Несколько неудачных попыток оказались печальным опытом, мне бывало непросто хоть как-то объяснить свою реакцию.
Я сделала вывод раз и навсегда: не стоит и пробовать.
Объяснить, в чем тут было дело, я не могла, никогда об этом не думала, мы ведь не спрашиваем человека, что там у него внутри творится, когда он дышит, а что — когда задыхается. Воздуха не хватает, только и всего. Невыносимо, бесполезно.
Я скрутила сигарету, рассеянно прислушиваясь к разговору девиц. Ничего интересного…
Внезапно мне все осточертело, я встала, приняла решение и отправилась к Джино.
— Плохо себя чувствую, хочу уйти… Знаю, тебе будет трудно найти замену, но мне и правда не по себе…
Честно говоря, я вполне успокоилась, просто хотелось прошвырнуться, я не понимала, почему Роберта должна отдыхать, а я — корячиться… К моему превеликому удивлению, Джино не стал с ходу вопить.
— Выкручусь как-нибудь до вечера с этими двумя… Иди домой и отдохни.
Я надела на лицо выражение суперобреченности.
— Спасибо тебе.
Подойдя к своей двери, я пошарила за подкладкой куртки, не нашла ключей и позвонила. Стоя на площадке, увидела соседку с парнем, который не был нашим соседом, — они беседовали о чем-то, и он явно смешил ее. Наконец Гийом открыл мне.
— Уже с работы?
— Осточертело.
— Тебя все-таки вышибут однажды. Будем тогда гулять вместе по городу.
Брат был дома один, сидел перед ящиком, играл: управлял гремящим болидом, собирался участвовать в заездах на трассе в Монако.
— Смотри, я всех сделаю. Стартую первым, а ты ведь меня знаешь — никому не дам себя обогнать.
На кухне я автоматическим жестом открыла холодильник и на сей раз угадала: Гийом явно был у мамы, принес мясо и пиво.
Я поставила мясо в микроволновку, думая о Мирей. Как она поправляла прическу машинальным движением, не прерывая разговора, грациозно поднимая руки над головой, подкалывая шпильку, возвращая на место выбившуюся прядь. Грудь тоже поднималась вверх, напрягалась, розы на ключице казались слегка выцветшими — должно быть, она сделала эту татуировку давно. Рисунок заходил на верхнюю часть груди, прятался под платьем. Кожа, покрасневшая от холода, — она ведь ходит полуголой зимой. "Повышает тонус" — так она сказала. В Мирей было что-то пьянящее, возможно, то, как она смотрела на вас: почти застенчиво опускала глаза, потом внезапно вскидывала ресницы, вглядывалась — напряженно, пристально — снова отводила взгляд. Ресницы невероятной длины вздрагивали, отмеряя ритм.
Переворачивая мясо, я спрашивала себя, что в ее болтовне может быть правдой.
Я услышала, как соседка взялась за дело — на моей памяти впервые не со своим парнем, хотя тот ее так уделывал, что другой никакого здоровья не хватило бы отрываться на стороне. Я хихикнула про себя: она выкрикивала все тот же набор непристойностей… как в день Страшного суда.
Мясо в печке съеживалось на глазах.
Я спросила себя, какого черта Саиду понадобилось в "Эндо".
Тряхнула головой, гоня прочь тревожащие душу мысли.
Гийом пришел на кухню, как всегда оживленный и веселый.
— Иногда надоедает все время побеждать. Правда, я эту игру знаю наизусть, надо ее заменить, чтобы стимул появился. Не пережаривай мясо, будет невкусно…
— Сиди здесь сам и следи за ним. Хорошо провел день?
— Суперски! Выбил всех мудаков со Стрит-Файтерс. Убедился, что цветок полит. Состроил козью морду соседу напротив — за то, что слушает Кевина Эбанка, поиграл фанки, постирал, пришел первым на всех трассах… Черт, иногда я даже жалею, что не работаю, такая скука.
— Да ладно… В кино не был?
— Забыл… К тому же мне кажется, я видел все, что сейчас крутят. Господи, да выключи ты печку, мясо в угли превратишь! Сама-то что делала?
— Ходила повидать твою подругу-официантку.
— Она обо мне спрашивала?
— Нет. Да не расстраивайся, я не призналась, что мы знакомы.
— Ясно. Она хороша, да? Я тоже к ней схожу, мне нужна как раз такая подружка. Вы говорили только о парижанках?
— Она говорила.
— И что?
— Да ничего… Знаешь типа по имени Виктор?
— По-моему, нет… Что будешь делать к мясу?
— Макароны, конечно. Поставишь воду на огонь?
— Ладно. Кто он, этот Виктор?
