Хунольд очень ответственно относится к воспитанию детей. Он старается понять, какие они, эти маленькие человечки, которых он кормит и воспитывает и для которых он наверняка образец или полубог, если не больше. Что именно из его черт, привычек, качеств и способностей проявится в них? Как ему обнаружить эти черты и развить их?
Он пытается учить детей начаткам местного языка, ведь дети, как известно, легко усваивают языки. Убеждает, что ненавидимая ими рыба на самом деле очень вкусная вещь, тем более что в ней есть фосфор и магний, которые полезны детям. Подробно рассказывает, в чем заключается его работа как заместителя президента, потому что в школе спрашивают, кто их папа и что хорошего он делает для людей с восьми до восьми?
Укладываясь спать в конце этого очень важного дня, маленькая Аннина спрашивает маму:
- А сколько раз мне надо будет лечь в кроватку, чтобы папа уехал?
- Восемь раз, - машинально отвечает Линда.
Жертвы дефолта
- А здесь, у скилифта, и не скажешь, что у нас дефолт.
- Да. Все те же толпы.
- Мы раньше заказывали вертолет.
- Мы тоже. И никаких тебе толп.
- А теперь приходится толкаться.
- Вообще, если кто действительно пострадал, так это мы. И деньги есть, а мы должны прибедняться.
- Да им только покажи, что у тебя есть деньги, так тебя сразу возненавидят. Особенно тут, на курорте, где полным-полно русских.
- Закажешь что-нибудь у стюардессы, не спросив о цене, значит, нажился на дефолте.
- Моя Жаклин вынуждена носить позапрошлогодние украшения. Прошлогодние, как она говорит, теперь слишком шикарны.
- Моя Габи тоже.
- Сначала, конечно, пришлось втолковать ей кое-что, но теперь, по-моему, ей это даже доставляет удовольствие.
- А-а, я ее понимаю: роскошь навыворот. У меня тоже бывает такое настроение: ты можешь себе позволить отказаться от чего-то.
- А поскольку другие поступают точно так же, то и ты не выглядишь нищим.
- Скорее наоборот.
- Главное - не переборщить. А Биндер взял и поехал в Берн вторым классом.
- Ну, Биндер и раньше любил повыпендриваться.
- С другой стороны, во время дефолта банкиры должны особенно тщательно следить за своим имиджем.
- Тогда тем более зачем ездить вторым классом, да еще в Берн?
- Погоди-ка: там, впереди, это не Вульфли?
- Вон тот толстяк в черной куртке?
- Да, с сезонной путевкой на рукаве.
- Тогда это точно он. Хвастаться сезонной путевкой в такое время может только Вульфли.
- Уволил пятьдесят шесть сотрудников, а путевку себе покупает на целый сезон.
- Я уже второй год как покупаю только на две недели.
- Мы в этом году вообще купили абонемент. То есть ты платишь, только когда действительно выходишь на лыжах. А когда, например, просто Новый год отмечаешь, то за лыжню ничего не платишь.
- Так они много не заработают, кто ж на Новый год на лыжах-то устоит.
- Тут ты не прав. Сейчас у людей нет денег бегать по магазинам и отмечать Новый год на полную катушку, так что первого января они встанут рано.
- Не-е, мы будем отмечать в узком кругу: со своими хоть прибедняться не надо.
- А мы будем у Рухти. Они уже сказали Габи, что стол будет рыбный, но без икры.
- Икра теперь - вещь опасная.
- Да нет, это я к тому, что даже в своем кругу лучше отмечать без излишеств. По крайней мере, если хочешь, чтобы первого числа все увидели тебя на лыжне.
- Тебя на лыжне, а меня у Матти. Если я не явлюсь к нему первого, кое-кто может подумать, что у меня было что отметить на полную катушку.
- Эх, метель бы сюда! И чтобы как раз первого. И на весь день.
- Когда нужна метель, всегда, как назло, бывает солнечно и ясно. Что до меня, то я вообще никуда не пошел бы.
- Так тоже не получится. Если ты не выпьешь с Матти его поганого шампанского, он подумает, что ты пьешь только свой "Рёдерер кристаль".
- Кстати, у нас его осталось целых двенадцать ящиков, еще с до дефолта, но теперь-то его на стол не выставишь. Ладно, авось не прокиснет.
- Я же говорю, если кто и пострадал от дефолта, так это мы.
Flexible response
- Э-э, Штутцер, - вдруг произнес Бауэр, уже закрыв совещание, - не могли бы вы задержаться на одну минуту?
Вот-те и квак.
Тойшер с Ульманом понимающе переглянулись.
Гфеллер поднял глаза от своего ежедневника.
А что же Штутцер?
О, Штутцер среагировал неплохо, говорили потом Тойшер с Ульманом: он посмотрел на часы. Как будто желая проверить, есть ли у него эта лишняя минута. Или намекая, что больше одной у него и нет. Или: "Вы меня извините, но не могли бы мы поговорить в другой раз?" Как будто не зная, что это на самом деле для него означает.
