я хочу увезти его надолго. Я хочу, наконец, – сказала Шарлотта, – получить возможность ни с кем его не делить. Возможно, тебе это покажется странным, – веско прибавила она, – но я хочу сохранить свой брак. А для этого, видимо, я должна действовать.
Мегги, все еще толком не зная, как ей следует держаться, почувствовала, что краснеет до ушей.
– Немедленно? – переспросила она с глубокомысленным видом.
– Как только мы сможем отправиться. В конце концов, перевозка вещей – это мелочи. Это всегда можно устроить. С деньгами, да при том, что он их тратит не глядя, все можно устроить. Я хочу только одного, – объявила Шарлотта, – покончить с прежним раз и навсегда. И сделать это нужно сейчас. Ах, – прибавила она, – я понимаю, как это трудно!
Мегги ловила каждое слово, но где-то на заднем плане, невесть в каких сокровенных глубинах, ее наконец осенило вдохновение и в следующий миг прозвучало вслух:
– Ты хочешь сказать, тебе трудно из-за меня?
– Из-за вас с ним вместе – ведь вы всегда вместе. Но, если хочешь знать, эта трудность меня не пугает. Я сумею ее преодолеть. Сама понимаешь, эта борьба не доставляет мне никакого удовольствия. Если уж говорить начистоту, порой бывают очень странные и неприятные моменты. Но я верю, что добьюсь успеха.
Тут миссис Вервер поднялась и отошла прочь на несколько шагов для пущего эффекта, а Мегги какое-то время сидела неподвижно и только смотрела на нее.
– Ты хочешь отнять у меня отца?
Жалобный, почти первобытный вопль заставил Шарлотту обернуться, и это движение убедило княгинюшку в том, как удачно она притворяется. Снова у Мегги сжалось сердце, как в тот вечер, когда она стояла в роскошно убранной гостиной и лгала Шарлотте прямо в глаза, будто нисколько не страдает. Она была готова лгать снова, пусть только представится такая возможность. Тогда она будет знать, что сделала все. Шарлотта испытующе смотрела на нее, словно сравнивая ее горестный возглас с выражением лица. Мегги почувствовала это и обратила к ней лицо, которое вполне можно было счесть выражающим сознание поражения.
– Я хочу, чтобы он был только моим, – сказала миссис Вервер. – И между прочим, я уверена, он стоит того, чтобы за него побороться.
Мегги встала ей навстречу.
– О, еще бы не стоит! – воскликнула она с удивительной экспрессией.
И сразу увидела, что ее тон подействовал, как нужно: Шарлотта так и полыхнула горделивым огнем; похоже, она и в самом деле поверила этому показному взрыву чувств.
– Так ты тоже знала, чего он стоит?
– Конечно, душечка, и сейчас, по-моему, знаю.
Мегги ответила без запинки и снова попала в цель. С минуту Шарлотта только смотрела на нее, а потом хлынули слова, – Мегги знала, что они придут, она сама и нажала пружину.
– О, ты была всей душой против нашей свадьбы! Как я это теперь понимаю!
– Ты спрашиваешь меня об этом? – осведомилась Мегги, выдержав короткую паузу.
Шарлотта огляделась, подняла кружевной зонтик, валявшийся на скамейке, машинально взяла в руки один из поменявшихся местами томиков и тут же, опомнившись, снова бросила. Очевидно, она собиралась с духом, желая оставить за собой последнее слово. Зонтик со щелчком раскрылся; Шарлотта надменно крутила его, держа на плече.
– Спрашивать тебя? Разве в этом есть необходимость? Как я теперь понимаю! – выпалила она вдруг. – Ты все время работала против меня!
– Ах, ах! – вскрикнула княгинюшка.
Шарлотта направилась прочь, достигла уже одной из арок, но тут вдруг обернулась, сверкая глазами.
– Скажешь, нет?
Мегги даже зажмурилась на мгновение, словно прижимая обеими руками к груди трепещущую пойманную птичку. Потом открыла глаза и заговорила:
– Какое это теперь имеет значение… раз уж мне ничего не удалось?
– Так ты признаешь, что не удалось? – потребовала ответа Шарлотта, остановившись на пороге.
Мегги ответила не сразу. Так же, как прежде Шарлотта, она бросила взгляд на две книги, лежавшие на сиденье, аккуратно сложила их вместе и снова положила на скамью. Затем наконец решилась.
– Не удалось! – воскликнула она в ту самую минуту, когда Шарлотта, выждав несколько времени, двинулась прочь.
Мегги смотрела, как она уходит все дальше, стройная, надменная. Потом без сил опустилась на скамью. Да, она сделала все.
– Я сделаю так, как ты захочешь, – сказала она мужу в один из последних дней августа, – если, по-твоему, оставаться здесь в такое время глупо, или неудобно, или вообще невозможно. Давай не будем ждать, попрощаемся с ними сейчас или вернемся дня за три до их отъезда. Я поеду с тобой за границу, только скажи. В Швейцарию, в Тироль, в Итальянские Альпы, к твоим любимым горным вершинам – какие из них тебе больше хочется повидать? Ты часто мне рассказывал, как там красиво и как тебе там было хорошо после Рима.
В ту минуту, когда прозвучали эти слова, Мегги и Америго находились именно там, где казалось особенно нелепым задерживаться с приближением затхлого лондонского сентября. Пустыня Портленд-Плейс никогда еще не выглядела такой безжизненной, и сонный кебмен, окидывая взглядом горизонт в слабой надежде высмотреть клиента, мог часами не трогаться с места, нисколько не опасаясь столкновений с другими транспортными средствами. Но, странное дело – Америго отчего-то придерживался мнения, что ничего лучшего им не найти, и даже не дал себе труда ответить для проформы – мол, если они и сдвинутся с места, так только ради Мегги, буде здешнее житье окажется слишком уж суровым испытанием для ее терпения. Несомненно, отчасти это объяснялось тем, что князь стремился до последнего не допускать такой слабости, как признание присутствия в их жизни чего-либо, хоть отдаленно напоминающего испытание. Никакие ловушки обстоятельств, никакие минуты откровенности, никакие случайные вспышки раздражения не могли толкнуть его на такую оплошность. Право, жена его могла бы, пожалуй, заметить, что он просто-напросто блюдет ту личину, которую придумал себе с самого начала, – блюдет слишком даже неукоснительно, и к тому же за ее счет; вот только княгинюшка была совсем не такого сорта человек, чтобы сделать нечто подобное.
Их странный молчаливый договор был основан на осознанном сопоставлении, на вполне отчетливом сравнении разного рода терпения, свойственного каждому из двоих. Она поддержит его в трудной ситуации, он же обязуется бороться и победить, если только она его поддержит. Такое соглашение без единого слова возобновлялось между ними еженедельно и по мере того, как проходили неделя за неделей, было уже, можно сказать, освящено временем; но все-таки вряд ли стоило специально подчеркивать, что она поддерживает его не на своих, а на его условиях, – иными словами, она должна позволить
