В темноте разноцветные огни выглядят на редкость нарядно - красные, зеленые, желтые, синие - их так много на каждой станции.
В вышине, над путями, подмигивая машинистам, пылают яркие глаза семафоров.
Моргнет зеленый - можно ехать дальше, никакой опасности, путь свободен. Зато когда с вышины семафора моргнет красный, это значит, как бы не спешил машинист, надо подождать, пока красный глаз не погаснет и вместо него не вспыхнет другой глаз - дружеский, зеленый. Впрочем, красный глаз тоже по-своему красив и тоже нужен, хотя может показаться, будто он только мешает движению. Но если бы не было красного глаза, поезда сталкивались бы друг с другом, происходили бы катастрофы...
Смотреть на разноцветные мигающие огни очень приятно, и я уверен, что Фердинанд, если бы его не сморил сон, только бы и делал, что смотрел, смотрел, смотрел, смотрел, смотрел, смотрел и не мог бы насмотреться...
Лампочки светили, семафоры подмигивали, а тем временем вагон со спящим Фердинандом прицепили к какому-то поезду. На перроне появился дежурный помощник и, давая сигнал к отправлению, поднял вверх зеленый фонарик. Паровоз загудел, застонал от натуги, и поезд тронулся в далекий путь. В последнюю минуту в вагон, где спал Фердинанд, вскочили на ходу две тени в надвинутых на лоб кепках.
- Этот вагон?
- Этот.
- Здесь он?
- Здесь.
- Спит?
- Спит.
- Храпит?
- Храпит.
- Один?
- Один.
- Самое главное, чтоб в это купе больше никто не сел, - сказала одна из теней хриплым голосом.
- Не беспокойся, - ответила ей другая. - Мы закроем дверь и никого больше не пустим.
- Будут стучать, - сказала первая тень.
- Ну и пусть стучат, - отозвалась вторая. - Мы прикинемся, будто спим.
- Что ж, давай ложиться. Спокойной ночи. Один устроился в одном углу, другой - в другом. В третьем углу спал Фердинанд. Четвертый угол купе был свободен.
Когда поезд, миновав освещенный перрон, оказался в открытом поле, стало совсем темно, только светились узкие щелки глаз под козырьками надвинутых на лоб кепок.
Время от времени блики от проносящихся мимо фонарей озаряли на секунду купе, и тогда две пары глаз впивались в спящего Фердинанда и хриплые голоса шептали друг другу:
- Шляпа у него будь здоров...
- Смотри, какие брюки...
- Галстук тоже ничего...
- Очень мне нравится его рубашка...
- А ботинки...
- Как раз мой размер...
- Тебе они будут малы...
- Говорю тебе, в самый раз...
- Не ори, разбудишь. Ботинки будут мои...
- Ты в таких ботинках и ходить-то не умеешь...
- А вот увидишь.
Фердинанд глубоко вздохнул в своем углу и шевельнулся. Четыре щелки мгновенно сомкнулись, и вновь наступила тишина.
Мимо одна за другой проносились станции. Приближаясь к станциям, поезд громыхал на стрелках, колеса вагонов тараторили в спешке: "Как живете? Как живете?" - и проносились дальше.
- Интересно, - отозвалась вскоре одна из теней, - есть ли у него при себе деньги?
- Да уж наверно есть.
- Почему ты так думаешь?
- У таких всегда есть.
- А часы?
- Конечно, есть.
- Часов-то не видно.
- Карманные, кто ж их на руке носит?
- Карманные часы, - тут шепот стал настолько тих, что слова едва можно было различить, - бывают чаще всего золотые. Дай-ка погляжу.
- Не смей! - тоном приказа остановил его другой. - Все испортишь. Сейчас будет тоннель...
- Я пощупаю сквозь пиджак... В наступившей тишине слышался только стук колес.
Упрямо, монотонно перекликались они между собой.
И вдруг совсем иначе заговорили колеса паровоза. Потом по-другому заговорили колеса почтового вагона, который мчался следом за ним. Потом колеса багажного вагона, который мчался следом за почтовым. Потом колеса первого пассажирского вагона. Потом колеса второго. Потом третьего. Потом колеса всех вагонов заговорили так, словно у них пропал вдруг голос, и они осипли.
Поезд вошел в тоннель.
Грабители сразу очутились возле Фердинанда. Быстро и ловко принялись они снимать с него одежду.
- Сперва шляпу, - послышался шепот, - чтоб не мешала.
- Готово.
- Теперь ботинки.
- Готово.
- Теперь галстук.
- Готово.
- Теперь пиджак.
- Готово.
- Теперь жилет.
- Готово.
- Теперь рубашку.
- Готово.
- Теперь брюки.
- Сейчас, сейчас. Готово.
- Все?
- Все. Ну, теперь - ходу!
- Минуточку, - сказал Фердинанд, который давно не спал и чувствовал, что его раздевают. - Минуточку!!! Не спешите!!! Давайте-ка побеседуем.
И залаял так ужасно, как не лаяла еще ни одна собака на свете.
