О, как мне их было жаль. Слушают, а не слышат. Берут, но не могут взять. Случалось, я даже молился за иных из них: «Аллах милосердный и праведный, избавь их от глупого самолюбия. От привычки с легкостью прощать себе свои прегрешения. Ведь это страшнейший из грехов, когда человек присваивает себе то, что по праву принадлежит только Богу».
Конечно, не все паломники были такими. Нет. Были среди них и по-настоящему устремленные к Богу души. Те, чьи тяжкие вздохи исходили от чистого сердца и кто искренними и нелицемерными слезами омывал земные стези Господа своего, моля Его о том, чтобы никогда не свернуть с Его пути.
Но та девушка по имени Параскева даже от этих, последних, отличалась, как пламя от дыма! Другой такой чистой души не помню ни я, ни мои помощники, ни наши верблюды.
Она держалась особняком и непрестанно вела беседу с Богом. Почти все время она шла пешком и соглашалась сесть в повозку к другим женщинам только тогда, когда уже полностью выбивалась из сил. Ела и пила она так мало, словно была не христианкой, а дочерью пустыни.
А ее молитвы! Ничего подобного я никогда не слыхал в своей жизни. Другие постоянно просили чего-то у Бога, она же — сама предлагала! В своем служении Творцу она видела Его особую милость. «Господи, подаждь ми велию силу, дабы я послужила Тебе с вящей ревностью!» — так она молилась.
Когда она неожиданно исчезла, многие были в изумлении. Но я не удивился. С того момента, как я впервые подслушал ее мысли по дороге из Хайфы, я уже твердо знал, что она не вернется назад. Когда же услыхал, кого она видела на том берегу Иордана и кто посетил ее во сне, понял, куда она теперь направится. «Да хранит ее Бог, — сказал я сам себе, — и все пророки Его».
Меня, грешную и недостойную, святые Силы небесные послали за тем, чтобы призвать ее. Чтобы возвестить ей волю Божию. И сопровождать в пути.
Впервые я увидела ее перед церковью Честного Креста Господня в Иерусалиме. На коленях пред изображением Пресвятой Богородицы. Она истово молилась. Как и я пять веков тому назад, когда отреклась от прежней греховной жизни и вступила на путь искупления.
Ей в искуплении не было нужды. Она вся была чиста, как и ее любовь к Господу. Но она хотела только в этой любви жить. И потому молилась: «Ты видишь душу мою и все, что творится в ней. Видишь мое сердце. Видишь даже то, чего не знаю я сама. То, что есть во мне и о чем я даже не подозреваю. Прошу Тебя, смилуйся! Укажи мне дорогу, так чтоб мне не ошибиться!» Так молилась она, и слезы струились из очей ее.
То была дивная душа!
После я встретила ее на Иордане. Иоанн тоже был там. Он часто посещает место, где когда-то крестил Господа. Неусыпно охраняет покой паломников и скорбит, что мало кому из них дано его видеть. Ибо немного таких, кто способен смотреть духовными очами.
Параскева видела его. И когда поняла, кто это, ее объял священный трепет.
Меня же она узнала только тогда, когда я явилась ей во сне. Ибо во сне легче всего видеть и разуметь. Она сразу же протянула мне свою руку с любовью и доверием. Она, не знавшая и тени греха, — мне, грешнице! А ведь наверняка знала историю моей жизни. Ибо с тех пор, как старец Зосима из Иорданской обители поведал ее своей братии, историю эту знает весь христианский мир.
Рассказ обо мне — это рассказ о грехе, стыде и раскаянье. Нелегко мне было исповедать мой грех. Но надо было смыть гнусную нечистоту с души, дабы чистой предстала она пред Богом. Людям же полезно послушать повесть сию, дабы послужила она им к духовной пользе.
Мне было двенадцать лет, когда я покинула родительский дом и ушла в Александрию, где сделалась блудницей. Причем блудницей самого худшего рода. Я продавала свое тело больше из похоти, чем ради денег. Ради наслаждения самим пороком, а не ради стяжания земных благ. Те же песни, что я распевала, и речи, что произносила в пылу своего безумия и разврата, я просто не смею вспоминать.
Так прожила я целых восемнадцать лет, палимая нечистым пламенем блуда. Однажды услыхала я, что множество паломников направляется в Иерусалим, дабы в праздник Крестовоздвиженья поклониться Честному и Животворящему Кресту Господню. «Сколько мужчин соберется в одном месте, — подумала я, — то-то радости будет моему телу!»
Я легко отыскала людей, которые провели меня на корабль, привлеченные бесстыдством моих речей. Свои обещания, данные им, я сдержала полностью. И даже с лихвой. На корабле и позднее, в Иерусалиме, вплоть до самого дня праздника, для многих из них я стала наставницей в самых грязных и отвратительных наслаждениях, какие только способен измыслить развращенный человеческий ум.
