- Мне не хотелось бы выслушивать...
- О, черт! - завопила она, потом встала и снова пошла к графину. Шпильки у нее выпали, волосы растрепались. Губная помада смазалась и запачкала подбородок. До чего отталкивающее зрелище, подумал Атридж.
- Ничем не могу вам помочь, - заявил он как можно тверже. - Разве что позвонить врачу...
- Да хватит вам про врача.
- Нет, не могу я вам помочь с вашим приятелем, миссис Матара.
- Я только и прошу: помогите одеть его. Он тяжелый, одной мне не справиться.
- Извините, миссис Матара.
- Только одеть и свезти сюда. Лифт всего в двух метрах от...
- Вы просите невозможного.
С изрядной порцией бренди в бокале она подошла к нему вплотную и хищно, как ему показалось, склонилась. Пахнуло духами и еще каким-то другим запахом, запахом прелюбодеяния, пронеслось у него в голове, об этом запахе он читал где-то у Хемингуэя.
- Мы с мужем вполне счастливая пара, - заговорила она, почти касаясь губами его губ. - И у этого, который там, наверху, тоже есть жена, она ни о чем не догадывается, ни в чем не виновата. Можете вы это понять, мистер Атридж? Можете представить, что будет, если труп моего любовника найдут в постели моего мужа? Сколько страданий это причинит?
Атридж отодвинулся от нее. Давно уже его не разбирала такая злость, и все же он решил сдержаться. Эта особа и понятия не имеет, как ведут себя воспитанные люди, иначе не стала бы врываться к незнакомому человеку с такими чудовищными, такими противозаконными предложениями. Психопатка!
- Извините, - сказал он, стараясь, чтобы в его голосе звенел металл, извините, но, во-первых, мне не понять, как можно быть счастливой с мужем и при этом...
- Мы счастливы, можете мне поверить. И мой любовник неплохо жил с женой. Поймите, мистер Атридж, - она снова как-то по-звериному надвинулась на него, - мы встречались раз в неделю в обеденное время и только ради плотских утех. Пять лет подряд, с той самой вечеринки у Мортонов. Омлет, pouilly fuisse, ну и постель. И никакого вреда для нашей семейной жизни не было, а теперь будет: его жена решит, что их брак был неудачным. И станет раскаиваться, вместо того чтобы оплакивать мужа. А мне придется развестись.
- Надо было думать раньше...
Она ударила его левой рукой, ладонь ожгла его пухлую розовую щеку.
- Миссис Матара!
Он собирался рявкнуть на нее, но голос сорвался на визгливый шепоток. Со времени медового месяца ему не приходилось получать пощечин, и он вдруг вспомнил, как испугался тогда в спальне сиенской гостиницы. "Руки чешутся тебя укокошить, - кричала ему бывшая жена. - И укокошила бы, да ты и без того труп".
- Прошу вас уйти, миссис Матара, - сказал он тем же визгливым шепотом. - Немедленно. - Он откашлялся, и последнее слово прозвучало уже громче.
Она мотнула головой. Какое право он имеет указывать ей, о чем надо или не надо было думать раньше? Она же совершенно не в себе, много ли найдется людей, попавших в такую ситуацию? Разве человечно, разве честно, наконец, упрекать ее сейчас? Миссис Матара захлебывалась слезами. Какой-то кошмар, подумал он. Только в кошмаре увидишь столько ужасов, нелепостей и страстей: стоит в его гостиной, ревет белугой, хлещет его бренди и его же бьет по щекам.
Она вдруг поставила бокал на мраморный стол эпохи Регентства и опустила голову. Хотя ее лица теперь не было видно и стояла она тихо, без всхлипов, он знал, что слезы из ее глаз все еще текут. Заговорила она мягко, без прежнего напора.
- Простите меня, мистер Атридж, - прошептала она.
Он кивнул, принимая ее извинения. Дрянное дело, конечно, но и ей, этой женщине, тоже не позавидуешь. Он представил, как спустя некоторое время будет расписывать эту историю миссис Харкот-Иген и другим: женщина, в общем-то почти незнакомая, звонит ему, просит о помощи, а затем спускается с верхнего этажа и рассказывает о своей трагедии. Он мысленно услышал, как обрисовывает миссис Матара: сначала она показалась ему вполне элегантной, но вскоре надралась бренди, волосы у нее растрепались, и вдруг она влепила ему пощечину. В этом месте его слушатели, конечно же, ахнут. А он эдак улыбнется и добавит: бог с ней, разве станешь ее винить? Ну а кончилось дело тем, услышал он свой голос, что она ушла.
Но миссис Матара не собиралась уходить. Она продолжала молча глотать слезы.
- Простите и вы меня, - сказал Атридж, надеясь, что его слова прозвучат заключительным аккордом, после которого ей ничего не останется, как направиться к дверям.
