-- Забавно! -- Она смеется. -- Представляю себе, как Ахиллес вытаскивает из кармана платок и утирает глаза.
-- Он это делал частенько. Вот только карманов у него не было, и, боюсь, сморкался он пальцами.
Жиль снова садится за стол, и они весело кончают обед. Потом они дружно убирают посуду, расставляют все по местам и заходят к малютке. Она спит, подняв к щекам сжатые кулачки. И снова они умиляются, глядя на тонюсенькие пальчики, на крошечные ноготки, совершенные в своей хрупкости и игрушечности. Они не перестают удивляться тому, что создали это чудо, это поразительное существо с таким завершенным и уже сильным тельцем. Они стоят рядом, склонившись над кукольной кроваткой, и молчат, переполненные нежностью, скованные тайной этого растительного сна. Шелковистые складчатые веки, блестящие, как атлас. Маленький пухлый ротик с чуть вздернутой верхней губой -- "рот Венеры". Жиль говорит: "Она восхитительна". Вероника улыбается: "Ты самый пристрастный отец на свете. Она миленькая, как почти все малыши". Он протестует: "Неправда, я никогда не видел такого прелестного создания". Это игра, ее бессмыслица очевидна обоим, но она их успокаивает. Они словно произносят заклинания.
Они возвращаются в большую комнату, где им предстоит провести вечер. Два кресла, лампа, газеты и книги. Она включает транзистор, подхватывает модный мотив. Потом смотрит на свои часики.
-- Мне нечего читать...
-- А книжку, которую ты начала вчера?
-- Мура! Я бросила... Скажи, Жиль, когда мы купим телевизор?
-- Тебе в самом деле хочется?
-- Последние известия, спектакли... Бывают и неплохие передачи... Иногда, зимними вечерами...
-- Ну что ж, давай купим. Телевизоры, кажется, продаются в кредит.
-- Да. Надо ежемесячно вносить небольшую сумму. Год или два. Это очень удобно.
-- А ты не боишься, что мы закиснем? Телевизор в нашем возрасте? Что мы, пенсионеры?
-- Ну, ты же знаешь, дорогой, с какой радостью я бы куда-нибудь пошла. В гости, в кино, на танцы. Я уже целую вечность не была в "Кастеле". Когда ты меня туда поведешь?
Жиль закрывает книгу, заложив страницу.
-- Верно. Мы почти никуда не ходим, -- говорит он. -- Послушай, давай будем иногда приглашать baby-sitter [Девушки, за почасовую оплату присматривающие за детьми]. Ведь до того, как мы поженились, ты чуть ли не каждый вечер ходила танцевать. Хочешь, пойдем в "Кастель" в будущую пятницу? Возьмешь у Арианы телефон ее baby-sitter, и все дела.
-- Да! Здорово! Я так буду рада увидеть всех ребят, -- и она дарит Жиля сияющей улыбкой. -- Спасибо, дорогой, ты золото!
Он вновь раскрывает книгу, она перелистывает иллюстрированные журналы. Тишину нарушают только негромкие домашние звуки (у соседей моют посуду, где-то бормочет радио) и неумолкающий гул города. Так проходит минут десять. Вероника снова смотрит на часы.
-- Жиль (ее голос звучит фальшиво смущенно), знаешь, мне почему-то хочется выпить виски. Просто идиотство какое-то, ведь я уже не беременна, но вдруг мне жутко захотелось. Хорошего виски.
-- За чем же дело стало, сейчас пойду и куплю.
-- Но магазины ведь уже закрыты.
-- Я поеду в drugstore [Аптека, где, помимо лекарств, продаются также напитки, бутерброды, мороженое и многое другое (англ.)]. На машине это займет не больше десяти минут.
-- Если найдешь место, где припарковаться. Тебе не лень, правда?
Вместо ответа он целует ее.
Когда через четверть часа он возвращается с бутылкой виски в руке, он с порога слышит голос жены. Она говорит по телефону. Он идет на кухню, откупоривает бутылку, собирает на поднос стаканы, лед. Занимаясь всем этим, он невольно слышит разговор за стеной.
-- Знаешь, дорогая, я позвоню тебе потом. Жиль вернулся... Да... Когда захочешь, дорогая... Я понимаю... Нет, конечно!.. Договорились... Спокойной ночи. Целую.
Вероника кладет трубку в тот момент, когда Жиль входит в комнату с подносом в руках.
-- С кем это ты? -- спрашивает он. -- Что-нибудь случилось?
-- Да нет, это Ариана.
-- Пользуетесь моим отсутствием, чтобы трепаться по телефону и секретничать, -- говорит он с подначкой.
-- Ничего подобного. Я хотела узнать телефон ее baby-sitter.
-- А мне показалось, что ты говорила с ней очень серьезно. Словно у нее произошло какое-то несчастье.
-- У нее действительно неприятности. Жиль разливает виски по стаканам.
