какую-нибудь работу, чтобы забыться. Но шел сезон передышки между сбором урожая и следующим сезоном посадки. Единственной работой, которой занимались мужчины в это время, было покрытие глиняных заборов усадьбы новыми пальмовыми ветвями. Но Оконкво уже ее выполнил. Он закончил ее в день нашествия саранчи; тогда он трудился по одну сторону стены, а Икемефуна и Нвойе – с другой.
«Когда это ты превратился в дрожащую старуху? – спросил себя Оконкво. – Ты, известный во всех девяти деревнях своим бесстрашием в войнах? Как может мужчина, убивший пятерых в сражении, развалиться на части из-за того, что прибавил к их числу мальчика? Оконкво, ты и впрямь стал бабой».
Вскочив на ноги, он повесил мешок на плечо и отправился навестить своего друга Обиерику.
Обиерика сидел в тени апельсинового дерева и вязал кровлю для крыши из листьев пальмы рафия. Обменявшись приветствием с Оконкво, он повел его в свой оби.
– Я сам собирался навестить тебя, когда покончу с этой кровлей, – сказал он, отряхивая песок, прилипший к ногам.
– Все ли у тебя хорошо? – осведомился Оконкво.
– Да, – ответил Обиерика. – Сегодня придет жених моей дочери, и я надеюсь, что мы решим вопрос о выкупе. Я хочу, чтобы ты присутствовал.
В этот момент в хижину вошел сын Обиерики Мадука, поприветствовав Оконкво, он собирался было уйти, но Оконкво сказал ему:
– Подойди, я хочу пожать тебе руку. То, как ты боролся на последних состязаниях, доставило мне большое удовольствие.
Мальчик улыбнулся, обменялся рукопожатием с Оконкво и ушел.
– Его ждут большие дела, – сказал Оконкво. – Если бы у меня был такой сын, как он, я был бы счастлив. А Нвойе меня беспокоит. Его можно перешибить миской толченого ямса. У меня больше надежд на двух его младших братьев. Но должен тебе сказать, Обиерика, что дети мои на меня не похожи. Где те молодые побеги, которые вырастут, когда погибнет старое банановое дерево? Если бы Эзинма была мальчиком, я бы не так беспокоился. Вот у нее правильный характер.
– Зря ты тревожишься, – ответил Обиерика. – Твои дети еще слишком малы.
– Нвойе достаточно взрослый, чтобы оплодотворить женщину. Я в его возрасте уже сам себя обеспечивал. Нет, друг, он уже не маленький. Цыпленка, из которого вырастет петух, можно узнать, как только он вылупился. Я сделал все, что мог, чтобы из Нвойе вырос мужчина, но в нем слишком много от матери.
«Слишком много от деда», – подумал Обиерика, но не сказал этого вслух. Однако эта мысль пришла в голову и самому Оконкве. Но он давно научился изгонять призрак отца. Как только воспоминания о слабости родителя-неудачника начинали его беспокоить, он гнал их, напоминая себе о собственной силе и собственном успехе. Так он поступил и теперь, обратившись мыслью к последнему проявлению своего мужества.
– Не понимаю, почему ты отказался пойти с нами, чтобы убить мальчика, – сказал он.
– Потому что не захотел, – резко ответил Обиерика. – У меня были другие дела.
– Ты говоришь так, будто сомневаешься в авторитете Оракула и его решении, что мальчик должен был умереть.
– Не сомневаюсь. С чего ты взял? Только Оракул не повелел ведь лично мне исполнить его наказ.
– Но кто-то же должен был исполнить его волю. Если бы все мы боялись пролить кровь, она не была бы исполнена. Как ты думаешь, что бы тогда сделал Оракул?
– Ты прекрасно знаешь, Оконкво, что я крови не боюсь, и если кто-то скажет обо мне такое, то он солжет. Но позволь мне кое-что сказать тебе, друг. На твоем месте я бы тоже остался дома. То, что ты сделал, не понравится богине земли. Именно за такие поступки она истребляет целые семьи.
– Она не может покарать меня за повиновение ее пророку, – возразил Оконкво. – Кусок горячего ямса не обожжет пальцы ребенка, если ему в руку его вкладывает мать.
– Это правда, – согласился Обиерика. – И если Оракул скажет, что мой сын должен умереть, я спорить с этим не стану, но и своими руками делать этого не буду.
Они бы продолжали свою дискуссию еще долго, если бы в этот момент не вошел Офоэду. По тому, как блестели его глаза, можно было догадаться, что у него важные новости. Но торопить его было бы невежливо. Обиерика предложил гостю зубок ореха кола, который они с Оконкво уже разломили прежде. Офоэду жевал медленно и вел беседу о саранче. Покончив со своим орешком, он сказал:
– Странные события происходят в последние дни.
– А что случилось? – спросил Оконкво.
– Вы знаете Огбуэфи Ндулу? – спросил Офоэду.
– Огбуэфи Ндулу из деревни Ире? – в один голос спросили Оконкво и Обиерика.
– Он умер сегодня утром, – сообщил Офоэду.
– Ну и что здесь странного? Он был самым старым жителем Ире, – сказал Обиерика.
– Это так, – согласился Офоэду. – Но спросите, почему барабаны не несут Умуофии весть о его смерти.
– Почему? – опять одновременно спросили Оконкво и Обиерика.
– Вот это-то и странно. Знаете его первую жену, которая ходит с палкой?
– Да. Ее зовут Озоемена.
– Правильно. Озоемена, как вам известно, слишком стара, чтобы ухаживать за Ндулу во время его болезни, поэтому за ним ухаживали младшие жены. Когда он умер сегодня утром, одна из них пошла в хижину Озоемены и сообщила ей о его смерти. Озоемена встала с циновки, взяла свою палку и пошла в оби. Там она встала на четвереньки на пороге и позвала мужа, который лежал на подстилке. «Огбуэфи Ндулу!» – трижды воскликнула она и вернулась в свою хижину. Когда самая младшая жена снова пришла за ней, чтобы позвать ее на обмывание тела, та лежала на циновке мертвой.
– Это действительно странно, – согласился Оконкво. – Придется отложить похороны Ндулу, пока не погребут его жену.
– Вот почему барабаны молчат и ничего не сообщают Умуофии.
– Всегда говорили, что у Ндулу и Озоемены одна голова на двоих, – сказал Обиерика. – Помню, когда я был еще мальчишкой, про них даже песенку распевали. Он ничего не делал, не посоветовавшись с ней.
– Я этого не знал, – удивился Оконкво. – Всегда думал, что в молодости он был сильным мужчиной.
– А он и был сильным, – сказал Офоэду.
Оконкво с сомнением покачал головой.
– В те времена именно он вел за собой на войну всю Умуофию, – подтвердил Обиерика.
* * *
Оконкво постепенно начинал приходить в себя. Все, что ему было нужно, это чем-то занять голову. Если бы он убил Икемефуну во время сезона посадки или сбора урожая, ему было бы гораздо легче, мысли его были бы сосредоточены на работе. Оконкво не был мыслителем, он был человеком действия. Но в отсутствие работы лучшим отвлечением ему служила беседа.
Вскоре после ухода Офоэду Оконкво взял свой мешок и засобирался домой.
– Мне нужно идти надрезать пальмы на завтра, – сказал он.
– А кто надрезает тебе высокие деревья? – спросил Обиерика.
– Умезулике, – ответил Оконкво.
– Иногда я жалею, что принял титул озо, – сказал Обиерика. –
