Я вдруг заметил, что за диваном на столике стоит небольшой белый приемничек. Дядюшка включил его, и тотчас же тихонько зазвучала музыка. Мы смаковали кофе. Время от времени дядюшка откидывался на спинку дивана и выпускал колечко дыма. Колечки у него выходили отличные. Ивонна слушала музыку и небрежно пальчиком отбивала такт. Нам не нужны были слова, как близким людям, прожившим вместе всю жизнь.
- Покажи ему дом, - шепнул дядюшка.
Он прикрыл глаза. Мы с Ивонной встали. Пес неодобрительно взглянул на нас, поднялся и тоже поплелся следом. Мы стали подниматься по лестнице, и тут вдруг опять зазвонили часы. На этот раз так нелепо и громко, что я сразу представил себе сумасшедшего пианиста, бьющего по клавишам кулаками и головой. Пес в ужасе взметнулся по лестнице и остановился на верхней площадке. От голой лампочки лился желтый свет. Розовый тюрбан и яркая губная помада подчеркивали бледность Ивонниного лица. При таком освещении мне казалось, что я покрыт свинцовой пылью. Справа на лестнице стоял зеркальный шкаф. Ивонна открыла дверь. Комната с окном, которое выходило прямо на шоссе - я догадался об этом, услышав глухой гул проезжавших грузовиков.
Она зажгла настольную лампу. И я увидел узкую кровать, верней, ее остов, а над ней и боком к ней - полки, полки... Слева в углу маленький умывальник с зеркалом. Рядом светлый деревянный шкаф. Она присела на край кровати и произнесла:
- Вот моя комната.
Пес было улегся посреди ковра с совершенно вытертым узором, но вдруг вскочил и выбежал из комнаты. Я оглядел все стены и полки, пытаясь отыскать какую-нибудь игрушку или картинку, оставшуюся со времени ее детства. Здесь было теплее, чем в других комнатах, поэтому Ивонна сняла платье и растянулась на сетке кровати в чулках с подвязками и поясом, в лифчике - словом, во всех лишних подробностях дамского туалета тех лет. Я открыл деревянный шкаф. Может быть, внутри есть что-нибудь детское?
- Что ты ищешь? - спросила она, приподнявшись на локте. Прищурилась.
В глубине я нашел школьный ранец. Вытащил его, сел прямо на пол, прислонившись спиной к кровати. Она положила подбородок мне на плечо и дунула в шею. Я открыл ранец и ощупью извлек из него маленький, наполовину сточенный карандашик с серым ластиком на конце. Внутри ранец отвратительно пах кожей и еще, как мне показалось, воском. В первый вечер своих бесконечных каникул Ивонна забросила его навсегда.
Она погасила свет. Какие случайности, какие судьбы свели нас на этой кровати в крошечной нежилой комнатке?
Долго ли мы там пробыли? Неизвестно, хотя часы за это время раза три прозвонили полночь, окончательно спятив. Я встал и в полумраке увидел, как Ивонна отворачивается к стене, решив, вероятно, уснуть. Пес лежал в позе сфинкса на лестничной площадке, отражаясь в зеркале шкафа и глядя на себя с высокомерной скукой. Когда я проходил мимо, он и не шелохнулся. Застыл, вытянув шею, подняв голову, насторожив уши. Но, спускаясь по лестнице, я слышал, как он зевнул. Я снова словно окоченел в холодном желтом свете голой лампочки. Из приоткрытой двери столовой доносилась бесстрастная, ясная музыка, такую всегда передают по радио ночью. Слушая ее, я всегда вспоминаю о пустынном аэропорте. Дядя сидел в кресле. Он сейчас же обернулся ко мне.
- Ну как вы?
- А вы?
- Благодарю вас, - ответил он, - а вы?
- Благодарю вас. А вы?
- Ну что ж, продолжим в том же духе... Благодарю вас, а вы?
Он смотрел на меня с застывшей улыбкой, глядя в одну точку, будто сидел перед фотографом.
Потом предложил мне закурить. Я сломал четыре спички и только пятую с величайшей осторожностью поднес к сигарете. Затянулся. Мне стало как-то не по себе, словно я курил впервые. Он вдруг нахмурился.
- Сразу видно, физическим трудом вы не занимались, - серьезно проговорил он, оглядев меня.
- Нет, к сожалению.
- Почему же к сожалению, старина? Вы что думаете, приятно всю жизнь копаться в моторах? - Он взглянул на свои руки.
- Любую работу можно делать с удовольствием.
- Ну? Неужто?
- Все-таки автомобиль - прекрасное изобретение!
Но он меня уже не слушал. Музыка смолкла, и диктор произнес одновременно с английским и швейцарским акцентами, так что я даже стал гадать, кто же он по национальности, фразу, которую я и теперь, через много лет, во время одиноких прогулок, повторяю вслух: "Дамы и господа, передачи радиостанции "Женева-мюзик" окончены. До свидания. Спокойной ночи". Дядюшка и не подумал выключить приемник, сам я это сделать не посмел, так что послышалось шипение, свист помех, похожий на шорох листвы на ветру. Словно столовая превратилась в сад.
