- Что это значит? Где это видано? Так обращаться с женихом!
- С женихом? - испуганно воскликнула Альбертина.
- Ну да! С женихом! - продолжал советник. - Я не понимаю, чему ты удивляешься, когда это давным-давно решенное дело! Разве ты не знаешь, что наш дорогой правитель канцелярии давно твой жених и что через несколько недель назначена ваша свадьба.
- Никогда! - крикнула Альбертина. - Никогда не выйду я за правителя канцелярии! Никогда не полюблю такого урода!
- Какая тут любовь? Какой тут урод? - перебил советник. - Тут дело не о любви, а о свадьбе. Мой дорогой правитель канцелярии не вертопрах, не ветреник, а человек почтенных лет, как и я. Эти годы совершенно справедливо зовут лучшими. К тому же он честный, достойный, начитанный, обходительный человек и мой школьный товарищ.
- Нет, нет! - в отчаянии, со слезами на глазах запротестовала Альбертина. - Я его терпеть не могу, я его ненавижу! О мой Эдмунд!
И с этими словами она почти без чувств упала в объятия Эдмунда, крепко прижавшего ее к своей груди.
Советник вытаращил глаза от изумления, точно увидел привидение.
- Это еще что? - крикнул он на весь дом.
- Ну вот, ну вот! - жалобно забормотал Тусман. - Мадемуазель Альбертина и знать меня не хочет. Она чувствует какое-то странное влечение к господину художнику! Она его целует без всякого стеснения! А мне не позволяет даже прикоснуться к прелестной ручке, на которую я собирался надеть обручальное кольцо.
- Отпустите!.. Врозь!.. Без разговоров! - закричал советник и насильно вырвал Альбертину из объятий Эдмунда.
Но тот поклялся, что не отступится от Альбертины, даже если это будет стоить ему жизни.
- Вот как? - со злобной усмешкой сказал советник. - Скажите, какая милая любовная история разыгралась у меня под носом. Прекрасно, дражайший господин Лезен! Так вот причина вашего бескорыстия, сигар и портретов! Втереться в мой дом с бесчестным намерением обольстить мою дочь! И вы полагаете, что я соглашусь отдать ее голодному, бессовестному, дрянному пачкуну?
Эдмунд вне себя от гнева после таких оскорбительных слов советника схватил муштабель и, взмахнув им по воздуху, совсем уже готов был броситься на Фосвинкеля, как вдруг раздался громкий голос внезапно явившегося в дверях Леонгарда:
- Эдмунд, остановись! Не буянь! - крикнул он. - Фосвинкель старый дурак, он еще одумается.
Советник, испуганный появлением Леонгарда, отпрыгнул в дальний угол и, прижавшись к стене, воскликнул нерешительно:
- Я не понимаю, господин Леонгард, как вы осмеливаетесь...
Тусман же, совершенно обезумевший от страха, едва увидев золотых дел мастера, забился под диван и, делая оттуда всевозможные знаки советнику, кричал чуть не плача:
- О Господи, Господи! Берегись, советник, берегись, добрый товарищ! Лучше молчи! Ведь это сам господин профессор, не знаюший пощады распорядитель танцев со Шпандауэрштрассе.
- Полноте, Тусман, кричать и вылезайте вон, - сказал со смехом Леонгард. - Не бойтесь! Вам не сделают ничего дурного. Вы, за вашу глупую охоту жениться, наказаны уже довольно, так как останетесь на всю жизнь с зеленой физиономией.
- Что вы говорите, - с ужасом закричал Тусман, - с зеленой физиономией? Что же скажут люди? Что скажет сам господин министр? Его превосходительство может подумать, что я раскрасил себе лицо из-за глупого кокетства! Я погиб, погиб окончательно! Мне откажут от должности, потому что государство не потерпит у себя на службе правителя канцелярии с зеленым лицом! Ох я несчастный...
- Ну, ну, успокойтесь! - прервал Тусмана Леонгард. - Не хнычьте! Можно еще все поправить, если вы дадите мне честное слово отказаться от глупой затеи жениться на Альбертине.
- Этого я не могу! - Этого он не смеет! - разом выкрикнули советник и правитель канцелярии.
Золотых дел мастер гневно взглянул на обоих, но едва хотел он продолжать, как вдруг дверь отворилась, и в комнату вошел старый Манассия вместе со своим племянником, новоиспеченным венским бароном Беньямином Дюммерлем. Беньямин прямо направился к Альбертине и, схватив ее довольно нахально для первого знакомства за руку, сказал:
- Прелестная девица! Это я! Я сам явился за тем, чтобы бросится к вашим ногам. Вы понимаете, что барон Дюммерль не преклоняет своих колен ни перед кем, даже перед его величеством императором, потому, надеюсь, вы вознаградите меня поцелуем!
И с этими словами он совсем было приготовился поцеловать Альбертину, как вдруг случилось нечто до того странное, что все присутствовавшие, кроме Леонгарда, пришли в неописуемый ужас.
Нос Беньямина, бывший уже совсем на пути к лицу Альбертины, вдруг вытянулся во всю длину комнаты и, проскользнув мимо ее щеки, стукнулся, звонко щелкнув, о противоположную стену. Беньямин отскочил назад - нос мгновенно сократился и принял прежний вид. Барон опять подвинулся к Альбертине - и та же история. Словом, каждый раз, как он порывался подойти к Альбертине и отпрыгивал назад, нос вытягивался и сокращался, как цугтромбон.
