Хозяйка смотреть на него не захотела, а Слимак проговорил, качая головой:
- Эх, ты! Нет, никогда тебе, видно, не разбогатеть, потому что в тебе черт сидит и подзуживает якшаться с кем попало.
Таким образом, Овчаж не купил себе новых сапог, зато через несколько недель ему привалила прибыль, о которой он никогда и не помышлял.
Был ненастный сентябрьский вечер. С наступлением сумерек небо гуще заволокло слоями разодранных в клочья туч, которые нависали все ниже и становились все мрачней. Леса, холмы, деревню, даже плетни вокруг хат постепенно окутала серая завеса, сквозь которую сеялся частый, мелкий, пронизывающий дождь. Насыщенные влагой поля размякли, как сырое тесто, по дороге побежали грязно-желтые ручейки, во дворе растеклись большие темные лужи. Сыростью пропитались крыши и стены хат, шерсть животных, одежда и даже души людей.
В хате Слимака подумывали об ужине, но все были как-то не в духе. Хозяин зевал, хозяйка сердилась, мальчикам хотелось спать, и даже Магда двигалась сегодня ленивее, чем обычно. Все поглядывали то на печку, где потихоньку доваривалась картошка, то на дверь, откуда должен был войти Овчаж, то на окно, за которым шелестели дождевые капли, падавшие и с верхних и с нижних туч и с тех туч, что стлались почти над землей, со всех строений, со всех увядающих листьев, с крыши, со стен и со стекол. Время от времени дробный стук капель сливался в один звук, и тогда казалось, будто кто-то идет.
Вдруг скрипнула дверь в сенях.
- Мацек, - пробормотал хозяин.
Но никто не вошел. Зато послышался шорох, как будто кто-то шарил рукой по стене, не находя двери в хату.
- Ослеп он, что ли? - проворчала хозяйка и нетерпеливым движением отворила дверь.
У входа кто-то стоял, но не Мацек: небольшого роста, широкий, закутанный в промокшее рядно. Хозяйка попятилась назад, в сени упал отблеск огня, и из-под рядна показалось лицо медного оттенка, точно прокопченное, с коротким толстым носом и косыми глазами, которые едва виднелись из-под опухших век.
- Слава Иисусу Христу, - проговорил хриплый голос.
- Это ты, Зоська? - с удивлением спросила хозяйка.
- Да, я.
- Ну, входи скорей, а то холоду напустишь в хату.
Странная гостья вошла и молча остановилась на пороге. Теперь можно было разглядеть на руках у нее ребенка, белого, как кость, с посиневшими губами; из-под рядна высунулась его ручка, тоненькая, как прутик.
- Куда ты собралась в такую пору? - спросил Слимак.
- Работу иду искать, - ответила женщина.
Она посмотрела по сторонам, словно искала, где присесть, но, не найдя, отошла к дверям и села на корточки у порога, прислонившись к стене.
- В деревне болтают, - говорила она глухим, хриплым голосом, - что у вас теперь деньги завелись. Я подумала, может, вам потребуется работница, вот и пришла...
- Не надо нам работницы, - сказала хозяйка. - Живет у нас Магда, и той делать нечего.
- Ты как же умудрилась без места остаться? - спросил Слимак.
- Летом я ходила жать, а теперь никто не хочет меня брать с ребенком. Одну скорей бы взяли.
В эту минуту вошел Мацек и вздрогнул от изумления, увидев Зоську.
- Ты как сюда попала?.. - спросил он.
- Работу ищу. Говорят, Слимак стал богач. Я и зашла; думала, может, возьмут меня в работницы. Да с ребенком и Слимак не берет.
- О, господи, господи... - прошептал батрак при виде нищеты, еще горшей, чем его собственная.
- Что-то ты уж очень причитаешь над ней, как будто совесть тебя грызет? - язвительно проговорила хозяйка.
- Всякому жалко смотреть на такую нужду, - пробормотал Слимак.
- А уж особенно тому, кто в этом виноват, - снова съязвила Слимакова.
- Я не виноват, - ответил Мацек, пожимая плечами. - А все-таки жаль мне и ее и ребенка.
- Так и бери ее, раз тебе жалко, - сердито сказала хозяйка. - А что, Зоська, отдала бы ты ребенка Овчажу?.. Кто там у тебя: мальчик или девочка?
- Девочка, - прошептала Зоська, глядя на Овчажа. - Ей уже два года. - И прибавила: - Хочешь, возьми ее себе...
- Куда мне ее? - ответил батрак. - Оно, конечно, жалко...
- Хочешь, бери... Бери, бери ее, если хочешь... Слимак теперь богач, и ты богач...
- Он-то у нас богач. По шесть рублей в одно воскресенье пропивает, издевалась Слимакова.
- Если вправду ты такой богатый, что по шесть рублей в одно воскресенье пропиваешь, так бери ее, - говорила Зоська все настойчивее.
Она развернула рядно, взяла ребенка и положила его на мокрый земляной пол. Ребенок, казалось, стал еще бледнее, но не издавал ни звука.
- Глупые это шутки, Ягна, - буркнул Слимак, оборачиваясь к жене.