Гфеллер с ними не согласился, считая, что смотреть на часы в присутствии начальника в любом случае опасно. Вы скорее скомпрометируете себя, вряд ли шеф подумает, что вы действительно дорожите своим временем. Сам бы Гфеллер в ответ на это просто кивнул. Даже рискуя выдать, что догадывается, почему шеф попросил его задержаться. Нет, не раболепно-повинно, а по-деловому: конечно, мол, вы всегда можете на меня рассчитывать. Пара минут у меня найдется. И баста. Так было бы лучше всего, сказал Гфеллер.
Мугли потом вообще не говорил о том, какое впечатление произвела на него эта реакция Штутцера. Он просто радовался, что вызвали не его. Нет, это была даже не радость, это был тихий восторг. Потому что, конечно, по всем законам божеским и человеческим кару небесную заслужил именно Штутцер, а не он. Однако Мугли давно уже не верил в способность шефа быть судьей праведным и привык к регулярным нагоняям почем зря, а потому в этот раз просто обрадовался: громовержец промазал! Ура-а!
Бауэру тоже не понравилось, что в ответ на его слова Штутцер поглядел на часы. Но не потому, что думал в этот раз подловить Штутцера на чем-то. А потому, что этим жестом Штутцер обозначил свою неуместно нейтральную позицию. Видите ли, он не понимает, что его так деликатно задержали лишь для того, чтобы сообщить об увольнении не на глазах у всех! Поглядев на часы, Штутцер подчеркнул тем самым, что не знает и знать не желает об интересах фирмы и коллектива. О, для него увольнение - не обычная, пустая формальность, как ей и следует быть для рядового служащего, а прекрасная возможность демонстративно рухнуть с высоты в грязь, и именно на глазах у всех.
Совещание закончилось. Пока сотрудники расходились, Бауэр краем глаза следил за Штутцером: гляди-ка, он намечает свои дела в ежедневнике на месяц вперед, как будто его никто не собирается увольнять! Бауэр был твердо убежден, что сотрудник, оказавшийся бесполезным для коллектива, должен хотя бы проявить понимание и принять свое увольнение с честью и раскаянием. Но Штутцер, как оказалось, не способен даже на это. Штутцер из тех, кто может испоганить любое дело. И уж он-то ничего не сделает, чтобы облегчить ему, Бауэру, его и без того трудную задачу. Он будет молча взирать на него на самом что ни на есть голубом глазу и с наслаждением следить, как он, Бауэр, путается в словах. Он будет нарочно глядеть на него, как самец косули на новую сенокосилку, беспомощно, беззащитно и безвинно.
Тойшер, Ульман и Гфеллер тихо, но с достоинством вышли из кабинета. Лишь Мугли не мог скрыть своего восторга. Уже выйдя, он вновь просунул голову в дверь и подмигнул Бауэру.
Если его уволить, то он небось не будет так веселиться, подумал Бауэр.
И, неожиданно для себя передумав, заговорил со Штутцером о планах фирмы на будущий месяц.
Human-resource Management
Первая встреча была назначена в баре "Тиффани". Устроил ее хороший знакомый, Эдвард К. Семпер, шеф одного вполне надежного бюро по трудоустройству. "Тиффани", - сказал он, - самое лучшее место для неофициальных переговоров. И атмосфера неплохая, и знакомых вы там наверняка не встретите".
Войдя, Вундерли оказался в достаточно нетрадиционном баре, полном висячих ламп, как в настоящем "Тиффани", и седеющих длинноволосых мужчин с "роллексами" на руках, тоже очень похожими на настоящие.
Ему нужно было встретиться с человеком, которого он знал только по фотографии и по стандартному описанию. Это должен был быть блондин лет сорока пяти, бритый, респектабельной наружности и без всяких нетрадиционных ориентаций, что для Вундерли было очень важно, потому что сам Вундерли был более чем традиционен, по крайней мере в этом отношении.
Он с трудом идентифицировал людей по их фотографиям и потому немного волновался. Но волноваться не стоило: едва он сел за стол, в бар вошел высокий симпатичный блондин лет сорока с небольшим и направился прямо к нему.
- Надеюсь, я не слишком опоздал, герр Вундерли?
- Значит, вы и есть герр Вайнман, - облегченно вздохнул Вундерли, привставая со своего кресла.
Вот он, тот человек, который так блестяще наладил сбыт в "Хубаге", упорядочил ассортимент товаров в "Сибко" и полностью реорганизовал сервис и рекламу в знаменитой фирме "Шойфеле и Штуц".
Они быстро нашли общий язык. Выяснилось, что Вайнман трижды принимал участие в лыжном марафоне в Энгадине, а Вундерли каждый год ездит на автосалон в Женеву. Обмен такими подробностями личной жизни с небольшой толикой юмора впридачу - отличная увертюра к деловым переговорам.
