Ваша милость, наверное, устала дожидаться его прибытия. Но если бы я не описал вам внешнего вида, который имел тогда, да и сейчас имеет этот славный город, то какое представление сложилось бы о турках у дамы, которая столь мало ценит даже мужчин нашей веры? Знайте же, ваша милость, что описания очень полезны для понимания подобных историй и что я до сих пор не вдавался в космографию только оттого, что опасался утомить вашу милость, ибо вам и так уже мир, простирающийся от вашего дома до Прадо, представляется огромным и полным опасностей: должно быть, потому у вас и вошло в привычку носить при себе кинжал, чтобы пронзить им всякого, кто загородит вам дорогу; право же, я не видел большего врага человеческого спокойствия, чем вы.
Фелисардо встретился со своими родителями, которые, так как они были людьми благородными, оплакивали постигшее их бесчестие и опасность погубить свою душу, грозившую им в этой земле; впрочем, их несколько успокаивало большое количество церквей и богоугодных учреждений, которые они там видели. Общая судьба усиливает веру в скорое избавление и ослабляет страдания от невзгод, как сказал какой-то философ, кажется Миртил {20}; так говаривал и блаженной памяти монах Антонио де Гевара {21}, знаменитый писатель, который никогда не боялся приписать свое изречение какому-либо древнему автору, хотя тот зачастую даже и не заикался на этот счет, да и не мог бы заикнуться, ибо нечто подобное мог бы изречь лишь какой-нибудь современный писатель. Но Гевара любил иной раз повысить цену своим утверждениям, прибавляя к ним: "Как сказал великий Тамерлан", или: "Как значится в московских летописях, хранящихся в библиотеке Каирского университета". Ибо, если сказано хорошо, то не все ли равно, на каком языке - греческом или кастильском, а если плохо и вяло, то неужели авторитет сказавшего для нас значит больше, чем то, что сказано? Я нашел как-то в одной славненькой книжечке, называющейся "Испанская антология", такую сентенцию, высказанную неким графом: "Бискайя бедна хлебом, но богата яблоками", а на полях стояла пометка владельца книги, очевидно человека со вкусом: "Скажет тоже!", что мне показалось весьма забавным.
Но возвращаюсь к моему рассказу. Несколько дней Фелисардо и его родители ломали себе голову, как им быть, словно в их положении и впрямь можно было что-нибудь придумать. Вот тут-то и я должен сознаться, сеньора, что сам не знаю, как и почему (никто мне не мог этого объяснить), но только Фелисардо вдруг стал турецким пашой. Это чрезвычайно напоминает комедию, где во мгновение ока принц становится бродягой, а дама - мужчиной, да притом еще настоящим мужчиной, как говорят в народе. Как это ни печально, но только Фелисардо стал настоящим турком. Он теперь одевался по-турецки и носил на голове тюрбан; и так как он был высокого роста, очень смуглым и имел красивые усы, то ему настолько было к лицу это одеяние, что казалось, будто он в нем и родился. Его осанка, мужество, изящные манеры, смелость и достоинство, с которым он держался, побудили султана приблизить к себе юношу; и нередко он весьма откровенно обсуждал с ним испанские дела. Султана этого звали Ахмет, и было ему в ту пору тридцать три года. Был у него брат по имени Мустафа, которого он посадил в тюрьму, намереваясь его убить, согласно дикому обычаю этих варваров. Для такой цели он послал в тюрьму Хозяина жизни с несколькими слугами. Приблизившись к тюрьме, они обнаружили, что она накрепко заперта, а Мустафа непринужденно разгуливает на свободе. Они доложили об этом султану, и тот, увидев в этом некое чудо, приказал снова заточить брата. Затем, по совету муфтия, их высшего духовного начальника, Ахмет все же решил умертвить брата. Но в ночь накануне убийства Ахмету привиделось, будто некий воин грозит ему копьем, и тогда, ужаснувшись, Ахмет решил сохранить Мустафе жизнь. Все же и после этого многие подстрекали его убить брата, и однажды он хотел из окна своего дворца, выходившего в сад, где прогуливался Мустафа, пустить в него отравленную стрелу, но внезапно его охватил такой ужас, что лук задрожал и выпал у него из рук. Султан после этого случая настолько смягчился духом, что не стал даже требовать от брата каких-либо подарков - ни одежд, ни золота, ни чего-либо другого. Так что брат его и поныне жив, и многие даже полагают, что Мустафа станет его наследником, хотя у султана много своих детей, из которых два сына и две дочери появляются на людях, остальные же скрыты в недрах дворца.