-- Ты купил "White Horse" ["Белая лошадь" -- марка виски (англ.)], -говорит она со знанием дела. -- Мое любимое.
-- Ах, ты различаешь марки виски? По мне, они все на один вкус.
Они молча смакуют виски. У Жиля сосредоточенное лицо.
-- О чем ты думаешь? -- спрашивает она. -- Как приятно пить виски! Я почти забыла это ощущение... Ты можешь мне сказать, о чем думаешь именно в эту минуту?
-- Ты непременно хочешь знать? У меня вертелись в голове не очень красивые мысли. Ну что же, я скажу: я вспомнил одну девушку, вернее, ее разговор по телефону из кафе. Там не было будки, телефон висел прямо под лестницей. Я проходил мимо, когда она уже собиралась повесить трубку, и, услышав ее последнюю фразу, я прямо остолбенел... И главное, девушка эта -на вид ей было лет двадцать пять, не больше, -- выглядела вполне интеллигентно. Судя по одежде, по лицу, по интонациям, по дикции, по всему, она явно из 16-го района [Аристократический район Парижа]. Так вот, я услышал, как она сказала довольно тихо, но так, что я все же услышал: "Ну, будь здорова. Покажи ему класс!" Клянусь, у меня просто мурашки по спине побежали. Девушка с таким обликом! Ей бы играть героиню Бернаноса [Имеется в виду фильм Р. Брессона "Сельский священник", снятый по одноименному роману католического писателя Жоржа Бернаноса (1888 -- 1948)] в фильме Брессона!
-- Здесь нет никакого противоречия. Но скажи, ты вспомнил о ней из-за моего разговора с Арианой?
-- Я часто думал, может, это и глупо, но, что поделаешь, иногда разбирает такого рода любопытство, короче, я часто думал, говорят ли девчонки между собой, наедине, о таких вещах, о которых говорят ребята, хотя они, как правило, во всяком случае, те, кого я знал, на этот счет довольно сдержанны...
-- Ты сегодня что-то наделяешь мужчин всеми добродетелями, которые до сих пор считались женскими: скромностью, чувствительностью.
-- Нет, кроме шуток, меня интересует, ведут ли девчонки между собой такие же разговоры, как парни. О чем они говорят, когда мы их не слышим? Что они друг другу рассказывают? Я всегда подозревал, что тут нам могло бы открыться много неожиданного.
Вероника поворачивается и глядит ему в глаза.
-- Ты хочешь знать, что мне сказала Ариана? Она мне сказала, что сегодня порвала со своим любовником. Вернее, он с ней порвал.
-- У нее любовник? У Арианы?
-- Да, уже года два. Жиль, не смотри на меня так!
Она смеется и отхлебывает виски.
-- Почему ты мне никогда об этом не рассказывала?
-- Я обещала ей молчать.
-- А Шарль? Он в курсе?
-- Ты что, с ума сошел! Этого еще не хватало... Бедный Шарль.
-- Два года!.. Какая сука!
-- Жиль, ну послушай... (подразумевается: не будь мелким буржуа).
-- Нет, сука! Она замужем за приличным малым, все у него на месте, он симпатичный, и еще цацкается с ней... А она ему изменяет с... Да, кстати, с кем она ему изменяет? Ты знаешь этого типа?
Все это произносится тоном возмущенной добродетели.
-- Видела как-то раз. Роскошный мужик!
-- Это не оправдание.
Она сосредоточенно смотрит на свой стакан.
-- Знаешь, что я тебе скажу... Шарль не такой уж хороший муж...
-- Почему? Он ей тоже изменяет?
-- Нет, не в этом дело...
Вероника улыбается таинственно и сдержанно -- мол, больше ни о чем не спрашивай.
-- А, понятно... Она тебя посвятила и в эти дела? Ну, знаешь! Бедняга, на его месте я оказался бы не лучше. У меня она тоже отбила бы всякую охоту. Черт! Кто бы подумал, глядя на них? Кажется, живут так согласно. Образцовая пара.
-- Ты ее осуждаешь?
-- Да.
-- А ведь это всего-навсего банальная несерьезная связь.
-- Банальность не делает ее менее грязной.
-- А ты... Ты судишь по меркам... -- Она делает неопределенный жест. -Ты из прошлого века...
Снова молчание. Атмосфера заметно накалилась. Он наливает виски, улыбается жене и говорит, поднимая стакан:
-- Выпьем, дорогая, за наше будущее.
