, и превратил в своего крокотту. Плиний пишет (VIII, 21), что крокотта — это животное, «рожденное от собаки и волка; этот зверь способен своими зубами разгрызать все что угодно, и проглоченное мгновенно переваривается в его желудке». И далее Плиний описывает другое индийское животное, левкрокотту: «чрезвычайно проворное животное, величиною с осла, ноги, как у оленя-самца, шея, хвост и грудь льва, голова похожа на барсучью, копыта раздвоены, рот до ушей, а вместо зубов одна сплошная кость. Говорят, что это животное умеет подражать человеческому голосу».

Позднейшие ученые словно чувствуют, что Плиниев левкрокотта — это нескладная помесь индийской антилопы и гиены. Всех этих животных Плиний помещает в ландшафт Эфиопии, куда он также пристраивает дикого быка с произвольно движущимися рогами, твердой, как кремень, шкурой и повернутой наоборот шерстью.

В мусульманской космологии Кужата — это огромный бык, у которого четыре тысячи глаз, ушей, ноздрей, ртов и ног. Чтобы пройти от одного уха до другого или от одного глаза до другого, требуется не более не менее как пятьсот лет. Кужата стоит на спине рыбы Багамут, на спине быка лежит громадная рубиновая скала, на скале стоит ангел, на ангеле покоится наша Земля. Под рыбой простирается безбрежное море, под морем зияет воздушная бездна, под воздухом находится огонь, а под огнем змея, такая огромная, что, кабы не страх перед Аллахом, она поглотила бы весь мир.

Есть на земле — и всегда были — тридцать шесть праведников, назначение коих — оправдывать мир перед Богом. Это ламедвовники. Друг друга они не знают и очень бедны. Если человек вдруг узнает, что он ламедвовник, он тут же умирает, и его место занимает другой, хотя бы и на другом краю земли. Сами о том не ведая, ламедвовники — тайные столпы, поддерживающие наш мир. Не будь их, Бог уничтожил бы род человеческий. Они наши спасители и сами того не знают.

Это мистическое поверье евреев можно найти в произведениях Макса Брода. Отдаленные его корни, возможно, в восемнадцатой главе Книги Бытия, где есть такой стих: «Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу место сие» (18: 26).

Мусульмане видят аналогичный образ в кутбе.

По мнению римских и греческих классиков, ламии обитают в Африке. Кверху от пояса у них формы красивой женщины, нижняя же половина — змеиная. Некоторые ученые называли их колдуньями, другие — злобными чудовищами. Они лишены способности говорить, однако умеют издавать мелодичный свист и, завлекая им путников в пустыне, пожирают их. Происхождения они божественного — они потомки одной из многих любовных связей Зевса. Роберт Бертон в той части своей «Анатомии меланхолии» (1621), где говорится о могуществе любви, пишет: