Итак, мы видим, что даже среди людей, для которых религия является профессией, большинство столь же ревностно поклоняется Марсу, как и их прихожане. Обыкновенный священнослужитель - это чиновник, который зарабатывает себе на хлеб тем, что крестит младенцев, сочетает узами брака взрослых, совершает богослужение и делает то, что в его силах (если ему велит это его совесть), руководя, как заведено воскресной школой, посещая больных и бедных и организуя благотворительные мероприятия в приходе, для чего вовсе не обязательно быть христианином, разве что на словах. Истинно религиозный священник, являющийся исключением из общего правила, может быть последователем святого Павла, "душеспасителем" - евангелистом: в этом случае образованные из его прихожан относятся к нему с неприязнью и говорят, что ему следовало бы перейти к методистам. Он может быть художником, выражающим религиозное чувство без посредства интеллектуальных дефиниций через музыку, поэзию, церковное облачение и архитектуру и вызывающим религиозный экстаз при помощи таких "физических" средств, как посты и всенощные бденья; в этом случае его отвергают как "ритуалиста". Он может быть унитарно м-деистом, как Вольтер или Том Пейн, или более современной разновидностью англиканского теософа, для которого святой дух - это бергсоновский "жизненный порыв", а святой отец и святой сын - выражение того факта, что мы - многосторонни, а наши функции множественны, что все мы - сыновья и реальные или потенциальные отцы в одном и том же лице; в этом случае более правоверные последователи "душеспасительства"-евангелизма полагают, что он ничем не лучше атеиста. Все эти индивидуумы вызывают определенную, не всегда доброжелательную, реакцию. Они могут пользоваться большой популярностью у своей паствы, но обыкновенный средний англичанин смотрит на них как на чудаков, заслуживающих только насмешки. Церковь, как и общество, органом которого она является, держится в равновесии и устойчивости огромной массой филистеров, для которых теология как доктрина - нечто далекое и смутное, хотя и достойное самой высокой похвалы, и, вне сомнения, представляющее собой большую ценность, наравне с греческой трагедией, или классической музыкой, или высшей математикой; все они очень рады, когда церковная служба оканчивается и можно идти домой к ленчу или обеду, ибо у них нет никаких собственных религиозных убеждений -да в практической жизни они и не нужны, - и они равно готовы закидать камнями бедного атеиста за то. что он не считает святого Иакова безгрешным и отправить в тюрьму любого из членов секты "Особенных" за то, что он смотрит на святого Иакова чересчур серьезно.
Короче говоря, христианского мученика бросали на съедение львам не потому, что он был христианин, а потому, что он был чудак, другими словами, не такой, как все. И толпы людей, не менее цивилизованных и симпатичных, чем мы, собирались, чтобы посмотреть, как лев его съест, точно так же, как мы толпимся в зоопарке перед клетками львов во время кормежки. Не потому, что им было дело до Дианы или Христа и они могли бы мало-мальски разумно и правильно объяснить, в чем их разногласия, а просто потому, что хотели быть свидетелями любопытного и волнующего зрелища. Возможно, мой уважаемый читатель, вы сами бегали смотреть на пожар, и, если бы сейчас к вам домой зашли и сказали, что на вашей улице лев гоняется за человеком, вы бы тут же кинулись к окну. И если бы кто-нибудь заметил, что вы так же жестоки, как те, кто выпустил на человека льва, вы бы воспылали справедливым негодованием. Теперь, когда нам не показывают больше, как вешают людей, мы собираемся у ворот тюрьмы, чтобы увидеть, как поднимут черный флаг. Таков наш более скучный вариант развлечений в добром старом римском духе. И если правительство решит бросать на съедение львам всех тех, кто придерживается непопулярных и эксцентрических взглядов, избрав для этого Альберт-холл или Эрлскорт, можете не сомневаться, что там не будет ни одного свободного места. Но вряд ли кто из зрителей сможет хотя бы в общих чертах объяснить, в чем заключаются взгляды тех, кто отдан на съедение. И не такое уже бывало! Спору нет, если произойдет подобное возрождение старых обычаев, мучеников станут набирать не в еретических религиозных сектах: это будут противники вивисекции, сторонники взгляда, что земля плоская, скептики, подсмеивающиеся над науками, или неверные, отказывающиеся преклонять колени перед процессией врачей. Но зубы львов будут так же остры, как у тех римских львов, и зрители будут так же наслаждаться зрелищем, как римские зрители.
Не так давно в берлинских газетах писали, что во время первого представления "Андрокла" в Берлине кронпринц поднялся и ушел из театра, не в силах выслушать (так я надеюсь) то четкое и беспристрастное описание самодержавного империализма, которое римский капитан давал своим пленникам-христианам. Ни один английский империалист здесь, в Лондоне, не оказался достаточно умен и честен, чтобы сделать то же. Если сообщение газет соответствует истине, я подтверждаю логический вывод кронпринца и радуюсь, что меня так хорошо поняли. Но я могу заверить его, что, когда я писал "Андрокла", империя, служившая мне образцом, была, как он теперь убеждается на горьком опыте, куда ближе ко мне, чем Германия.