Но она, все еще не поднимая головы, снова попросила:
- Если бы вы мне помогли. Хотя бы с одеждой. Он откашлялся, собираясь ей ответить.
- Одной это не по силам.
Подняв голову, она взглянула на него. Все лицо перепачкано косметикой и блестит от слез. Волосы растрепались еще больше, а под черными прядями, если он не ошибается, белеет седина. Шея то ли покраснела, то ли покрылась сыпью.
- Я бы не просила, если бы могла справиться сама. Или позвонила бы приятельнице, только некогда ждать, пока она доберется. Времени почти не осталось.
И тут, пока она говорила о приятельнице, Атридж почувствовал в груди первый холодок волнения. Такое же волнение он ощущал перед финалом "Тангейзера" или когда смотрел на "Благовещенье" Креди в Уффици {Картинная галерея во Флоренции.}. Несимпатичная, даже мерзкая особа, эта миссис Матара; завела дешевую интрижку, ну и получила по заслугам. Жалеть ее не хочется, а не жалеть трудно. С ее партнера-то теперь взятки гладки, умер, и все, а кашу расхлебывать ей одной. "Нет в тебе ничего человеческого, говорила ему жена. - Разве ты способен на любовь? Или на сочувствие? Ни на что ты не способен". Вот так и измывалась над ним, стоит в одной комбинации и измывается.
- Ладно, как-нибудь управлюсь, - сказала миссис Матара и пошла к дверям.
Он не двинулся. До чего же жена была нетерпелива там, в Сиене. Даже не хотела посидеть на площади, понаблюдать за прохожими. По собору бродила как сонная муха. Только и мечтала, как бы залезть снова в постель. "Женоненавистник!" Сидит себе, сигарета в одной руке, стакан вина в другой.
Направляясь за миссис Матара в прихожую, Атридж мысленным взором увидел жену умершего. Он представил ее такой, какой ее описала миссис Матара, - ни о чем не догадывающейся, уверенной в любви и верности супруга. Возится в саду, светловолосая, простенько одетая. Она родила ему детей, навела дома уют, принимала его нудных коллег - и что теперь? Муж лежит холодный, во всей своей похабной наготе, а ей суждено страдать. Нет, вранье, подумал Атридж, совсем он не женоненавистник, и чушь, что он не способен на сочувствие.
Он снова ощутил холодок волнения. Это было сложное чувство, задевающее одновременно и тело и душу. В голове опять глухо зазвучал собственный голос, рассказывающий всю эту историю миссис Харкот-Иген и другим. Голос был тихий, спокойный. Да, он поведает им о жалости, о сочувствии к худенькой несимпатичной еврейке и к той, другой, совершенно незнакомой женщине. "Миг прозрения, - объяснит он, - я просто не мог бросить их на произвол судьбы".
Он знал, что это правда. Его теперешнее волнение вызвано именно сочувствием, состраданием. Такой уж у него сложный характер: нужна драма, вроде драмы этой смерти, чтобы в нем проявилась душевная красота - такая же реальная, как красота "Мадонны с деревцами" кисти Беллини. Не может же он бросить этих женщин. Его бывшей жене с ее сигаретками и винцом не понять этого и за тысячу лет. В спальне сиенской гостиницы она хотела от него чего-то слишком элементарного, доступного любой мартышке.
Никогда еще Атридж не испытывал таких чувств, как сейчас. Несомненно, это было самое необычное и, пожалуй, самое важное событие его жизни. Со стороны, словно из зрительного зала, он увидел, как помогает миссис Матара одеть голое, холодное тело. Будет достаточно одеть его и вынести из спальни. "Мы втащили его в лифт и оставили там, - зазвучал в мозгу голос, досказывающий историю. - "А какой смысл, - сказал я ей, - впутывать меня и мою квартиру". Она согласилась. А что еще оставалось? Вот оно и вышло, что ехал человек в лифте, а у него отказало сердце. Он, видимо, был коммивояжером или чем-то в этом роде".
Прекрасная получилась история. Экстравагантная, яркая, почти невероятная, как, впрочем, всякое настоящее искусство. Кто поверил бы в реальность "Мадонны с деревцами", если бы не гений Беллини? События "Волшебной флейты" тоже кажутся невероятными, пока нас не захватит и не подчинит себе музыка Моцарта.
- В чем дело, мистер Атридж?
Он подошел к ней и, боясь, как бы его голос снова не сорвался на визгливый шепоток, молча склонил голову, давая свое согласие помочь.
Они вышли из прихожей и стали быстро подниматься по лестнице - из-за одного этажа ждать лифта не стоило. Он все еще чувствовал волнение. Пройдет не один месяц, прежде чем он решится рассказать кому-нибудь эту историю. Слишком уж она личная, во всяком случае, сейчас ему так казалось.
