Ознакомительная версия.
А в чуланчике прохлаждались самодельные артисты: Дед Мороз — матерый, но смирный рыбак Степан Андриевский, Снегурочка — библиотечная девушка Нюша Гурулева, которая засиделась в девках на жениховом безрыбьи и не сводила жарких синих глаз с холостого дедушки Мороза; подле них смолила табачищем Баба-яга-костяная нога — чернявая рыбачка Шура Минеева, по прозванию Шура-красотка, играющая Бабу-ягу без грима. Позже на веселый огонек заглянул и Кеша Чебунин.
Ряженые чаевали вокруг голубого заморского ящика, откуда дышали бражным духом озябшие, потом оттаявшие, одрябшие яблоки, которые в виде безвозмездной помощи приволочил из заморского царства и продал не шибко дорого Аверьян Вороноф, бывший кедровопадьский начальник, ныне американский подданный.
— Завинилась американска помочь, — вздохнула Баба-яга, картинно поправляя чулок на костяной ноге. — Можно чушкам скормить, можно брагу заводить…
— Кто о чём, а вшивый о бане, — грубовато осадил её Дед Мороз.
— Брага-то… моча кошачья, ни пользы, ни вреда, — толково рассудил Кеша Чебунин. — А вот катанка… спирт катаный, что Аверьян с Кавказа припер, тот крепко пробират.
Дед Мороз вздохнул, горько покачал головой:
— Тебе, Кеша, стыдно буржуйский спирт жрать — ты же отпетый коммунист… Беда с этим спиртом, в кажном третьем дворе торгуют. Денно и нощно. Хочешь пей, хочешь за уши лей. Управы на их нету… Сколь мужиков с той катанки окочурились в рассвете сил…
— Им чо, насильно в глотку лили?! — взъярилась Баба-яга.
— Тоже спиртом приторговываш… шинкарка, хреста на тебе нету… Хотя вы-то — мелочь пузатая, вот акулы…
— Капитализма, — подсказал Кеша.
— …акулы капитализма, что погань в Россию прут, язви их в душу, те мошну набивают… слезьми сиротскими. Всё горе на их совести.
— Какая совесть?! Какая совесть у того же Аверьяна?! — Кеша Чебунин вытаращил на Деда Мороза похмельно опухшие глаза. — Кого ты порешь?! Совесть при Сталине была. А нонче охальная демократия. Туши свет, и кто чего схватит. Отстал от жизни, карась болотный… Совесть…
— Да-а… — согласился Дед Мороз, — совесть у их не ночевала. Все в наличности, в наружности — пузо, башка… тюбетейку носить — а совесть… и не ведают, с чем ее жуют. Но дождутся, фармазоны, бесы запекут на сковородке…
— Эх, Сталин бы из гроба взняся! — потешник Кеша вдруг до скрипа сжал кулак, — да развешал бы на осиновых столбах… от Черна моря до Японского… чтоб другим буржуям неповадно было. И Аверьяна бы подвялил на байкальском ветру.
— Все бы вешал… кумунис драный, — ворчливо отозвалась Баба-яга и передразнила. — Кумунис — ложись вниз… Про совесть он заговорил… Ты же, Кеша, за бутылку душу продашь… тому же Аверьяну.
— Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала, — огрызнулся Кеша. — От тебя же сивухой за версту прет, можно закусывать. С чего пьешь?.. Я с горя пью — такое царство-государство просвистели…
— А кто просвистел?! — разбушевалась Баба-яга. — Вы, куму-нисты — варначье, и растащили державу — кто за деньги, кто за славу…
— В партии гниды завелись…
— А вы водку лопали да ушами хлопали…
Баба-яга смерила мелкого Кешу презрительным взглядом и обернулась к Деду Морозу.
— А вот ты, Степа, не пьешь, от того и зануда… Будь я твоя баба, давно бы захлестнула сковородником.
— Вот тебя парни и не сватают… зашибешь ведь, — ухмыльнулся Дед Мороз.
Баба-яга в ответ лихо отчастушила:
На стене висит пальто,
Меня не сватает никто.
Выйду в поле, закричу:
— Караул! Замуж хочу!
— А мне так нравятся непьющие, — вздохнула Снегурочка, умильно глядя на Деда Мороза и с укором — на Кешу Чебунина. — А то иные пьют, дерутся. Чего ее пить, эту заразу?!
— Спасибо, Нюшенька, напомнила, — спохватилась Баба-яга. — А то я уж без памяти, что у меня в ступе четушка призана-чена. Кеша, примешь с устатку? Намитинговался, устал…
— Да-а, митингуй не митингуй, с вас как с быка молока. Вам бы на печке лежать, кирпичи протирать, как Емеле. И хошь трава не расти…
— Счас по рюмочке чайку с хлебцем, и — на метлу, — она ласково огладила помело, каким здешние женки загребают жар в русской печи, куда потом суют ржаные калачи, и плеснула в кружку зелена вина. — Скоро вылетать… Прими, Степа, чтоб веселее дедморозить.