У незнакомцев в кепках подкосились ноги от страха. Они побросали одежду Фердинанда и попытались, воспользовавшись темнотой, удрать из купе.
Но Фердинанд оказался проворнее. Он вскочил и схватил за ухо сперва одного, потом другого. Он сделал это так ловко, что прихватил каждое ухо с одной стороны.
Слева от него болталась теперь одна кепка, справа - другая.
Зажав в зубах уши грабителей, Фердинанд, конечно, уже не мог говорить, он мог только рычать от ярости, и в рычании смутно слышались слова:
- Ахрр вырр ворр-ришкиррр зарр-дурр-марр-лирр мерр-нярр огрр-арр-битьрр, ярр вамрр порр-карр-журр!
Тоннель как раз кончился. Приближалась станция. Поезд замедлил ход и, тяжело дыша, утомленный, остановился. Фердинанд, не разжимая зубов, высунулся в окошко.
- Но-рр-силь-рр-щик-рр! - крикнул Фердинанд. Но ни один из носильщиков не обратил на него внимания.
- Но-рр-силь-рр-щик-рр! - крикнул он еще раз. И опять ничего не вышло.
Носильщики сновали взад и вперед по перрону, но ни один из них даже не взглянул на Фердинанда.
- Но-рр-силь-рр-щик-ррррр! - повторил еще раз Фердинанд. К счастью, крик услышал какой-то старичок. Он остановился и прислушался.
- Вы, кажется, звали носильщика, - сказал старичок. - У вас, верно, насморк.
Фердинанд мотнул головой - дескать у меня не насморк, и только тут старичок заметил болтающиеся в разные стороны головы воришек.
- Ага, - сказал он, - понятно.
И он подозвал двух дюжих носильщиков. Один из них схватил одного вора, другой - другого. Воры до того струсили, что идти сами были не в состоянии. Между двумя носильщиками, раздетый, с одеждой под мышкой, как с вещественным доказательством, шел Фердинанд и грозно скалил зубы - он опасался, что один из воришек может вдруг дать тягу.
- В комиссариат[1]! - приказал Фердинанд.
XVIII
- Фамилия? - спросил у Фердинанда комиссар[2].
- Великолепный, - ответил Фердинанд.
- Имя?
- Фердинанд.
- Возраст.
Фердинанд не знал, что ответить. Сказать правду - комиссару это может показаться подозрительным, прибавить года - значит, во-первых, соврать, во-вторых, красиво ли это, когда посторонние думают, что ты старше, чем ты есть на самом деле?
- Возраст? - повторил комиссар.
Голос у него был строгий, усы - грозные. Он еще ни разу не взглянул на Фердинанда. Он задавал вопросы и тут же, не отрывая глаз от стола, делал пометки на бланке.
Фердинанда меж тем пробрал озноб.
- Брумбумпять! - выпалил Фердинанд, потому что молчать становилось невозможным.
- Прекрасно, - сказал комиссар, не обратив ни малейшего внимания на странную цифру, которую назвал Фердинанд, - У вас ничего не пропало?
- Ничего.
- Были при вас какие-нибудь ценности?
- Нет, - машинально ответил Фердинанд и вдруг вспомнил про медаль. Простите, пожалуйста, я забыл про одну вещь. Да, при мне были ценности...
- Что это было? - спросил комиссар, ни на секунду не прекращая писать.
- Медаль, - ответил Фердинанд, - золотая медаль.
- Это была лично ваша медаль?
- Да, это была лично моя медаль.
- Можно узнать, где вас наградили?
- Меня наградили на выставке собак.
- Вы увлекаетесь собаками?
- Да, у меня есть к ним некоторый интерес, - ответил Фердинанд, к которому вернулось его обычное самообладание.
- Скажите, эту медаль у вас не похитили? - спросил комиссар.
- Минуточку, сейчас проверим.
- Пожалуйста, проверьте.
Фердинанд, все еще голый, принялся рыться в карманах.
- Здесь нет, здесь нет, здесь нет, здесь нет, здесь нет, здесь нет, здесь нет и здесь нет. Сейчас, еще один карман... Здесь тоже нет. Комиссар, у меня украли эту медаль.
- Не огорчайтесь, - ободрил Фердинанда комиссар. - Мы сделаем все, что от нас зависит, чтобы вернуть вам пропажу. Побудьте пока здесь, а я поговорю с преступниками.
И не взглянув на Фердинанда, комиссар вышел из комнаты.
Фердинанд принялся терпеливо ждать. Холод пробирал его все сильнее и сильнее.
Фердинанд принялся размышлять.
"Стоит ли мерзнуть... никто даже не замечает, что я раздет... не смотрит вовсе на вещественные доказательства... им ни к чему, что я поймал воров в тоннеле, когда они снимали с меня одежду... но, может быть, это неважно... а я думал, что надо сделать непременно так, чтобы не оставалось сомнений, что именно они меня раздели и хотели унести костюм... уж лучше я все это на себя надену, потому что в костюме я согреюсь, а без костюма... брр..."
