Если все вышеприведенные наблюдения имеют какое-нибудь отношение к нашей повести, а это, безусловно, так и есть, я хотел бы дать понять читателю, что миссис Уокер в отсутствие мужа в своем одиноком заточении тратила изрядное количество свл и времени, развивая свое музыкальное дарование, и, как уже говорилось ранее, обладая прекрасным сильным голосом, очень скоро добилась значительных успехов. Сначала ее учителем был Подмор, толстый хормейстер "Уэлза", разучивший некогда с ее матерью песенку "Тара-рам...", пользовавшуюся с первого же раза неизменным успехом. Он очень неплохо подготовил Морджиаиу и запретил ей петь всяческие романсы из "Таверны Орла", столь излюбленные ею; после того как она с его помощью достигла некоторого мастерства, честный хормейстер заявил, что ей нужен более искусный наставник; он написал капитану Уокеру письмо (вложив в него небольшой счет), в самых лестных выражениях превознося успехи его жены и настоятельно советуя ей брать уроки у знаменитого Бароски. После этого капитан Уокер отпустил Подмора и пригласил за очень значительную сумму, как он не преминул сообщить своей жене, синьора Бароски. Он и в самом деле остался должен Бароски не меньше двухсот двадцати гиней, когда его... Но мы забегаем вперед!
Бароски написал оперу "Гелиогабал", ораторию "Чистилище", наделавшую столько шуму, несметное количество песен и музыку для многих балетов. Он родился в Германии и выказывал такое необыкновенное пристрастие к свинине и сосискам, так аккуратно посещал церковь, - что все разговоры о его принадлежности к избранному народу, на мой взгляд, лишены всяких оснований. Это был маленький толстый человечек с крючковатым носом, черными, как смоль, бакенбардами и такими же черными блестящими глазками; пальцы его были унизаны кольцами, а сам он - увешан всевозможными драгоценностями. Манжеты его рубашки были - в гигиенических целях - всегда аккуратно отвернуты поверх рукавов сюртука, а его большие руки, способные охватить половину клавиатуры и позволявшие ему добиваться на фортепьяно поразительных эффектов, доставивших ему стодь великую славу, были затянуты в лайковые перчатки лимонного цвета - новые или только что вычищенные; кстати, позволим себе мимоходом задать вопрос: почему многие мужчины с грубыми красными запястьями я большими руками так привержены к белым лайковым перчаткам и манжетам? На одни только перчатки Бароски, по-видимому, тратил изрядный капитал; на все вопросы по этому поводу он, хитро улыбаясь, отвечал: "Ах, остафте, расфе фи не снаете, что плаготаря снакомстфу с отной першатошницей они достаются мне ошень тешефо". Он катался верхом в Парке, у него была прекрасная квартира на Дувр-стрит, и он состоял членом "Риджент-клуба", служа постоянным источником веселья для его членов, которым он рассказывал о своем невероятном успехе у женщин и для которых у него всегда были припасены билеты в театр или в оперу. У него загорались глазки и колотилось сердце, когда с ним заговаривая какой-нибудь лорд, и он тратил, по слухам, огромные суммы на устройство обедов для великосветских отпрысков в Ричмонде и в прочих местах. "Ф политике я консерфатор то моска гостей". Одним словом, это был изрядный фат, не лишенный, однако, дарования.
Вот этому-то джентльмену и предстояло завершить музыкальное образование миссис Уокер. Он сразу же пришел "ф фосторк от ее танных", нашел, что диапазон ее голоса "шресфишайно" широк, и заверил ее, что из нее выйдет первоклассная певица. Ученица была способной, учитель необыкновенно талантлив, и в результате миссис Уокер сделала поразительные успехи, хотя достойная миссис Крамп, обыкновенно присутствовавшая на уроках дочери, с большим неодобрением относилась к новой системе обучения и всем тем бесконечным упражнениям, которые должна была проделывать Морджиана. В ее время все было по-другому, говорила она. Инкледон ничего не понимал в музыке, а разве кто-нибудь теперь поет, как он? Хорошая английская баллада во сто раз лучше всех ваших "Фигаро" и "Семирамид".
Несмотря на все эти возражения, миссис Уокер охотно и с поразительной настойчивостью придерживалась метода своего нового учителя. Как только ее муж отправлялся по утрам в Сити, она садилась за фортепьяно, и если он не возвращался к обеду, то и в обеденное время не прерывала своих упражнений; впрочем, мне нет нужды слишком подробно описывать процесс ее занятий, да это и невозможно, ибо, говоря между нами, никто из Фиц-Будлов по мужской линии никогда не мог пропеть ни одной ноты, и мне совершенно неизвестен жаргон бесконечных гамм и сольфеджио. Но так как всякий, глядя на людей, занимающихся музыкой, не может не заметить, сколько энергии они вкладывают в свои упражнения, как не может не заметить родитель дочерей (при всем своем невежестве),что в его доме с утра до вечера бренчат на фортепьяно и поют вокализы, то пусть читатель без дальнейших разъяснений представит себе, как проводила время героиня нашей повести в эту пору своей жизни.