- Ивонна - неплохая девушка... - Он выпустил ровное колечко дыма.
- Она не просто неплохая, она замечательная девушка, - отозвался я.
Он с любопытством посмотрел мне прямо в глаза, будто я сказал что-то очень важное.
- Может, пройдемся? - предложил он. - Я уже обе ноги себе отсидел. - Он встал и отворил стеклянную дверь. - Не боитесь? - Он обвел рукой темное пространство гаража, освещенное лишь несколькими тусклыми лампочками. Заодно посмотрите на мое хозяйство...
Едва я шагнул в темноту огромного помещения, как сразу почувствовал запах бензина - я всегда, сам не зная почему, любил его, так же как сладкий запах эфира или запах серебряной обертки шоколада. Он взял меня за руку, и мы пошли в сгущавшемся мраке.
- Да... Ивонна - странная девушка...
Он хотел мне что-то сказать, но не знал, как подступиться к мучительному для него вопросу, который он мог обсуждать не с каждым. И даже, наверное, заводил о нем разговор впервые.
- Странная, но необыкновенно очаровательная, - стараясь выговорить это отчетливо, я вдруг пискнул чуть ли не фальцетом, причем фальцетом жеманнейшим.
- Дело в том... - он все еще сомневался, можно ли мне довериться, и вдруг начал, схватив меня за руку, - что она пошла в своего отца, а брат был человеком увлекающимся...
Мы с ним все шли, и мало-помалу мои глаза стали что-то различать при неверном свете отдаленных лампочек.
- Ивонна в свое время задала мне жару... - Он отпустил мою руку и закурил. Почти не различая его в темноте, я теперь ориентировался на огонек сигареты. Он прибавил шагу, и я испугался, что совсем отстану. - Я вам это рассказываю, потому что вы мне показались очень вежливым юношей. Я нарочно закашлялся, не зная, что сказать в ответ. - К тому же из хорошей семьи...
- Да нет... - сказал я.
Он шел впереди меня, и мои глаза ни на минуту не отрывались от красного огонька. Кругом ни одной лампочки. Я вытянул руки, чтобы не налететь на стену.
- Ивонна в первый раз встретила молодого человека из хорошей семьи. Он резко засмеялся и прибавил хрипло: - Так-то вот, братец ты мой.
Обернувшись ко мне, он опять схватил меня за руку. Красный огонек оказался у самого моего лица. Мы постояли молча.
- Она и так уже наделала много глупостей... - тяжело вздохнул он. - А тут еще эти съемки...
Я не видел его лица, но до сих пор ни в одном человеке не замечал такого смирения и усталости.
- И ведь ей ничего не втолкуешь... Все равно что ее отцу, Альберу... Он опять повел меня за руку, все сильнее ее сжимая. - Я вам это рассказываю, потому что вы славный... Вежливый...
Наши шаги гулко отдавались в пустоте. Я не мог понять, как он умудряется находить дорогу в таких потемках. Если я отстану, то заблужусь здесь навеки.
- Может, вернемся? - сказал я.
- Дело в том, что Ивонне всегда хотелось жить не по средствам. А это так опасно... Так опасно. - Он отпустил мою руку, и, чтобы не потеряться, я ухватился за полу его пиджака. Его это не смутило. - В шестнадцать лет она ухитрялась накупать тонны косметики... - Он ускорил шаг, но я крепко держался за его пиджак и не отставал. - С соседями не зналась, а все ходила в "Спортинг". Вся в отца.
Свет трех горящих лампочек ослепил меня. Он отошел куда-то влево и нащупал на стене выключатель. Щелчок - и прожекторы под потолком ярко осветили все помещение, оказавшееся при свете еще огромней.
- Простите, дружочек, они включаются только здесь.
Мы очутились в самом дальнем углу гаража. Несколько американских машин выстроились в ряд. Старый автобус фирмы "Шоссон" на сдутых шинах. Слева от нас была застекленная мастерская, окруженная кадками с деревцами, похожая на оранжерею в саду. Здесь пол был усыпан гравием, а по стене полз плющ, обвивавший беседку со столиком и плетеными стульями.
- Ну как вам мой уголок, дружочек?
Мы подвинули себе стулья и сели друг напротив друга. Облокотившись о стол, он положил подбородок на ладони. Вид у него был измученный.
- Здесь я отдыхаю, когда умаюсь копаться в моторах. Это мой садик... Видите эти неприкаянные железяки? - Он указал на американские машины и автобус "шоссон" у себя за спиной. И отмахнулся, словно от надоедливой мухи. - Жуть, когда твоя работа тебе вдруг осточертеет.
Я изобразил на лице недоверчивую улыбку.
- Но...
- А вам ваша работа не надоела?
