Юг, проиграв, упустил свой шанс. Южане потеряли возможность стать уникальной нацией. И Фолкнер всю жизнь будет мучиться тем, что никому уже не дано узнать, что этот Юг мог бы подарить миру. Поражение в войне писатель вопреки логике истории объясняет проклятием прошлого, грехом рабства. «Моя страна – Юг, – писал Фолкнер, – проиграла войну… Завоеватели заняли наши дома и земли и остались в них после нашего поражения; и страна была не просто опустошена после проигранных сражений, победители еще целых 10 лет после поражения грабили то малое, что еще осталось после войны. Победители даже не пытались возродить нас как человеческое сообщество, как нацию».
У Юга были болезни, но он, по мнению Фолкнера, должен был побороть их сам, без вмешательства янки. Он сам должен был преодолеть рабство, и тогда новую историю определяли бы гордые династии Сарторисов, Компсонов, де Спейнов, Маккаслинов, а не дельцы-мошенники вроде Сноупсов. Юг подорвало не столько освобождение негров, сколько мощное внедрение пришельцев с Севера и собственной «белой швали»; именно они, не обладавшие нравственными принципами старой аристократии, захватили ключевые позиции. В известной трилогии Фолкнера – «Деревушка» (др. назв. «Поселок», 1940), «Город» (1957), «Особняк» (1959) – новые хозяева жизни все больше и больше экономически закабаляют южные штаты, утверждают разбойничью мораль.
Впервые появившийся в «Деревушке» Флем Сноупс – один из самых отталкивающих персонажей, порожденных воображением писателя. Фолкнер сам это сознавал и даже ввел в употребление термин «сноупсизм» – символ бездуховности, неспособности любить, видеть красоту. Флем мерит долларом все чувства и мечты. Как и прочим чужакам, Флему нет дела до прошлого Юга, нанесенная южанам рана не кровоточит в сердце пришельца. Путем шантажа, обмана пробирается он наверх. В отличие от остальных жителей Французовой Балки Флем лишен человеческих привязанностей и слабостей и в этом смысле неуязвим. Его не интересуют женщины – он импотент, для него в жизни существует только одно – обогащение, причем любой ценой. Женитьба на красавице Юле Уорнер – женщине, которая, как пишет Фолкнер, вызывала желание у всех мужчин от девяти до девяноста лет, – для Флема всего лишь выгодная сделка.
Фолкнер говорил, что «Деревушка» задумывалась им еще в 20– 30-е годы, тогда же делались отдельные записи, позже вошедшие в роман. В те же годы обдумывался и «Город». Так что еще задолго до написания трилогии Фолкнеру был очевиден путь Флема – от мелкого жулика до респектабельного президента банка и владельца роскошного особняка, в прошлом принадлежавшего одному из старейших аристократических семейств Юга. В беседе со студентами Виргинского университета Фолкнер сказал, что изначально Флем понятия не имел о респектабельности, но потом оказалось, что респектабельность ему необходима. «И тогда он надел эту маску, но, как только она ему больше не понадобится, он ее сбросит. Иначе говоря, у него есть цель, и он намерен ее достичь. И для достижения этой цели он применит спокойно и безжалостно любые средства. Нужна респектабельность – станет респектабельным, нужна религиозность – станет религиозным, надо уничтожить собственную жену – уничтожит».
Флем – не единственный из своего хищнического клана, кто проник на территорию Йокнапатофы. Сноупсы здесь постоянно множатся, потянувшись на Юг в предвкушении наживы. Из их среды поднялся и Кларенс Сноупс, который не без основания метит в сенаторы. Сноупсы – зараза, проникшая на Юг после поражения в войне, но писатель не смотрит на их присутствие фаталистически, они не вечны: недаром Флем погибает от руки сородича.
Итак, Юг, расставшись с мечтой о собственной неповторимой судьбе, пошел путем, предложенным победителями. И хотя внутренне Фолкнер так и не смирился с этим поражением, возможно, именно оно подарило нам великого писателя. Вновь и вновь возвращаясь мысленно в своих книгах в то роковое время, когда погибала, так и не успев родиться, новая южная нация, Фолкнер заставляет нас размышлять о Юге, о его блистательной, так рано закатившейся звезде, о его трагической судьбе. Приоткрывая дверь в прошлое, Фолкнер завораживает читателя дикими, полными «шума и ярости» картинами, такими пронзительно живыми, такими яркими, что в сравнении с ними реальный мир кажется тусклым и блеклым. Фолкнер видит неповторимую самобытность Юга в глубокой неразрывной связи между человеком и окружающим миром, родственности всего живого. И взамен утраченного старого Юга Фолкнер создает свой собственный космос, свой мир. Стать властелином целого мира – не самый плохой способ изжить комплекс побежденного.
