Позже Анита ложится рядом с пожилой дамой в кровать; ей кажется, что она слышит свое дыхание спустя полсекунды после того как вздохнула. Это неприятно, как будто перед ней скачет мяч, который она никак не может поймать. Тяжелая рука пожилой дамы, которая жжет как перец, ложится на голое плечо Аниты. Когда пожилая дама одна, она обычно спит с тряпичной куклой на животе. Сначала Анита боялась, что пожилая дама будет гладить и целовать ее, но она лишь играючи провела указательным пальцем Аните по позвоночнику. «Здесь ты дома, — сказала она, — ты можешь пользоваться всем; все для тебя: ключ от почтового ящика, полки». Анита не может этому поверить.
Утром, пока пожилая дама варит на кухне кофе, Анита видит молодого человека, который проходит мимо окна, опустив голову, а затем покупает газету в киоске на другой стороне улицы. Она выбегает из дома, бежит по перекрестку на красный; автомобилисты сигналят. Она покупает в киоске сигареты; молодой человек улыбается ей и легонько хлопает газетой по голове. Мимо, как раненый заяц, проносится коричневый лист вяза.
Когда Анита вернулась в дом, она увидела опрокинутую настольную лампу; раскаленная лампочка лежит на книге без обложки, «Дети Бэмби». От книги пахнет; она чуть не загорелась. Анита изо всех сил дует на книгу. Теперь на каждой странице до середины коричневое пятно.
Когда пожилая дама вносит кофе — рабочий сверлит в стене рядом со столом дыру, — Аниты нет; чуть позже женщина замечает, что с ночного столика исчезла золотая брошь. Она плачет. Она видит, что крыши и немногочисленные листья вяза за окном побелели, хотя снега и не было. Она прочитала на следующий день в газете, что все дело было в «промышленном снегопаде», явлении, которое случается при совпадении низких температур, загрязнения воздуха и сильного тумана. Плотные частицы близкого к почве тумана покрываются грязью из воздуха. Если плотность загрязнения достаточно высока, эти частицы выпадают на почву в виде снега. «Может быть, Анита принимает наркотики», подумала пожилая дама, прочитав статью. Теперь пожилая дама каждое воскресенье ходит в своем пыльном пальто в первую бетонную церковь в Европе; обычно службу проводит патер Цюрни. Патер Цюрни прекрасный священник; с каждым разом он нравится пожилой даме все больше; он играет важную роль в ее жизни. Аниту она там так и не встретила.
Я живу в доме, что на краю рапсового поля; позади огороды, и там в любое время дня и ночи кричит петух. Желтизна рапсового поля требует простора, это большой участок, по которому никому нельзя ходить. Кто подтвердит мне, что этот чужой росток у меня в животе действительно ребенок? Это и правда человек с двумя глазами, носом, ртом? А может, чудовище с синими крапинами и клювом? Его мысли будут мне чужды; для меня он будет кем-то, кто сосет мое молоко. Смогу ли я любить его? Будет ли он стоить любви? Я безработная, поэтому долго гуляю; однажды я встретила мужчин в черных колпаках, они тащили и толкали машину по гудроновой дороге; гудроновые дороги меня угнетают, потому что чаще всего они находятся на отгороженных территориях; улицы ведут прочь, наружу из замкнутости.
С тех пор как я беременна, у меня чувство, что один бок у меня размыт; как будто капля воды упала на рисунок тушью. Меня постоянно мучает мысль, что есть еще что-то, что я должна бы чувствовать. Что-то важное. Я хотела бы быть сверхчуткой, пьяной, я бы хотела каждую секунду испытывать разнообразные и острые впечатления. Я стою у стены; за ней есть что-то, что я непременно должна узнать.
Однажды вечером на краю рапсового поля я встретила женщину с ребенком: рапсовое поле это золотая рама. Я поздоровалась, сказала пару слов; женщина с улыбкой посмотрела на мой живот. «Однажды», рассказала женщина, «я сидела на стуле; ребенок стоял передо мной. Поддавшись внезапному импульсу, я склонила голову, словно искала защиты, на грудь ребенка. Ребенок обеими руками оттолкнул ее и положил мне на грудь свою голову: так он восстановил порядок». Перед тем как сказать это, женщина недостаточно глубоко вдохнула, так что воздуха до последнего слова не хватило, она смогла только выдохнуть. Она взяла ребенка за руку и пошла прочь широкими шагами, за ней засеменил ребенок.
Каштан победительно протянул бурые и белые соцветия в воздух: у него будут плоды. Те, кто смотрит внимательно, заметят, что на самом деле это два каштана; их ветви переплелись. У одного бурые, у другого белые соцветия, и поскольку эти деревья жених и невеста, цветы смешались в один большой букет. Проходя по тротуару мимо деревьев за изгородью, женщина со стройными ногами подумала, что постоянно влюбляется в прохожих, в юношей и девушек. Она сравнивает себя и молоденьких девушек: «Это мне не пойдет», — думает она, рассматривая тонкую щиколотку одной девушки, на которой сверкает серебряная цепочка. Она все время пытается мысленно образовать пары: она рассматривает бахрому скатерти, как будто это маленькие человечки; некоторые висят отдельно, некоторые ближе друг к другу, это влюбленные или братья с сестрами. У нее была тетя, Эмилия, которая познакомила и подвела под венец много пар; хотя два брака распались. Женщина знала тетю, когда была ребенком; она казалась ей величественной, своего рода богиней судьбы. Она умерла незамужней.
Через несколько дней женщина попыталась вспомнить, на какой улице она видела сросшиеся каштаны, но не смогла. Она запуталась, пытается сориентироваться, с тех пор как развелась, а единственный сын ушел из дома и пропал в другом городе; она выпала из уютного порядка, из уютного тепла и уютной уверенности. В матерчатых туфлях или сапогах на меху она без цели бродит по городу. Однажды в полночь она сидела дома и услышала, как кто-то несется по улице и подумала, что это две лошади вырвались на волю, чтобы спариться на поляне в лесу.
На тротуаре лежал фиолетовый цветок; мужчина наступил на него и раздавил. Потом он вошел в дом, затем в свою комнату, которая была как сцена; в доме напротив сидели зрители и смотрели. Окно было обрамлено длинными красными занавесями. Иногда он задергивал их. По телефону он говорил бывшей жене: «Я видел тебя во сне стоящей у окна поезда; ты казалась здоровой». — «Я музыкант, — возразила она, — я по голосу слышу, что тебе плохо».
Он не мог читать книги не только из-за сильного душевного измождения, но и из ужаса перед чужим миром. Он не переносил ни соблазнов, ни агрессии. Специалист по маркетингу, он спрашивал людей, которые искали квартиру: «Вы бы купили книгу с мертвой головой на обложке?» Он никогда не слушал музыку. Вдруг он решил уехать. Отправился в бюро путешествий и купил билет на самолет, который положил в портмоне и все время носил с собой, и накрасил ресницы. В ресторане он рассказал какой-то незнакомой женщине: «Я сын бедных родителей. Поскольку мы должны были экономить, ничего не могли себе позволить, в мыслях и чувствах мне не хватает известной широты. Мой мир помещается в коробочку. Моя бывшая жена другая: она ящерица; она целовала меня, как ящерица». Женщина чуть было не рассмеялась, но не была уверена, уместно ли это. Поскольку тот, кто живет в коробочке, не может просто так сесть в самолет и улететь, мужчина остался в городе.
Небо лохмотьями спадает вниз. Трамвай останавливается перед домом Виллибальда. Перед тем как открыть дверь, он чешет ключом рыжую щетину. (Когда он был ребенком, мать отбеливала ему волосы; она не хотела рыжего, она хотела белокурого сына — если вообще хотела сына). Он поднимается на второй этаж. Над ним живет девушка, которая спит с жильцом с нижнего этажа, который носит национальную одежду и по воскресеньям играет на флейте Баха, все время Баха, что крайне раздражает Виллибальда. Ключ от квартиры это самое важное, что есть у Виллибальда; он вешает его за небольшую картину. Он наклоняется, поднимает с грязного мозаичного пола книгу, но сразу же, словно испугавшись, кладет ее обратно. Он идет в ванную и чистит зубы; тут звонит телефон. Он кричит с широко открытым ртом, в котором пенится зубная паста. (Время от времени звонит госпожа Мюллер от пастора, которая уже год ищет для Виллибальда работу).
Пустые винные бутылки в углу и увядшие астры, как будто были там всегда. Жена Виллибальда Иоланда любит смуглых мужчин; с каждым разом они все темнее. «Но голова какая-то не такая», жалуется она. У нее необыкновенно высокие надбровные дуги, она никогда не идет навстречу другим людям, только распоряжается ими, руководствуясь представлениями, которые сама же о них создала. Вдвоем можно смеяться над такими вещами, о которых в одиночестве будешь плакать. Перед тем как навсегда покинуть Виллибальда, Иоланда сказала, что слышит, видит и чувствует больше других, кроме того, она гораздо быстрее соображает. Виллибальд с удовольствием обзавелся бы другом, с которым мог бы посмеяться над этим. С бокалом вина в руке он подходит к окну. Мужчина в шубе бежит сквозь кружащийся снег, взволнованно спрашивает прохожих: «У Вас есть машина? Вы не отвезете меня в аэропорт?» Когда они отказываются, он ошеломленно восклицает: «Но Вы же человек, должны помочь другому человеку!» — «Мне никто не может помочь, — говорит Виллибальд, обращаясь к кому-то неопределенному, — нужно взять мою душу в ладони, вот так (он представляет, как это, складывает из ладоней скорлупу) и согреть, но моя душа слишком велика, а руки слишком малы». В качестве признания в любви он тогда отправил Иоланде пустой лист: в мелкую клетку. Незадолго до свадьбы он сказал: «Мне страшно», но на слове страшно он не сдержал зевоту, так что слово утратило свой ужас.
