прочь и здесь пожить какое-то время…
– Ненормальный. – Я взглядом попросил женщину поддержать меня. – Каким бы отличным стрелком она ни была, ее здесь не уберечь, не можете же вы бодрствовать двадцать четыре часа в сутки…
– Конечно, и воздух здесь отвратительный, – послышался нерешительный голос женщины.
– Дело не только в воздухе, неба тоже нет, не поймешь, когда день, когда ночь. Даже фотографию сделать невозможно…
– Если уходить отсюда, то побыстрее…
Женщина, склонив набок голову, смотрела то на меня, то на зазывалу. Странный он все же тип, чего колеблется?
– Пошли, сейчас не время для шуток.
– Нет… пожалуй, воздержусь. Где ни жить, как ни жить – все одно и то же. Знать, что брехня, но притворяться – самая жизнь для зазывалы.
– Ну что ж, тогда зови Комоя-сан. – Я понимал, что мое предложение безрассудно, но не мог бросить этих двоих на произвол судьбы. – Все ему расскажу.
– Да бросьте вы. Сам виноват, что разозлил вас. Лезу не в свое дело.
– Если бы можно было поверить, что это правда… – прошептала женщина.
– Ничего, нам с тобой к вранью не привыкать – зазывалы, никуда не денешься.
Если он так сопротивляется, пусть поступает как хочет. Я обязан был дать ему шанс уйти отсюда в благодарность за то, что он помог мне высвободить ногу из унитаза. Но женщину он вряд ли здесь удержит. Я с самого начала мечтал о том, чтобы бежать с ней вдвоем; может быть, и она хотела того же, пока не вмешался зазывала. О потайном ходе ему рассказал не кто иной, как я, она хранила молчание.
– Отпусти хотя бы ее.
– А она свободна. Мало ли что про нас люди болтают, – насмешливо сказал зазывала, и женщина нерешительно кивнула. – Вам известно, откуда взялось слово «сакура» – «зазывала»? Из поговорки: «Любование цветами – дармовое любование», что значит: любуйся сакурой сколько хочешь, денег за это не берут.
Кажется, он не собирался больше называть меня Капитаном. Я передал ему пульт дистанционного управления и объяснил, как им пользоваться. Все, свой долг я выполнил.
– Ключ от джипа остался в машине?
Зазывала, кивнув, взял пульт:
– Да, остался.
– Вам здорово влетит от них за то, что позволили мне бежать.
– Влетит?.. Вряд ли…
– Нужно подумать, как лучше выкрутиться. Комоя-сан да и адъютант – мужики здоровые.
– Скажу, что вы стали мягким, как желе, и проскользнули в унитаз.
– Разве они поверят?
– Поверят. Ну ладно, идите… За кораблем я присмотрю. Правда, я не чувствую себя готовым к тому, чтобы принять командование. Но, так или иначе, якорь поднят, и нельзя допустить, чтобы корабль утонул.
– Жаль, что три нижних тома энциклопедии оказались под водой.
Женщина поставила алюминиевую коробку с фотопринадлежностями на дно шкафа и стала ногой толкать ее вперед. Идя вслед за ней, я споткнулся и упал. Воспользовавшись этим, я навалился на женщину и втолкнул ее в шкаф. Трусить было нельзя – слишком многое ждало нас впереди. Долгое путешествие вдвоем в туннеле. До самого рассвета мы будем согревать друг друга теплом наших тел, защищаясь от холода и тьмы. Но, втиснувшись в шкаф, я повис в наклонном положении. Ширина моих плеч – сорок три сантиметра, а шкафа – тридцать восемь, и протиснуться через него я мог только боком.
– Держитесь. – Зазывала, криво усмехнувшись, взял меня за левое плечо, надавил на правое и повернул на девяносто градусов.
Чувствительность в ноге, кажется, окончательно еще не восстановилась. Я понимал, что падаю, но восстановить равновесие не мог. Женщине удалось выскользнуть из-под моего тела.
Фонарик почему-то погас. Падая, я схватил ее за подол юбки. Услыхал, как на спине рвется рубаха. Полетели пуговицы. Все оттого, что внутри шкаф не оборудован как следует, да и живот у меня слишком велик. Ребрами я стукнулся о коробку с фотопринадлежностями, послышался звук, точно с силой ударили по куску теста. В колене и затылке боль отдалась гораздо сильнее, чем в том месте, которым я ударился. Кто-то толкал меня, схватив за щиколотку. Я понял, что еду по полу вместе с коробкой. Что-то ударило по спине. Ботинки. Куда подевалась женщина? За юбку я держусь – это точно, но где женщина, понять не могу.
– Осторожно!.. – донеслось издалека.
Звук задвигающихся полок. Потом металлический стук захлопывающихся дверей шкафа. Я изо всех сил сжимал юбку, за которую крепко уцепился. Женщина сейчас упадет… Вернее, должна упасть, но почему-то в моих руках остается одна юбка. Стянул я ее, что ли? Ах, идиот! Я сообразил, что это была не юбка, а прорезиненный рабочий фартук. В какой же момент я так опростоволосился? Ну что ж, женщина вольна поступать как ей заблагорассудится. Заперла себя там по собственной воле. А может, запертым оказался я? Я боком пристроился на коробке с фотопринадлежностями. Женщина осталась всего в нескольких метрах от меня. Ее доверчивые глаза, наверное, широко открыты, и она смотрит во тьму. Но измерять расстояние до нее сейчас бессмысленно. Я попробовал подняться и тут же упал. Связав шнурки, повесил ботинки на шею и, волоча коробку, пополз вперед на обеих руках и одном колене.
Полз я долго. По дороге не раз засыпал. Нога перестала неметь, чувствительность вернулась, но, когда я дополз до подвала муниципалитета, уже рассвело. Подождав, пока в здании появятся люди, я вышел наружу.
Прозрачный солнечный свет, которого я так давно не видел, окрасил улицу в розовый цвет. Жизнь била ключом: поток велосипедистов, мчащихся к рыбному рынку, пересекался с устремившейся к станции толпой людей, спешащих на службу. На грузовике с надписью «Живая рыба» развевался флажок. На нем слова: «Жизнь рыб важнее жизни людей». Другой грузовик ждал зеленого света. На борту написано: «Меня уже не будет, но вишня расцветет, и расцветет любовь». Я устанавливаю фотоаппарат, направив его на стену здания муниципалитета, облицованную черным стеклом. Вставляю двадцатичетырехмиллиметровый широкоугольный объектив – мне хочется сделать на память снимок улицы, на котором буду изображен и я. Но все слишком прозрачно. Не только солнечный свет, даже люди кажутся прозрачными. А за прозрачными людьми такая же прозрачная улица. Неужели и я такой же прозрачный? Вытягиваю перед собой руку. Сквозь нее видна улица. Я поворачиваю руку – все равно улица просвечивает. Вся улица, такая оживленная, мертва. И я решил не думать больше о том, кому удастся выжить, кто достоин выжить.
Диалект японского языка на востоке острова Хонсю. – Здесь и далее примеч. перев.