В сам день Крестовоздвиженья я отправилась в церковь. Без всякой мысли или желания, влекомая общей массой народа. Теперь-то я знаю, что то был зов Всевышнего. Милость, которой я не искала и которую точно уж не заслужила. Но не сказал ли Сам Господь, что Он приходит не к тем, кто заслуживает Его прихода, но к тем, кто нуждается в Нем.
Когда я подошла к церкви, какая-то сила остановила меня перед самыми дверьми. Я не поняла сей знак. Не уразумела, что это предупреждение. И продолжала толкать людей, пытаясь протиснуться внутрь храма. Больше из раздражения и упрямства, нежели из стремления увидеть Честной Крест. раздосадованная неудачей, я пыталась войти в храм снова и снова, однако у самого входа невидимая сила вновь и вновь отбрасывала меня назад. Наконец все люди вошли в церковь, и только я одна осталась снаружи.
Долго стояла я в преддверии храма. Поначалу в смятении. А после уже и в великом страхе. И тем не менее все еще не осознавала до конца, что же это было со мной. Пока не ощутила на себе чей-то взгляд. Как будто зов из глубины сердца. Я подняла голову — и увидела изображение Матери Божией. Перед Ее скорбным взором с меня словно спала мрачная пелена. Я узрела себя такой, какой меня видела Она. Жалкая несчастная душа, погрязшая в смрадной трясине порока и потому недостойная войти в дом Божий!
Никогда прежде не случалось мне пережить ничего более страшного! Ни разу еще не испытала я подобной боли — я, привыкшая к грубости и побоям, к жизни нечистой и жестокой. Равно как и большего стыда — я, давно потерявшая всякий стыд.
В отчаянии пала я на землю перед Царицей Небесной. Своими руками развратницы рвала я на себе грешные волосы, бия себя в блудную грудь. Слезы потоком лились из глаз моих, смывая румяна с лица и многолетнюю нечистоту с сердца, которое лишь сейчас осознало наконец свою страшную греховность.
«Матерь Божия, — рыдала я, — Твой Сын пришел на землю, чтобы научить нас прощать друг друга. Он прощал и миловал раскаявшихся грешников, подобных мне. Одну такую покаявшуюся блудницу Он допустил до Себя и позволил ей омыть слезами Свои пречистые ноги и отереть их власами своими. Молю Тебя, Матерь Божия! Прости и Ты меня! Ради Твоего Сына! Позволь мне увидеть и облобызать Честной Крест, на котором Он был распят. Когда же я выйду снова из дома Божия, то отправлюсь в путь дорогою покаяния. Туда, куда Ты Сама назначишь мне идти».
Так я молилась Пречистой Деве, сама не понимая, откуда берутся у меня подобные слова. Теперь я знаю, что они, как искры, вырвались из того малого уголька Божественного огня, что тлеет в груди даже самых недостойных чад Божиих и ждет своего часа, чтобы разгореться в чистое и яркое пламя.
Как я просила у Бога, так и сбылось. Пречистая Дева смиловалась надо мною. Ибо Она есть само милосердие. Почему и прибегаем мы к ней, нашей общей Матери, в минуты тягот и скорби. И даже в тот миг, когда взываем мы к своей земной родительнице, мы на самом деле призываем на помощь Мать Спасителя нашего. В тот же день отправилась я, ведомая Ею, на Иордан. А после — за Иордан, в пустыню. Двадцать дней скиталась я без воды, имея с собой только три хлеба, которые захватила еще из Иерусалима.
Сорок шесть лет провела я в пустыне. Все напасти испытала я. И всем искушениям сатанинским подверглась. Нагая и босая, какой и явилась в мир сей, ибо моя ветхая одежда в конце концов полностью истлела и рассыпалась прахом. Ни от стужи, ни от зноя, ни от ветра, ни от диких зверей, ни от песчаных бурь не ограждала я себя ничем иным, кроме как верою и покровом Пресвятой Богородицы.
Единственным человеческим существом, которое встретила я в пустыне, уже под конец моей земной жизни, был старец Зосима. Бог послал Его ко мне, чтобы напоследок причастить меня Пречистого Тела и Честной Крови Господа нашего Иисуса Христа. А спустя некоторое время — предать песку мой прах. Историю же моей жизни — поведать міру.
Рассказ мой поучителен для всех, ибо свидетельствует о том, сколь милостив к нам Господь, принимающий покаяние даже от самых закоренелых грешников. Равно как и о том, что любой из них — при искреннем и чистосердечном раскаянии — способен достичь Царствия Небесного. Пусть помнят об этом те, кто поминает меня в день моей памяти, первого апреля. Иначе мое покаяние не принесло бы пользы никому, кроме меня самой. Я же хочу, чтобы и другие люди вкусили сих добрых плодов.