Она права. Возможно, я и в самом деле из прошлого века. Я верил, что любовь -- это порука, что нет любви вне исключительности и верности. Мне супружеская измена всегда казалась пошлостью. Жена, обманывающая мужа, не может быть "доброкачественной"... Умом я заставил себя допустить, что мои взгляды скорее всего пережиток уходящей в небытие патриархальной эпохи, когда мужское самолюбие определяло кодекс домашней морали... В конце концов потравы в сексуальной сфере не обязательно свидетельствуют о нравственной несостоятельности. Допустим, это так. Но тогда (рассуждал я) необходимо во всем повиниться перед теми, с которыми связан. Нравственное падение обманщика или обманутого и состоит в обмане, во лжи. Я презирал Ариану (думал я) не потому, что у нее был любовник, а потому, что она изо дня в день врала человеку, с которым собиралась прожить жизнь. И меня радовало, что у меня есть основания ее презирать... Антипатия, которую я к ней испытывал, оперлась теперь на прочный фундамент. В течение нескольких дней мы с Вероникой только об этом и говорили. Хорошо (говорил я), женщины так же свободны, как мужчины, они имеют право любить кого им вздумается и сколько вздумается; но если это так, то какого черта надо поддерживать фикцию буржуазного брака в том виде, в каком он существует на Западе? Зачем эта обезьянья комедия с пожизненным "обязательством", с актом гражданского состояния и религиозной церемонией? Чем фактически тайно практиковать полигамию, честнее было бы решительно отказаться от брака и дать людям право жить вместе и расставаться, когда им заблагорассудится. Свободный союз, значит. Ты куда как добр (говорила Вероника)! А как будет с детьми? Сразу видно, что не вы их носите в брюхе и не вы их рожаете. Вполне можно представить себе общество, в котором государство брало бы на себя заботу по воспитанию детей (говорил я). А ты бы хотел, вот ты (возражала она), чтобы воспитанием твоей дочери занималось государство? И все же, несмотря на это, нельзя отрицать, что... Нет, ты ответь (горячилась Вероника). Ты хотел бы, чтобы государство этим занималось? И все же, несмотря на это, свободный союз, бесспорно, был бы куда целомудреннее, чем ваши презренные, ничтожные адюльтеры и ваши презренные, ничтожные фильмы "новой волны", которая неутомимо варьирует этот в высшей степени благородный сюжет. А твое возражение насчет детей льет воду скорей на мою мельницу, чем на твою. Ариана не расстается с мужем, потому что он добытчик, кормилец, потому что он опора в жизни, он обеспечивает ей комфорт и положение в обществе, и она ему изменяет, прикрываясь требованием равноправия, потому что дохнет от скуки и еще потому, что желает иметь все разом, даже если одно несовместимо с другим: мужа и любовника, семейный дом и холостую квартирку, упорядоченность и беспорядок, она хочет быть замужней женщиной и свободной женщиной, матерью и амазонкой, она хочет респектабельности и богемы, исполнять супружеский долг и справлять собачьи свадьбы, наслаждаться одновременно спокойным счастьем и безрассудным счастьем. Что ж, подайте этой претенциозной суке все вместе, и даже более того, и пусть она обожрется всем этим и околеет ко всем чертям! У Паскаля есть фраза, где примерно это и говорится, я сейчас забыл, в каком разделе "Мыслей", но я точно помню ее, если не дословно, то, во всяком случае, ее смысл, она поразительно подходит к твоей подруге Ариане, да и не только к ней, но и ко многим людям из нашего окружения. Послушай-ка, не цитируй мне великих французских мыслителей (парирует Вероника), чтобы получше обвинить Ариану. Ты ее ненавидишь; ты воспользовался первым попавшимся поводом, чтобы накинуться на нее; если бы я знала, что ты так будешь реагировать, я ничего бы тебе не рассказала, но надо думать, у нее все же есть и достоинства, она на высоте и как женщина, и как жена, раз Шарль так очевидно в нее влюблен. Вот тут-то (говорил я), возможно, ты и ошибаешься. Шарль -- милый дурак. Что? Нет, Вероника, ты должна согласиться, что хотя твои друзья и очень эффектная, очень современная пара, но все же они... короче, она сука, он дурачок, он играет роль всем довольного, счастливого мужа, потому что запрограммирован, ничего другого не умеет, он стереотипный продукт Системы... Если бы он не играл порученной ему роли, если бы вдруг решился увидеть вещи такими, какие они есть в действительности, если бы осознал, что женат на авторитарной снобке, которая его унижает, которую боится и не выносит, он пустил бы себе пулю в лоб, предварительно приняв все меры предосторожности, чтобы не промазать. Но дело в том, что он, так сказать, уже на рельсах, его жизнь посвящена продвижению по службе, обедам в ресторанах, вечерам в "Кастеле". Что? Что ты говоришь? Я говорю (повторяет Вероника), что не такой уж это ад, как ты изображаешь. Бывает и хуже. Хуже, чем что, Вероника? Хуже, чем обеды в ресторанах и вечера в "Кастеле" (говорит она). Вот мне, например, в "Кастеле" очень весело, только жаль, бываем мы там редко. Ад (отвечаю я с серьезным видом) -- это жить во лжи. Шарль живет во лжи. А я повторяю (возражает мне Вероника, и при этом у нее были нехорошие, чуть хитроватые глаза), что жизнь Шарля и Арианы и их частые посещения "Кастеля" не такой уж ад...