Султан до того любит рассматривать портреты и изображения различных христиан, что посылает разыскивать их всяких рассыльных и купцов, но затем рассмотрев хорошенько, возвращает картины владельцам. И вот однажды во время праздника, разглядывая в лавке богатого еврея картины, захваченные на одном из неприятельских кораблей, он приказал позвать Фелисардо, который назывался теперь Сильвио-пашой, в честь той сицилийской дамы, которую он никак не мог забыть и по которой все время тосковал. Ибо ни горькая уверенность, что он не увидит ее больше, ни перемена страны и одежды не могли его заставить забыть ее, и я не думаю, что в этом случае помогла бы даже вода реки Силена {22}, в которой купались древние, чтобы забыть свои любовные привязанности, хотя бы и многолетние. Увидев Фелисардо, султан спросил у него, не знаком ли ему кто-нибудь из изображенных на портретах. Фелисардо ответил утвердительно и, показывая на портреты, стал называть имена и рассказывать то, что знал о знатности, именах и родословных изображенных на них людей. Ахмет очень обрадовался, увидев императора Карла Пятого, королей Филиппа Второго и Третьего, знаменитого герцога Альбу, графа Фуэнтеса и других сеньоров. Кто бы мог подумать, что султана все это будет так интересовать? Среди жен, которых в то время имел султан Ахмет, самой любимой была нежная андалуска, взятая в плен в одном из портов Испании. Она развлекалась тем, что смотрела комедии, которые разыгрывали пленные христиане, а те, стараясь заслужить ее милость и поддержку, разучивали роли, поручая добывать списки в Венеции еврейским купцам, и я сам даже видел письмо тамошнего турецкого посланника к графу де Лемосу, в котором посланник убедительно просил его выслать все, что он сможет достать из этого рода писаний, расходившихся по всему свету в аккуратно переплетенных сборниках. Наш Фелисардо (вот я и запутался: ведь он теперь уж иначе назывался) тоже захотел порадовать султаншу, донью Марию, и разучил вместе с другими пленными юношами и изгнанными из Испании маврами комедию "Роковая сила" {23}. Он пышно нарядился, чтобы играть в этой пьесе графа. В Константинополе было в ту пору много отличных портных, приезжих из Испании, и можно было достать превосходные итальянские ткани басонной работы. Так как Фелисардо был прекрасно сложен, одежда сидела на нем так, словно он в ней родился, и султанша, никогда раньше его не видевшая, раз на него взглянув, уже не могла больше оторвать от него своих взоров, проникавших прямо в его душу. Играл Фелисардо удивительно хорошо и, оказавшись в своем настоящем платье, плакал искренними слезами, взволнованный и расстроенный незаслуженно постигшими его бедствиями. Когда окончилось представление, султанша нисколько не охладела к Фелисардо и при всяком удобном случае старалась дать ему понять, что влюблена в него, достигнуть чего ей и удалось без особых усилий, ибо ни с какими любовными записками не сравнятся глаза, смотрящие на вас с любовью. Однажды, когда она восхваляла его приятную наружность, выражая сожаление по поводу того, что он добровольно отрекся от истинной веры, он ответил ей, что вовсе не собирается хранить верность низкому лжепророку и что, хотя до нынешнего состояния его довело крайнее отчаяние, а также то, что здесь находятся его родители, он прибыл сюда с намерением совершить какой-нибудь славный подвиг в честь испанского короля. И он добавил, что исполнен отважной решимости не возвращаться на родину, пока не добьется всеобщего уважения и признания, совершив какое-нибудь героическое деяние.
- Если только я в силах помочь тебе, - ответила султанша, - ты найдешь во мне самую преданную женщину, располагающую всеми нужными средствами, ибо со мною султан Ахмет обращается иначе, чем со всеми другими, подвластными его законам и его величию.
Фелисардо преклонил перед ней колена, поцеловал руку и, устремив на нее взоры, заплакал. Она же, почувствовав всю доблесть Марса и всю нежность Адониса, соединенные вместе в лице этого юноши, подняла его с колен и поклялась верой, запечатленной в ее сердце, не покидать его ни в каком деле, которое он предпримет, хотя бы это и грозило ей смертью.
Чтобы обеспечить себе возможность встречаться с ним, она заявила султану, что ей очень нравится пение Фелисардо. Благодаря этому он получил свободный доступ в ее покои, куда и заходил якобы для того, чтобы развлекать ее. И однажды, в присутствии самого султана Ахмета, он спел следующее:
