— Мы больше зависим от воды.
— Что?
— Благодаря ей мы живем.
— Мы раньше умираем.
— Испытывая при этом удовлетворение.
— Страдают дети.
— Меньше, чем когда их бьют.
— Это не связано.
— Связано — беспричинным бешенством родителей, жаждущих покурить.
— Ладно, хорошо. И все же это опасно.
— Это ведь не наркотики, Тео. От этого не рушатся дома.
— Зато возрастает опасность пожара.
— Это всего лишь одна безумная женщина со своими дружками.
— Она не безумна.
— Они все одинаковы.
— Просто замужняя.
— Ненавидят одного курильщика, а валят на всех остальных. Нам надо только продолжать, пока она не отступится и не оставит нас в покое.
— Думаешь, она меня ненавидит?
— Откуда мне знать? Она ненормальная.
— Ты видел, как она размахивает плакатом? Восхитительно.
— Перестань себя мучить. Слушай, давай покурим, пока Бананас не изодрал диван. Тео.
— Прости. Что?
— Давай покурим, ладно?
— Я пытаюсь снизить дозу.
— Пытаешься сделать что?
— Говорят, иногда сигареты заменяют влечение.
— Последняя просьба, солдат.
Я виню себя. Пожалев его, я сам об этом попросил.
1916 год и т. д. Офицер достает из верхнего левого кармана своего мундира серебряный портсигар, а затем спрашивает Уолтера насчет последней просьбы. Уолтер молчит.
— Говори, солдат. Хочешь сигарету или нет?
— Я не курю, — говорит Уолтер.
— Я не курю, сэр.
— Я не курю, сэр.
— Разумеется, ты куришь. Тебя вот-вот расстреляют. Бери.
Не лучшее время говорить, что Уолтер не курит, поскольку это вредно для здоровья, поэтому он взял у офицера сигарету и сжал ее губами. Затем офицер достал серебряную зажигалку и чиркнул колесиком. Бензин кончился.
— Проклятье, — сказал он.
Он спросил снабженцев, нет ли у них спичек, и, к сожалению, таковые сыскались. Офицер взял коробок у кондитера, тут же занявшего свое место в строю с ружьем наизготовку.
— Эти спички отсырели, — сказал офицер. — Где они были?
— В окопе, сэр.
Офицер зажег спичку, чтобы проверить, горят ли они вообще. Отшвырнул первую спичку и вернулся к Уолтеру. Зажег вторую и поднес к сигарете Уолтера, как раз когда тот выдохнул, тренируясь курить. Спичка погасла.
— Простите, — сказал Уолтер.
— Простите, сэр.
— Простите, сэр.
Офицер зажег третью спичку, и его застрелил немецкий снайпер.
— Можно мне посидеть на твоем пуфике?
— Нет, мам, пожалуйста.
— Я никогда раньше не сидела на пуфике. Низковато.
— Мам.
— А вообще-то удобно. Надо наклониться? Или откинуться?
— Не сиди на моем пуфике.
— Я только пробую. Помоги мне встать.
Она подобрала и сложила кое-какую одежду.
Подошла к постели и села на краешке позади меня. Взяла книгу с ночного столика и посмотрела на тающие часы на обложке. Потом медленно, словно протягивая руку, чтобы схватить живое существо, достала сигарету Джулиана из открытого пенала фирмы “Хеликс”. Укоряюще воздела руку:
— Грегори.
— Мам.
— Что это такое?
— Мам, ты знаешь, что это такое. Это сигарета.
— А что она делает в твоей комнате?
— Она моя. И это всего лишь сигарета.
Я забрал у нее сигарету и сунул обратно в пенал. Мама сказала, что она меня не понимает, и я почувствовал, что она изо всех сил старается быть всепонимающей.
— Сперва сигареты, — сказала она, — а потом Нью-Йорк. Все дело в девушке?
Я не ответил.
— Знаешь, ты ведь можешь поработать в магазине.
Ее рука с материнским коварством обняла мои плечи, меж тем как мать терпеливо объясняла мне, что на улицах Нью-Йорка каждый день застреливают приезжих идеалистов — в основном реалисты. Она также напомнила мне, что я всецело принадлежу к среднему классу и потому совершенно ничего не умею. Я должен помнить, кто я такой: Грегори Симпсон, сын мистера и миссис Симпсон, торговцев табачной продукцией.
— Я не хочу работать в магазине, — сказал я.
— Я попрошу отца.
— Я не хочу работать в магазине.
— А чего ты хочешь? Чего ты в жизни действительно хочешь?
— Не знаю.
— Чего бы ты ни хотел, — сказала она, — тебе этого не получить. В том виде, в каком ты этого хочешь. Ты ведь это понимаешь?
Она чуть сжала мое плечо.
— Чего-то вечно не хватает, всегда есть какая-то неудовлетворенность, это у всех так. Работа у отца — далеко не худшее.
— А что думает папа?
— Что он наркоторговец.
— Это же табачный магазин. Я наверняка закурю.
— Как будто ты этого еще не сделал, — сказала она, многозначительно глянув на пенал фирмы “Хеликс”. — Сигареты не помогут, Грегори.
— Я не курю, мам, — сказал я. — Я ведь обещал, помнишь?
По-моему, я ее не вполне убедил.
— Это сентиментальная сигарета, — сказал я.
Она крепко обняла меня, притиснув мое горло к своему плечу.
— Я люблю тебя, Грегори, — сказала она. — Не забывай, что я очень тебя люблю.
— Окружен стеной.
— Звучит недурно, — сказал Тео.
— Ты, поди, спятил, — сказал Уолтер.
Мы сидели в № 47 под конец очередного благотворительного вечера, и я описывал свой вожделенный дом у моста. Я все еще пробегал мимо него дважды в неделю по пути в Центр исследований, и он, как ни странно, все еще пустовал.
Он был плоский и квадратный, сложенный из обшарпанных оранжевых кирпичей, похожих на сигаретные фильтры. Фасад ровный, без всякого орнамента, из-за этого дом походил на хозяйственную постройку, скромную, лишенную самого дома.
Я могу его купить, если захочу. Если мне выплатят задаток за следующий год, я легко могу его себе позволить. На худой конец, я могу получить топографический отчет, хотя Тео умолял меня жить с ним в квартире.
— Тео?
— Там привидения, — сказал Уолтер. — Вот почему его никак не продадут.
— Тео, ты что думаешь?
— Тут все знают, — добавил Уолтер, — что два предыдущих дома стояли ровно на том же самом месте.
Я хотел, чтобы Тео сказал что-нибудь, что угодно, но Уолтер уже разразился описанием первого дома, серого сооружения с высокими шпилями и черепичной крышей, потемневшей от дождя. В сумерки из зарешеченных окон с писком сломя голову разлетались летучие мыши-вампиры, жаждавшие крови.
(Все это, за вычетом летучих мышей, я знал. В топографическом отчете ясно говорилось, что все три дома воздвигались на одном и том же фундаменте, из-за чего нынешнее кирпичное строение стало прочнее. Два предыдущих здания по несчастливому совпадению сгорели при пожаре.)
— Это сделал старик, — сказал Уолтер.
— Какой старик?
— Безумный профессор-поджигатель. Он курил опиум, как китаец, и у него от этого съехала крыша. Тогда он подпалил свой дом.
— Виновато электричество.
— А когда построили второй, он вернулся привидением и спалил его тоже. Вот почему никто не осмеливается этот дом купить. Потому что кто знает, вдруг привидение там до сих пор сидит?
(В топографическом отчете недвусмысленно значилось, что никто не покупал дом из-за того, что его задняя часть, выходившая на овраг, сильно отсырела. Поджечь его не проще, чем мокрую губку.)
— Спасибо, Уолтер, — сказал я. — Это весьма интересно и познавательно.
— Звучит недурно, — сказал Тео, рассеянно стряхивая сигаретный пепел на штанину и прислушиваясь к голосу Эмми в коридоре: эгоистичная любовная страсть начисто вытеснила его здравомыслие и чуткость к друзьям и соседу по квартире.
— Мать говорит, ты хочешь работать в магазине.
— Я не хочу работать в магазине.
— С чего бы тебе хотеть работать в магазине?
— Я не хочу работать в магазине.
— Только через мой труп.
Он сказал, что, поскольку не выдал мне денег дяди Грегори, я их сэкономлю, оставаясь дома. А что насчет моего университетского образования?
— Ты никогда не учился в университете, — сказал я.
— Вот именно. Думаешь, я хотел торговать табачной продукцией?
Или же, в качестве замены образованию, существовали страны, полные удовольствий куда более изощренных, чем те, что предлагались сетью провинциальных английских лавок, торгующих периодическими изданиями. Он сказал, что мне не обязательно заниматься этим всю жизнь, и был прав. Есть ведь еще Нью-Йорк и прекрасные женщины, умоляющие спасти их из горящих зданий.
Но есть ведь еще и гложущая подозрительность, нагнетаемая моей матерью, что матери всегда правы и мне надо определиться со своей жизнью сейчас, пока я в состоянии. Возможно, моя судьба заключается не в прекрасных женщинах, а в том, чтобы управлять сетью табачных магазинов Симпсонов.