- Проклятый колдун! - заревел Манассия и, выхватив из кармана веревку с петлей, бросил ее советнику, продолжая кричать:
- Накиньте ему скорее петлю на шею, мы его вытащим за дверь, и тогда все уладится!
Советник схватил веревку, но вместо того, чтобы попасть в Леонгарда, накинул ее прямо на шею старому еврею, и тотчас же оба они, словно сумасшедшие, начали прыгать чуть не до потолка комнаты. Беньямин тем временем продолжал возиться со своим носом, а Тусман истерично хохотать и метаться из стороны в сторону. Наконец советник, в полном изнеможении, упал в глубокое кресло.
- Теперь пора! - воскликнул Манассия и, запустив руку в карман, вытащил оттуда огромную, черную мышь, которая прыгнула прямо на золотых дел мастера; но Леонгард, прежде чем она его коснулась, успел поймать ее на большую, острую, золотую булавку, попав на которую, мышь с громким писком мгновенно исчезла неизвестно куда.
Тут Манассия, сжав кулаки, накинулся на несчастного советника и закричал, бешено сверкая глазами:
- Так ты тоже против меня, Мельхиор Фосвинкель! Ты тоже в союзе с проклятым колдуном, которого приютил в своем доме. Проклят, проклят будешь ты за то со всем твоим родом и погибнешь, как беспомощная птица в гнезде! Да порастет травой порог твоего дома, да распадутся прахом все твои начинания и да уподобишься ты голодному, который хочет насытиться яствами, что видит во сне; да поселится Далес в доме твоем и да пожрет все добро твое; и будешь ты, моля о подаянии, стоять в старом, дырявом рубище под дверью презренных тобою сынов народа божьего, который изгоняет тебя, аки пса шелудивого. И будешь ты повержен во прах, как иссохшая ветвь в добычу червям, и вовек не услышишь арфы серафимов. Будь проклят, будь проклят, коммерции советник Мельхиор Фосвинкель!
С этими словами разъяренный Манассия вместе со своим племянником бросился вон из комнаты.
Альбертина, перепуганная до смерти, спрятала лицо на груди Эдмунда, который, сам с трудом владея собой, крепко держал ее в объятиях.
Золотых дел мастер подошел к ним и, ласково улыбаясь, сказал:
- Ну полноте! Не пугайтесь этих глупостей. Все будет хорошо, я ручаюсь за это. Но теперь надо вам разлучиться, прежде чем Фосвинкель с Тусманом придут в себя.
Затем он вместе с Эдмундом вышел из комнаты.
ГЛАВА ПЯТАЯ,
из которой благосклонный читатель узнает,
кто такой был Далес, каким образом Леонгард
спас правителя канцелярии Тусмана от позорной смерти
и как утешил пришедшего в отчаяние советника.
Советник гораздо более испугался проклятий Манасии, чем фокусов Леонгарда. Проклятия эти, действительно, были плохой шуткой, потому что навязывали советнику на шею Далеса.
Не знаю, благосклонный читатель, слыхал ли ты, кто такой этот еврейский Далес.
Раз жена одного бедного еврея (так рассказывает один из талмудистов) нашла у себя на чердаке маленького, костлявого, изнеможденного голого человечка, жалобно попросившего его приютить, накормить и обогреть. В испуге бросилась она к мужу, крича: "Какой-то голый господин забрался к нам в дом и просит крова и пищи! Как же нам прокормить еще и чужого человека, когда сами мы едва перебиваемся и сводим концы с концами?" - "Погоди, - сказал муж, - я пойду и посмотрю, может быть удастся выпроводить его из дома". - "Зачем пришел ты сюда? - сказал он незнакомцу. - Я беден и не могу тебя прокормить. Ступай в дома богатых, где каждый день закалывают животных и постоянно угощают гостей". - "Как можешь ты так сурово меня гнать, - возразил незнакомец, - если я уже пришел под твою крышу. Ты видишь, я наг и бос, потому, как я покажусь в доме богатых? Сшей мне сначала платье, которое было бы мне впору, и тотчас я тебя оставлю." - "А что же! - подумал еврей. Лучше будет, если я раз пожертвую последним и от него отделаюсь, чем оставлю его здесь и буду содержать на те крохи, которые в поте лица зарабатываю". С этой мыслью заколол он последнего теленка, которым думал кормиться со своей женой в течение многих дней, продал его мясо и на вырученные деньги купил и сшил незнакомцу хорошую одежду. Но едва стал он ее примерять, как, будучи до того маленьким, сухим человечком, стал расти и вырос и раздулся так, что платье оказалось коротко и тесно. Бедный еврей очень испугался такому чуду, но незнакомец сказал: "Выкинь из головы глупую мысль от меня отделаться, потому что я Далес". Тут бедный еврей всплеснул руками и горько заплакал: "О Боже моих отцов! - воскликнул он. - Значит, я на всю жизнь осужден страдать под лозой твоего гнева, потому что это Далес, который не смягчится никогда и сожрет все, что у меня есть, делаясь от этого только больше и крепче!" Ведь Далес - это нищета, которая, раз где-нибудь поселившись, никогда уже оттуда не уйдет, а будет все расти и расти.