Зоська потянулась и вскочила на ноги.
- Вот мне и легко, хоть один разок в жизни... - возбужденно проговорила она. Глаза ее дико горели. - Сколько раз я думала: "Ох, не вытерплю, брошу ее где-нибудь на дороге, а то и в воду..." Ты, если хочешь, бери ее... Возьми, возьми, только смотри береги, а то я, как вернусь да не найду ее, все зенки тебе выцарапаю...
- Что ты болтаешь, взбесилась ты, что ли?.. - вразумлял ее Слимак. Перекрестись!..
- Пускай тот крестится, кто идет на смерть, а я пойду работать... Болтали, будто вы теперь богач... Я думала, может, потребуется вам работница, вот и зашла... А нет, так и не надо, пойду дальше...
- Чего с дурой толковать! Садитесь ужинать, - прикрикнула хозяйка и в сердцах схватила горшок с огня.
От резкого движения головешки рассыпались по всему полу, а одна упала наземь, прямо к босым ногам Зоськи.
- Горит!.. Горит!.. Горит!.. - закричала Зоська, отскакивая к двери. Все сгорит, хата сгорит и рига сгорит... Только Зоська убежит, в одной рубахе убежит и... в одной рубахе так и будет ходить до самой смерти...
Как пьяная, она толкнулась в дверь, шатаясь, выбежала в сени, из сеней во двор, все повторяя: "Горит!.. Горит!.." Крик ее послышался за окном, потом в палисаднике, потом на дороге. Наконец, он затих, заглушенный шумом дождя. В хате на полу остался ребенок, худой и странно тихий.
- Держите ее! - в бешенстве крикнула Слимакова. - Беги, Мацек!..
Но Мацек не двинулся с места, зато поднял голос Слимак:
- Что ты болтаешь? Кто побежит за помешанной среди ночи? Разве затем, чтобы черт башку ему оторвал?
- Прикидывается помешанной, а сама дитенка нам подбросила, - ворчала хозяйка.
- Чего тут прикидываться? Помнишь небось, когда она еще у нас жила, всякий раз к новому месяцу она словно порченая делалась. А теперь и вовсе рехнулась, как погорели они у Скшипа.
- Она и подожгла.
Слимак махнул рукой.
- Кто это видел? На убогих-то все валят, а лихие люди пользуются.
- А что ты будешь делать с этой приблудой? - вспыхнула хозяйка. Может, думаешь, я буду кормить всякую найденку?
- Ну вот, не за ворота ж ее выбросить? Да ты не бойся, придет за ней Зоська - не нынче, так завтра.
- А не придет, ты эту найденку в волость свезешь. Не хочу я ни одной ночи держать у себя в доме такого ребенка, - выходила из себя хозяйка.
- Куда ж ты ее денешь? - вскипел Слимак.
- Я ее к себе возьму, в конюшню, - тихо проговорил Овчаж.
Он подошел к порогу, неловко поднял ребенка с пола и, усевшись в углу на лавке, принялся его кутать и укачивать. В хате вдруг все затихло; потом из неосвещенной половины вынырнула Магда, за ней Ендрек и Стасек; они окружили Овчажа, разглядывая маленькую.
- А уж высохла она, как щепка, - прошептала Магда.
- И не шевелится, только все смотрит, - прибавил Ендрек.
- Придется вам, Мацек, кормить ее из тряпочки, - снова сказала Магда. Я найду вам чистенькую.
- Садитесь ужинать, - позвала хозяйка уже не так сердито.
Она посмотрела на ребенка - сперва издали, потом склонилась над ним и, наконец, коснулась пальцами его желтого, сморщенного личика.
- Сука, а не мать! - пробормотала она. - Магда, - прибавила она громче, - налей-ка молока в чашку да покорми найденку, а ты, Мацек, садись ужинать.
- Пускай Магда вперед поест, я сам накормлю сиротку, - сказал батрак.
- Ну как же, он накормит!.. Да он и держать ее толком не умеет! огрызнулась девушка и хотела отобрать у него ребенка.
- Не тронь! - проворчал Овчаж.
- Отдайте ее!.. - кричала Магда.
- Ну, оставь, не тормоши ее, Магда, - сказала хозяйка. - Налей молока да сверни чистую тряпицу, и пускай Мацек ее кормит, раз ему охота.
Через минуту Мацек уже держал в руках тряпочку, свернутую рожком, и кормил ребенка, к неудовольствию Магды, которая, забыв про ужин, поминутно делала замечания:
- Нет, гляньте-ка, все лицо ей вымазал!.. А на пол-то как проливает... Чего вы ей в нос-то суете тряпку?.. Еще задохнется девочка!..
Батрак чувствовал, что он плохая нянька, но ребенка из рук не выпускал. Он наспех проглотил немного затирухи, не доев, отставил миску, укутал сиротку зипуном и поскорей улизнул к себе в конюшню.
Едва он вошел туда, одна лошадь заржала, а другая впотьмах повернула голову и стала обнюхивать ребенка.
- Так, так, поздоровайся! - сказал Овчаж. - Видишь, новый конюх к нам нанялся, только кнута еще в руке не удержит. Ха-ха!
