И вдруг я вспомнил вчерашний случай, и ужас охватил меня. Я скорчился в постели, зарылся лицом в подушку, без конца повторяя: "Сволочь, сволочь!" Потом сбросил одеяло и стал быстро одеваться.
Когда я вошел в кухню, там был только Стрелок. Он всегда вставал очень рано, чтобы растопить плиту и подать чай постояльцам. Стрелок был в веселом настроении, я налил себе чаю и приготовился слушать.
- Ну, что ты теперь скажешь про Артура?
- Про Артура? А что? Что он сделал?
- Да разве он тебе не сказал?
- Нет. Что?
- Черт подери! Так ты ничего не знаешь! - Стрелок явно был доволен тем, что на его долю выпало первым рассказать мне волнующую историю. По лицу его было видно, что он намерен извлечь из этого максимум удовольствия.
- Ну давай, - торопил я его.
- Помнишь вчерашнего типа - ну, этого Мясника, который назвал тебя сукиным сыном? Он - гангстер, из некрупных, так, мелочь. Я его знаю. Стрелок от удовольствия потер руки. - Это, брат, получилось здорово! Вот послушай. Как только ты ушел, Артур подходит к нему... вот так... смотри...
Стрелок в несколько шагов пересек кухню и остановился прямо передо мной. Глаза его сузились, голос звучал холодно и твердо: "Ты только что назвал моего друга сукиным сыном. Может, и меня так назовешь?"
Стрелок улыбнулся, довольный произведенным впечатлением, и быстро заговорил:
- Мясник поворачивается, вскакивает и делает шаг назад; но тут он видит, что его дружок - рыжий, который с ним сидел, - тоже вскочил, и на душе у него вроде бы веселее стало. "И назову! - говорит он, а сам так и рыщет глазами - есть еще кто с Артуром или нет? - Эй ты - сукин сын!" - и становится в позу, чтобы стукнуть Артура как следует. Да только того врасплох не захватишь.
"Так и запишем, - говорит Артур. - А теперь выйдем-ка во двор, я хочу пощупать, крепкий ли хрящ сидит в твоем жирном носу, пока ты снова не сунул его куда не следует".
- Артур это умеет, - сказал Стрелок с чувством, как бы в назидание себе. - Ты еще драться начать не успел, а он уже тебя так раздразнит, что ты себя от злости не помнишь.
- Теперь уж черед Рыжего, - продолжал Стрелок. - Это его работа - свою шею вместо Мясника подставлять. Он застегивает пиджак и говорить Артуру: "В морду схлопотать захотелось? Это мы можем!"
Но тут вступает в дело Малыш.
"А ты не суйся, - говорит он и как ткнет Рыжего в грудь своей ручищей. - Не суйся, если хочешь остаться цел".
Рыжий ничего, стерпел. Видно, что от злости его разрывает. Но молчит. Понимает: не того он разряда, что Малыш.
Ну, тут мы, конечно, вышли всей компанией во двор. Можешь не сомневаться, я тоже. На себя я взял третьего из этой шайки, щуплого этого Пройдоху. Если б он только рот раскрыл, я бы ему показал. Значит, таким манером идем мы все в конюшню, фонарь я несу. В конюшне, конечно, более подходящее место, чем во дворе, Артур хотел как раз в конюшне. Я выгоняю старую корову, и все мы забираемся туда.
Малыш берет на прицел Рыжего, а я становлюсь сзади своего Пройдохи. А Рыжий все натаскивает Мясника, все натаскивает - учит подойти ближе к Артуру и дать ему головой под подбородок. Я-то понимаю, о чем речь, вижу, он головой работает.
- А Мясника заставили снять кольца? - спросил я.
- А ты думал! Я-то забыл, но Малыш не дурак, говорит: "Здесь без кастетов!" Мясник собрался было спорить. Но я там был не зря, можешь не сомневаться. Мы с Малышом делаем шаг вперед, и Мясник тут же снимает кольца и отдает их Пройдохе. Пройдоха кладет их в задний карман, по правде говоря, я их три раза пытался вытащить. Я все держался рядом с Пройдохой, а когда Артур стал наступать и погнал Мясника на нас, я залез-таки ему в карман, но вытащить не удалось.
- Ну, а дальше, дальше-то что было? - нетерпеливо перебил я Стрелка, раздраженный этими отступлениями от темы.
- Ну, дальше Малыш скомандовал: "Ногами не бить, Мясник, - попробуешь, не обрадуешься".
Ты ведь видел, Алан, как Артур дерется, - голову вскинет, выпрямится и пошел!.. Он что справа, что слева, одинаково хорошо бьет, захват у него вроде как у пассажира в качку. Мясник приседает, сжимается в комок и кидается вперед, но тут же начинает задыхаться. Эта сволочь ведь никогда в жизни не работала. А Рыжий, верно, подучил его дать Артуру сразу так, чтобы тот не очухался. Вот он и кинулся. Ну, Артур, конечно, влепил ему по-настоящему - раз, другой, третий! - но сразу осилить тоже не смог.
Сцепились они и давай кружить. Тут Артуру немного попало. Но потом он вырвался и уж больше не подпустил Мясника близко к себе, стал лупить его то правой, то левой, и Мясник только знай увертывается. Сам он никак не мог стукнуть Артура как следует, но потом все ж изловчился и чуть было не сшиб его с ног. Черт! Но Артур все-таки удержался.
Минут пятнадцать прошло, и Мясник стал выдыхаться, из носу у него текла кровь, у Артура губы тоже были разбиты. Мясник все старался обхватить Артура, навалиться на него всей тяжестью и тогда уж дать, но Малыш командовал: "Не подпускай его, Артур, не подпускай!" Артур и не давал Мяснику подойти близко. И правильно, легковес ни в коем случае не должен противника близко к себе подпускать.
Кровь из носа Мясника лилась уже прямо ручьем, он и Артуру всю рубашку перепачкал. Но тут старый дурень О'Трэди из Северного Уэрпуна не выдержал и как завопит: "Ради бога, Малыш, хватит, ради бога, останови их!" Вот же старый болван!
Но Артура разве остановишь? На какую-то минуту они сошлись совсем близко и лупили друг друга куда попало, но потом Мясник не выдержал и отскочил. Смотрю а глаза у него бегают от страха, как у лисицы, попавшей в капкан.
Малыш тоже это понял и орет: "Он сдрейфил! Трусит, собака! Кончай его, Артур! Дай ему!"
Тут все кругом заорали, даже такие парни, про которых и не подумаешь, что способны кричать, толкаются, лезут вперед, орут: "Дай ему, Артур!"
Двинул Артур Мясника правой, а потом пригнулся и дал ему левой, прямо в поддых, а еще распрямился, чтобы сильнее вышло. От этого Мясника чуть было на воздух не вскинуло! Ну, тут уж он обмяк и свалился на солому.
А дальше, брат, все уже точно с ума посходили. Стали ни с того ни с сего колотить друг друга. Были чуть ли не все пьяным-пьяны и не стали разбираться, кто кого и за что колошматит. Малыш уложил Рыжего, я Пройдоху поставил на голову в навозную кучу, но вот кольца, черт меня побери, так и не сумел взять.
И Стрелок не без восхищения закончил свой рассказ словами:
- Да, ночка была! Что надо!..
ГЛАВА 7
Я сидел на перекладине забора у своей конторы. Каждый вечер после работы я сидел так, мечтая, жадно впитывая в себя окружающий мир. Я смотрел, как тонкие стебельки трав выцветали и умирали под горячими лучами солнца, смотрел, как из-за холмов надвигается дождь, вдыхал аромат земли, разбуженной ливнями, после которых начинали лопаться семена в почве, и крохотные острые травинки тянулись вверх к свету. Я наблюдал вечный круговорот - появление ростка, безудержное стремление его исполнить свое назначение на земле, созревание семян, смерть и снова возрождение к жизни.
А я смотрел на все это со стороны, я не принимал во всем этом никакого участия, я не был ни солнцем, ни дождем, ни кормилицей-землей. Семена жизни, заложенные во мне, дремали. Красота природы, которую я видел, сидя на перекладине, не радовала, а повергала меня в уныние, эта красота только подчеркивала уродство и бессмысленность окружавшей меня жизни.
Необходимость корпеть в конторе, да еще жить в таком окружении, вызывали во мне чувство злого отчаяния. Я иногда весь передергивался, стараясь отогнать тяжелые мысли, Я легко раздражался, но мне приходилось сдерживаться, чтобы не выходить из себя всякий раз, когда Артур или Малыш открыто старались оберегать меня. Я не мог обойтись без их покровительства, но прямой помощи старался избегать всеми силами.
Не помню случая, чтобы отец протягивал мне руку помощи в затруднительном положении - разве когда другого выхода не оставалось. Со своей добротой и пониманием он смотрел далеко вперед. Он всегда готов был встать на мою защиту, но в то же время старался приучить меня к самостоятельности. Даже когда я еще не был калекой, он воспитывал меня так, чтобы я смог, жить и побеждать в мире, в котором останусь когда-нибудь без его поддержки. Что произойдет со мной, когда его не станет, - если он будет всячески ограждать меня от людей, пусть подчас несправедливых и жестоких.
Когда я еще мог бегать, как другие ребята, я часто падал и обдирал себе колени гравием. Несмотря на мой рев, отец никогда не бросался меня поднимать.
- Вставай! - ласково говорил он. - Подумаешь - коленку оцарапал. Велика беда! Я всегда ходил с ободранными коленями, когда был маленьким.
И он заводил разговор о чем-нибудь другом, а я, прихрамывая, шел рядом.
Ему очень правился один рыжий мальчик, с которым я часто играл. Отец мальчика умер. Мать, тихая, скромная женщина, бывало, подходила к дверям дома, где служила у фермеров экономкой, и смотрела на сына с ласковой улыбкой. "До чего же на отца похож!" - говаривала она.