— Тот, кому все они дают. Из-за него они приехали в Лион. Мирей сказала — явившись сюда, он склеил Королеву-Мать…
— Ничего себе… Красивая сказка. Он что, волшебник?
— Может быть… Давай сходи за хлебом и вином.
— Не пойду, араб напоит меня допьяна. На работе все прошло нормально?
— Роберта в полной заднице… Саид заявился — как клиент.
— Саид?
— Да, я тоже удивилась. Ты знал, что он общается с парижанками?
— Жюльен мне говорил, он думает, Саид трахал обеих, завидовал до смерти… Да-а, денек у тебя получился напряженный, будь я на твоем месте — притомился бы.
— Я и правда устала. Так ты сходишь в лавку?
Араб был худшим торговцем в квартале. Он втридорога продавал подпорченный товар в своем мерзком магазинчике и вообще был грязным типом. В конце концов Гийом согласился пожертвовать собой.
— Хорошо, иду. Больше ничего не нужно?
— Да нет, у нас все есть.
— Что будешь делать вечером?
— Ничего особенного.
— Пойдем со мной в "Аркаду", может, будут новые девочки… в ночь иллюминаций всегда новенькие напиваются до поросячьего визга.
— Пожалуй, надо оторваться…
Гийом пошел в комнату за курткой. Пробыл там несколько минут, позвал меня. Он стоял рядом с кроватью с задумчивым выражением лица, потом прошептал:
— Соседка… Она сегодня странная…
— Точно. Вроде все как всегда, но это не ее дружок, я встретила их на площадке. Если только они не втроем… Да нет, мы бы слышали.
Гийом покачал головой — в знак осуждения и с живейшим огорчением.
— Совсем рехнулась, несет хрен знает что… Как это грустно.
И он вышел в гостиную. А я осталась, не в состоянии уловить разницу, поражаясь слуху Гийома. Когда он проходил мимо меня к выходу, я спросила:
— Ничего не слышу, что, по-твоему, изменилось?
— Волшебства не хватает.
Сказал, как припечатал. Тут я поняла, что сожгла мясо, и ринулась в кухню.
"Дверь!"
У бильярда дурачились Жюльен и Гийом — они смотрели игру, делая глупые замечания. У стены, не решаясь вклиниться, стояла девушка. Она явно перебрала пива, и я готова была поклясться, что ее тщедушное тельце рухнуло бы на пол, убери из-под него опору.
Джино сидел за столом в центре зала. Плохой столик — далеко от кондиционера, прямо под лампами. Зато компания была подходящая — он вовсю кадрил какую-то незнакомую девицу.
Пришли Кэти и Роберта. Кое-кто взглянул на них, но они сделали вид, что ничего не заметили, сохраняя вид невозмутимого достоинства. Подошли к столу Джино, о чем-то напряженно с ним заговорили — как непосредственные участники драмы. Не хватало только фотовспышек. Картина явно была неполной без меня, и я присоединилась к ним.
— Совершенно изуродованы, до неузнаваемости… кожа содрана… Луиза, ты, кажется, видела фотографии? Если так пойдет, я работать не буду… Не стану рисковать шкурой из-за пары сотен, оно того не стоит… Они вроде были связаны с наркотой… Я читала, подобные маньяки никогда не ограничиваются одной жертвой… Такое время… Когда секс вот так запросто продается, все психи слетаются… Если найду его — убью… Врач дал мне успокаивающее, девки, вам надо к нему сходить…
Мне нечего было сказать им.
Я допила, пошла к стойке. Матье кивнул, прося потерпеть, у него было слишком много клиентов.
Вошел Саид — руки в карманах, зоркий взгляд. Подгреб ко мне, слегка поклонился улыбаясь:
— Ну, и как поживает Луиза Сайфер?
Чудная у него улыбка. Глаза прищурены, в уголках морщинки. Тонкие черты лица, стрижка почти под ноль. Красивый, как у женщины, рот. Он не выглядел ни смущенным, ни растерянным. Я почувствовала, что тоже могу вести себя как обычно.
Саид редко бывал в барах после восьми вечера, он не пил, не любил быть свидетелем пьяных потасовок. Он никак не комментировал события, не принимал ничью сторону, занимался исключительно собственными делами.
Я сказала:
— Ты что-то в последнее время появляешься повсюду, где тебя меньше всего ждут, хочешь нас достать?
— Хочется прошвырнуться, освежиться… Подышать воздухом злачных мест.
Лихорадочная веселость, он тоже слегка чокнутый. Казалось, что воздух наэлектризован, что все мы куда-то стремительно катимся, падаем.
Матье налил мне, я широко улыбнулась в знак благодарности.
Саид подсел за столик к экс-близким жертв. Я следом не пошла.
Соня вошла как раз в тот момент, когда я карабкалась на высокий табурет, сказала раздраженно:
