Ну поднимаюсь в нашу комнату, развязываю, значит, галстук, а Рути мне (у меня аж сердце заболело):
- Небось даже и взглянуть на ребенка не хочешь? Напрасно! Вдруг что интересненькое упустишь! Может, он усы отрастил... или еще чего... Ты, считай, целый месяц его не видел. Неужели так и не удостоишь его своего взгляда?
Терпеть не могу, когда она так вредничает. Ну и говорю ей, значит:
- Ну, почему не удостою. Это ты зря. Сейчас пойду и удостою, - и вышел из комнаты.
Рути, она оставляет включенной лампочку рядом с детской, поэтому там никогда не бывает совсем темно. Я наклонился над кроваткой. Наш малыш спал и сосал во сне большой палец. Я вытащил палец, но он снова пихнул его в рот, хотя и продолжал спать. Представляете, спит, а голова работает. Здорово, да? То есть я что хочу сказать: не просто спит, а знает, что делает. Я взял его за ножку и немного подержал ее в ладони. Мне ужасно нравятся его ножки. Правда нравятся. Потом слышу: Рути, вошла, значит, и стала за моей спиной. Ну я накрыл парня одеялком и вышел. А к себе когда вернулись, я возьми да брякни - и что на меня нашло?.. Ведь малыш выглядел на все сто. Свеженький такой. Совсем как Рути. Возьми и брякни:
- Чего-то он не того.
- Что значит "не того"? - встрепенулась Рути. - Ну, говори!
- Да тощий какой-то, - говорю.
- Это мозги у тебя тощие, - она мне, значит.
Ну и я ей, ехидненько так ехидненько:
- Ну спасибо тебе. Ой, спасибо.
И больше до самого утра ни гу-гу, ни я, ни Рути.
Утром Рути всегда встает, чтобы приготовить мне завтрак и подкинуть меня на машине к автобусной остановке. А я, значит, галстук там, рубашку надену и уж тогда иду ее будить, но обычно мне и тормошить ее не нужно, она сразу глаза открывает - проснулась уже. Но в то утро я тряс-тряс ее за плечо. Мне даже немного обидно было - ишь как заспалась - а я... я, если честно, совсем не спал. Я всегда плохо сплю, когда распсихуюсь. Наконец разбудил.
- Вставать-то будешь? - спрашиваю. - А вообще-то можешь и полежать.
- Сама знаю, что могу, - опять, значит, вредничает. Но встала все-таки, сготовила мне поесть и к остановке тоже повезла.
Всю дорогу ехали молча. Ни одного словечка всю дорогу. Я только, как приехали, сказал ей "пока" и быстренько почапал к остановке, там как раз Боб Мориарти уже стоял. А дальше я такое отмочил... Как хлопну его по загривку, будто свиделся наконец с родным братцем, которого лет двадцать разыскивал, а сам ведь терпеть не могу этого мямлю! Он мой напарник на сборке фюзеляжей, и это из-за него у меня выработки кот наплакал. Представляете?
Ох, братцы, что я вытворял у конвейера, и вспоминать тошно. Этот недоделок Мориарти из-за меня простаивал, он - из-за меня! Ну начал, естественно, нудить, и еще немного - я бы вмазал ему, если бы рядом не сшивался Сидни Хувер. Он у нас начальничек, Сидни Хувер, значит.
Во время ленча я два раза выскакивал к телефону - наберу пару цифр нашего номера - и вешаю трубку. И чего вешаю? И зачем тогда дался мне этот проклятый телефон? А?
Мы договаривались, что в этот день я пойду потом поиграю в баскет, но меня хватило только на пол-игры, поехал на автобусе домой. Рути у остановки не было, понятное дело - откуда ей было знать, что я смоюсь в середине игры. Честно, я ни капельки не расстроился, ни капельки. Мне даже повезло, Рита и Джо Сэнтайны подвезли меня на своей машине.
Прихожу, значит, домой, и что же вы думаете? Ну! Шевелите мозгами!.. Ладно уж, не мучтесь, так и быть, скажу. Ее не было... ну Рути, значит. Зато в холле на столе имелась записка. Я ее взял и прямиком в гостиную. Даже шляпу не снял. Смешно, правда? А у самого руки трясутся. Ме-е-еленько так дрожат.
Ну что делать, читаю:
"Билли!
Нам лучше расстаться. Я вижу, ты не хочешь понять, что мы уже выросли из некоторых вещей. Что нам пора переключиться на другое. Я не знаю, как тебе лучше объяснить. Да и ни к чему снова затевать этот разговор, ты же знаешь, в каком я состоянии, я только разозлю тебя, а зачем? И пожалуйста, не езди к маме. А захочешь увидеть ребенка, то не сразу. Ну, пожалуйста.
Рут".
Ну я, конечно, за сигарету - и в кресло. Долго-долго сидел, мы это кресло у Сильвермана покупали. У него лучший в городе магазин. Просто классный. Сидел, значит, читал ее письмишко, раз, другой, третий... Я его запомнил наизусть, правда-правда запомнил. А потом стал учить его с конца, задом наперед, значит: "Пожалуйста ну сразу не то ребенка увидеть захочешь а", - примерно так это звучало. В общем, тронулся. Совсем тронулся. И так в шляпе и сижу. А тут еще в комнату вдруг впирается миссис Уиджер.
- Рути, - говорит, - просила приготовить вам ужин. Все на столе.
Ну, братцы, эта мымра меня доконала. Как же я ее ненавидел! Небось, подумал я, она и подбила Рути уйти от меня.