— Бросил…
— Кто подберёт, ой, наплачется, — Снегурочка смущенно и одобрительно глянула на Деда Мороза, а Баба-яга пихнула кружку в седую бороду.
— Да выпей… мужиком будешь пахнуть.
— Мне весь вечер с ребятишками играть, а я шары залью. Эко браво.
— Н-но, здоровый, как бык, — фыркнул Кеша Чебунин, занюхивая сивушный дух гнилым яблочком. — Тебе рюмка, что слону дробина.
— Веселей запляшешь, — подмигнула Баба-яга. — Без бутылки, без дуды ноги ходят не туды. Я дак приму, — она по-мужичьи, со смаком щёлкнула в горло, — такое могу отчебучить, все со смеху подохнут.
— Во-во, подохнут… — Дед Мороз искоса глянул на старую каргу. — Ноняшню зиму вылетела на метле, ёлку своротила, детей перепужала… С тобой, Шура, водиться, что голым задом в крапиву садиться. Не-е! — Дед Мороз отпихнул кружку. — Я те-перичи эту заразу на дух не переношу. И другим не советую. Так от… — но чтобы не омрачать праздник, пошутил: — Дай понюхаю. Лишь бы пахло, а наглости своей хватат.
— Люблю непьющих, — Снегурочка робко погладила Деда Мороза по плечу, всхлипнула и чуть не расплакалась от любви и умиления.
Когда Кеша Чебунин убежал — рюмки сшибать, против буржуев орать — в подсобку залетел Емеля-гармонист. Из-под ра-стёгнутой, вроде жёваной телком, зоревой рубахи, высверкнул нательный крестик, а на плече висела гармонь. Присел меж Снегурочкой и Дедом Морозом, глянул со вздохом, и, развернув гармонь, пропел страдание:
Ты куда, Степашка, ездил?
Конь в кошевке у крыльца.
Не мою ли браву сватать?
Уведу из-под венца.
Снегурочка отозвалась, ласково глядя на Деда Мороза:
Степа сватался, катался —
Трое санок изломал,
Всех рыбачек пересватал,
А меня не миновал.
Обреченно вздохнул Емеля, отложил гармонь, и, отпыхавшись, деловито зачастил, пуча озаренные глаза:
— Веришь, Степан, играл на школьной елке, и подходит ко мне Кеша Чебунин. И шепчет: мол, в сельсовет бумага пришла от президента…
— От Кощея?
Емеля не смикитил про какого Кощея Дед Мороз обмолвился.
— В Москву меня, паря, зовет. Так и пишет: беда с министрами и алигархами— всю казну разворовали. Нету совести… Чо без догляду лежит, у их душу свербит: свистнуть охота. Все к рукам липнет…
— Да уж вся Россия прилипла, — мрачно выдохнул Дед Мороз. — Да и Кощей наш — одного поля ягода. Хрен редьки не слаще. Закрома наворовал, за бугор утортал…
Не слыша Деда Мороза, Емеля дальше пустомелил:
— Кеша говорит, президент ишо и по телефону брякнул… Короче, своим советчиком зовет… — Емеля огорченно покачал кудлатой головой: дескать, во какие дела. — Пишет: ежели с деньжатами туго, выезжай на попутках. В Москве рассчитамся…
— Мели, Емеля, твоя неделя, — отмахнулась Баба-яга.
Пустив мимо ушей насмешку Бабы-яги, Емеля смущенно покосился на Снегурочку и чуть потише досказал Деду Морозу:
— Да вот беда-бединушка… штанов путних нету. Которы ношу, дак старе поповой собаки. В этих портках и деда, и прадеда хоронили… Живем с мамкой не до жиру, на мою пенсию…
— Да уж, — хрипло засмеялась Баба-яга, — ни сохи, не бороны, ни кобылы вороны. Лег — свернулся, встал — отряхнулся…
Дед Мороз так яро зыркнул на Бабу-ягу студеным оком, что та поперхнулась словом и закашлялась.
— Хошь мошна пуста, да душа чиста. Так от, Яга, — Дед Мороз взметнул суровый перст.
— Люблю того, кто не обидит никого, — поддакнула влюбленная Снегурочка.
А Емеля все переживал о штанах:
— В деревне-то, Степа, сойдет, а в Кремле-то, поди, неловко в эдаких штанах… заплатка на заплатке. Увидят послы, чо про нас заграница скажет?! Как бы отношения не спортить… Али уж президенту написать, чтобы с оказией штаны послал?! Говорят, советчикам казенны полагаются…
Дед Мороз поскреб в затылке:
— Може, и полагаются…в полоску, арестантские…. Ты бы, паря, у Кеши Чебунина и выведал… Но я, паря, третиводни по телеви-зеру видел, как наш Кощей сам у президента США штаны просил. Да… Но ты, Емеля, не переживай: ежели чо, дак мои возьми.
— Голова, паря, на раскоряку: и в Москву надо бежать — оне же без меня все народное добро растащат — и тут надо присматривать, чтоб нежить не одолела, — Емеля исподлобья, при-щуристо глянул на Бабу-ягу.
Ознакомительная версия.