Каждому, кто читал Фолкнера, известно его особое отношение к поражению, в котором при определенных условиях писатель умеет разглядеть победу. Поражение поражению рознь. Журналисты часто задавали Фолкнеру вопрос, почему в своем широко известном перечне лучших писателей Америки он поставил Хемингуэя на последнее, пятое, место. Фолкнер отвечал, что, на его взгляд, Хемингуэй рано открыл для себя границы своих возможностей и после за них не выходил: «Он никогда не пытался расширить пределы освоенной им территории, чтобы не испытать поражения. То, что он умел, он делал превосходно, первоклассно, но для меня это не успех, а провал… Поражение для меня выше. Стремиться к тому, чего нельзя достигнуть, – так, что даже невозможно надеяться на успех, – стремиться и потерпеть поражение и вновь стремиться… Тома Вулфа я поставил на первое место, потому что он попытался сделать наибольшее. Он стремился включить в свои книги всю вселенную и потерпел неудачу. Его поражение было самым славным».
Эти слова Фолкнера говорят многое о его отношении к писательскому труду. Для него творчество никогда не сводилось к увлекательному ремеслу или к интеллектуальной игре. Писать означало для него мобилизовать все духовные и душевные силы, весь жизненный опыт. Создать нечто, чего до него не существовало. «Неумело начертать на вратах забвения, в которые каждому придется войти, надпись на языке души: «Я был здесь!»
В том случае, когда задача огромна, проигрыш неизбежен. Но писатель, не выразивший всей волнующей его правды, вновь берется за перо и продолжает писать, «преследуя мечту, ибо, как только он сравняется с мечтой и создаст, как он верит, творения, озаренные светом истины и не уступающие мечте, ему ничего не останется, как прекратить работу».
В американской литературе всегда была сильна морализаторская тенденция. И Фолкнер не является исключением, он тоже моралист, хотя его этическая концепция гораздо шире традиционных представлений о нравственности. Его не назовешь последователем пуритан: слишком много в его взглядах мудрого приятия жизни. Однако не согласен он и с французскими экзистенциалистами, искавшими в нем союзника: ни Бог, ни нравственность не могут быть уничтожены, утверждает он.
Фолкнер не раз говорил (в том числе и в своей речи в 1950 году при получении Нобелевской премии), как сильно верит он в стойкость человека, в его способность к состраданию, жертвенности, верит в простые и вечные истины: любовь, честь, жалость, самопожертвование. Для того чтобы следовать им, человек должен изгнать из своей души страх, не позволить себе свыкнуться с ним.
Единственная возможность для писателя избежать забвения и обрести бессмертие, по мнению Фолкнера, – это стараться укрепить человеческий дух. Только так он может сказать смерти «нет!». Писатель должен поддерживать человека и в то же время не страшиться говорить правду. В книгах самого Фолкнера достаточно страниц, где изображены зло и насилие, но они не вселяют в читателя ощущение безнадежности, потому что ему передается вера писателя: зло будет побеждено, надо только избавиться от страха, не поддаваться ему – ведь именно страх лишает нас силы.
Юг проиграл войну и перестал быть прежним Югом, прежним космосом, обратившись в рядовое географическое понятие. Но нерожденной нации судьба даровала сына, оплакавшего ее. Юг останется в памяти человечества как некая исчезнувшая с лица земли редкая птица или вымершее животное, он будет вызывать к себе непреходящий интерес, который еще больше разжигают вечные книги Уильяма Фолкнера.
В. БернацкаяСидя у дороги, глядя, как поднимается к ней по косогору повозка, Лина думает: «Я пришла из Алабамы; путь далекий. Пешком из самой Алабамы. Путь далекий». Думает меньше месяца в пути, а уже в Миссисипи, так далеко от дома еще не бывала. И от Доуновой лесопилки так далеко не бывала с двенадцати лет
Она и на Доуновой лесопилке не бывала, пока не умерли отец с матерью, хотя раз по шесть, по восемь в году, по субботам, ездила в город – на повозке, в платье, выписанном по почте, босые ноги поставив на дно, туфли, завернутые в бумагу, положив рядом с собой под сиденье. В туфли обувалась перед самым городом. А когда подросла, просила отца остановить повозку на окраине, слезала и шла пешком. Отцу не говорила, почему хочет идти, а не ехать. Он думал – потому что улицы гладкие, тротуары. А Лина думала, что, если она идет пешком, люди принимают ее за городскую.