Уокер был весьма доволен успехами жены и со своей стороны делал все от него зависящее, но воздерживался от расплаты с Бароски. Почему он ему не платил, нам известно, - оплачивать счета было не в его натуре, если только его не вынуждали к этому крайние меры; но почему Бароски не прибегал к этим крайним мерам? Да потому, что, получи он таким способом деньги, он потерял бы ученицу, а этой ученицей он дорожил больше, чем деньгами. Он предпочел бы сам платить ей по гинее за урок, лишь бы не расставаться с нею. Ему случалось отказывать какому-нибудь важному лицу, но он ни разу не пропустил ни одного занятия с Морджианой; нужно сказать правду: он был влюблен в нее, как некогда Булей и Эглантайн. "Ей-богу, - говорил он, - эта пефунья сфетет меня сфоими скромными глазами с ума. Но фот уфитите: за шесть нетель я могу саставить люпую шеншину проситься к моим ногам. И фи уфитите, что я стелаю с Моршианой".
Он регулярно занимался с нею в течение шести недель, однако Морджиана к его ногам так и не бросилась; он исчерпал весь запас своих комплиментов, но она неизменно отвечала на них смехом. И, разумеется, его страсть только разгоралась от того, что это прелестное создание было так вызывающе простодушно и так жестоко весело.
Бенджамин Бароски был главным украшением лондонского музыкального мира; он брал по гинее за три четверти часа урока на дому у своих учениц; и, что еще важнее, у него была школа дома, куда стекались многочисленные и удивительно разношерстные ученики, как это неизменно наблюдается в подобных частных школах. Тут можно было встретить совсем еще юных и невинных леди со своими маменьками, которые при появлении некоторых профессионалов с сомнительной репутацией в страхе упрятывали дочек в самый дальний угол комнаты. Тут была мисс Григ, которая пела в "Найденыше", и мистер Джонсон, выступавший в "Таверне Орла", и мадам Фиоравенти (чрезвычайно сомнительная личность), которая нигде не пела, но которая всегда появлялась в Итальянской опере. Тут был и Ламли Лимпитор (сын лорда Твидлдейла), один из самых превосходных теноров в городе, выступавший, как говорили, с профессиональными певцами в сотнях концертов; и капитан гвардии Газзард, чей потрясающий бас, по всеобщему мнению, не уступал голосу Порто, который делил в школе Бароски славу с дантистом, пренебрегшим золотыми и фарфоровыми челюстями ради сохранения голоса, как поступил бы на его месте всякий маньяк, одержимый страстью к музыке. Кроме того, среди учениц было не менее десятка поблекших девиц, выдававших себя за гувернанток, и профессиональных певиц в перелицованных платьях, с незавитыми, туго зачесанными на уши волосами под потертыми шляпками, - бедные неудачницы, отдающие последние жалкие полгинеи ради того только, чтоб называться ученицами синьора Бароски, которые, в свою очередь, набирали учениц и учеников среди английской молодежи или служили хористками в каком-нибудь театре.
Примадонной этого маленького кружка была Амелия Ларкинс, чья будущая слава должна была увеличить славу ее знаменитого учителя, чьи доходы ему предстояло разделить и которую ради этой цели он взял к себе в учение, заключив контракт с ее отцом, весьма уважаемым помощником шерифа, ставшим теперь благодаря стараниям дочери богатым человеком. Амелия была голубоглазой блондинкой с ослепительной, как снег, кожей и локонами цвета соломы; ее фигура - впрочем, зачем нам описывать ее фигуру? Кто не видал ее на сцене королевских оперных театров у нас и в Америке под псевдонимом мисс Лигонье?!
До появления миссис Уокер мисс Ларкинс была всеми признанной примой в кружке Бароски: Семирамидой, Розиной, Таминой, донной Анной. Бароски всюду представлял ее как восходящую звезду, предлагал самой Каталани померяться с нею силами и не допускал возможности, чтобы мисс Стефевс могла сравниться с его ученицей в исполнении романсов. Но вот появилась миссис Уокер, и маленький кружок мгновенно разделился на уокеристов и ларкинсистов; и между этими двумя дамами так же, как между Газзардом и Балджером, упомянутыми выше; между мисс Бранк и мисс Хорсман, двумя контральто, или между двумя певичками из хора, возникло серьезное соперничество. Ларкжнс, конечно, пела лучше, но разве могли ее соломенные кудряшки и ее низкорослая с высоко поднятыми плечами фигура выдержать сравнение с черными, как смоль, локонами и величественной осанкой Морджианы?! К тому же миссис Уокер приезжала на уроки музыки в собственном экипаже, в черном бархатном платье и кашемировой шали, тогда как бедняжка Ларкинс скромно приходила пешком из Белл-Ярда в Темпл-Баре, в старом ситцевом платьице и в башмаках на высокой деревянной подошве, которые она оставляла в прихожей. "Подумаешь, Ларкинс поет, язвительно замечала миссис Крамп, - что ж тут удивительного, с таким громадным ртом можно одной пропеть дуэт". У бедняжки Ларкинс не было никого, кто сочинил бы в ее честь мадригал; ее мать сидела дома, пестуя младших детей, а отец вечно находился в разъездах но делам службы; у нее был, как она думала, один-единственный покровитель - мистер Бароски. Миссис Крамп не преминула рассказать Ламли Лимпитеру о собственных былых триумфах, спела ему "Тара-рим", которую мы уже слышали, и сообщила, что когда-то ее называли "Вороновым крылом". Это навело Ламли на мысль сочинить стихотворенне, в котором он сравнивал волосы Морджианы с вороновым крылом, а Ларкинс - с канарейкой; вскоре в школе обеих дам не называли иначе как "Вороново крыло" и "Канарейка".