- Не надо мне никакого ужина, - говорю. - Шли бы вы себе домой.
- С удовольствием, - отвечает. Дамочка-то благовоспитанная как-никак.
И через несколько минут эта самая Уиджер хлопнула в парадном дверью, а я остался один. Да, братцы, совсем один! Все заучивал письмо Рути задом наперед, потом подался на кухню. Соорудил себе какой-никакой сэндвич, открыл бутылочку бурбона, и с нею, значит, опять в гостиную. И со стаканом, конечно. Сижу и вспоминаю, как Хамфри Богарт в "Касабланке"[1] наклюкался, пока ждал, когда объявится Ингрид Бергман. Да, с ним вроде был еще цветной пианист, Сэм, и я после пары стакашек очень запросто представил, что цветной Сэм тут, в комнате. Ох, братцы, до чего мне было хреново!
- Сэм, - говорю, вроде как он и вправду здесь, - ну-ка сыграни мне "Ты словно лунный свет".
А Сэм (то есть я за него) отвечает:
- Брось, хозяин, чтобы я стал играть такую чепуху, - говорю я (то есть, это Сэм сказал): - Это только тебе и Рути она нравится.
- Сыграй, слышишь! - завопил я, только уже голосом вроде как Хамфри Богарта. - Сыграй ему вот это, Сэм: "Пожалуйста ну сразу не то ребенка увидеть захочешь а". Ты понял меня, Сэм? Ты понял, я тебя спрашиваю?
Я устал идиотничать и решил позвонить. Пошел к телефону и набрал номер Бада Триблза. Это мой лучший друг, между прочим, один из лучших баскетболистов у нас. Мы с ним три года продержались в лучших по штату.
Трубку сняла его мама и как заверещит мне в ухо:
- Билли, это ты? Куда ты запропастился! А как поживает твоя жена, такая она у тебя милочка, а ваш очаровательный малыш? - Да, елки-палки, эта женщина всегда знает, о чем Спросить... В общем, она сказала, что Бада нет дома.
И добавила: - Сам понимаешь, холостяцкие заботы, - и по-дурацки захихикала. Я повесил трубку. Нет, от нее определенно можно было тронуться.
Да, елки-палки, я еще четыре часа просиживал кресло, купленное у Сильвермана, лакал бурбон и беседовал с Сэмом. И все ждал - сейчас войдет. Я даже спустился вниз и рывком открыл дверь. Рути не было, но я представил, что она здесь.
- Все нормально! - проорал я в темноту. - Заходи, Рути!
Покричав, я снова пошел в дом. И по дороге чуть не разревелся, ну да ладно. Пошел звонить, теперь уже Рути. Телефон гудел, гудел, я чуть с ума не сошел, пока не сняли трубку. Миссис Кроппер сняла. Ох, братцы, до чего не люблю я с ней по телефону разговаривать. Рути легла спать; говорит. Но ничего она не легла, а подошла к телефону. Ну мы поговорили немного, я и Рути. Я, значит, ну просил вернуться домой. Я, говорю, уже дома. А она мне я тоже уже дома, говорит. И повесила трубку, ну и я повесил.
А через полчаса слышу - машина подъезжает, ее отца, я сразу к окну. Смотрю, из машины вылезает Рути, но не отходит, все разговаривает со своим стариканом, долго так долго. А потом вдруг как развернется и к двери потопала. А старикан, тот уехал.
Как вошла, сразу ко мне на шею бросилась. И ревет - в три ручья. А я только и твержу, значит: "Рути... Рути". Заладил одно и твержу, точно придурок какой-то. А потом я сел в кресло, ну от Сильвермана которое, отличное все-таки кресло - а она ко мне на колени.
А я стал ей рассказывать, ну это, как я испугался, что она, значит, не вернется. А она, значит, молчит. Уткнулась мордашкой мне в шею. Она всегда молчит, когда мне в шею уткнется. Тогда я и спрашиваю:
- А пацан-то где? - Она ведь одна приехала, а наверху в кроватке его точно не было.
Тут она тоже заговорила:
- Он спал. Не хотела будить. Мама завтра его привезет.
- Я так боялся, что ты не вернешься домой, - говорю.
А она говорит, мать чуть ее не убила - за то, что она собралась назад, ко мне. Ну я ничего не сказал. А Рути продолжала и такое выдала, обхохочешься:
- Мама трубку сняла, я смотрю, у нее на голове сеточка для волос. Я просто обалдела. Представляешь, снова в этой своей дурацкой сеточке. Я сразу поняла, что дома ничего хорошего меня не ждет. - И уточнила: - Ничего хорошего у них дома.
Я спросил, что она имеет в виду, а она - сама, говорит, не знаю, что я имею в виду. Вот чудачка.
А потом, ну когда уже ночь настала, гроза началась - грохот, молнии сверкают. Я в три проснулся - а ее нет рядом, Рути, значит. Я тут же вскочил и чуть не кубарем вниз. Вижу, все лампочки горят - все до одной. Я к туалету - нет ее, я на кухню... там и нашел. Сидит за столом в голубенькой своей пижамке и в пушистых шлепках и читает - ну кто еще, кроме Рути, такое учудит - читает журнал, вроде бы, потому что на самом деле читать не получается от страха. Вы не видели мою жену, когда на ней надета голубая пижамка, или голубое платье, или купальник, голубой. Я пока не познакомился с ней, вообще не замечал, какого цвета на девчонках одежка. А на Рути как посмотришь, сразу ясно - голубое для нее самое то.
