ликвидацию. Вы успешно реорганизуете предприятие, а затем с блестящим
успехом ликвидируете вторичное банкротство.
Бродбент и Ларри переглядываются, ибо приходится допустить, что либо
священник сам прожженный финансист, либо он вдохновлен свыше.
Вы успешно отделаетесь от первоначальных пайщиков, после того как
успешно их разорите; и в конце концов с большим успехом приобретете
отель в собственность по два шиллинга за фунт. (Все более сурово.)
Кроме этих успешных операций, вы не менее успешно предъявите ко
взысканию ваши закладные (укоризненный его перст поднимается сам собой)
и вполне успешно выгоните Хаффигана в Америку, а Барни Дорану с его
грубиянством и сквернословием найдете успешное применение в роли
надсмотрщика над вашими белыми рабами. А затем (тихо и горько), когда
этот мирный, заброшенный край обратится в кипящий котел, где мы все
будем выбиваться из сил, добывая для вас деньги, а на ваших
политехнических курсах нас будут обучать, как это делать с наибольшим
успехом, а ваша библиотека затуманит мозги тем, кого пощадят ваши
винокуренные заводы, а наша Круглая башня будет реставрирована и
пускать в нее станут по билетам ценою в шесть пенсов и устроят при ней
буфет и парочку аттракционов для развлечения посетителей, тогда, без
сомнения, ваши английские и американские акционеры весьма успешно
растратят деньги, которые мы для них добудем, на травлю лисиц и охоту
за фазанами, на операции рака и аппендицита, на чревоугодие и карточную
игру; а то, что у них останется, вы употребите на создание новых
земельных синдикатов. Четыре греховных столетия миру грезился этот
вздорный сон об успехе; и конца еще не видно. Но конец придет. Бродбент (серьезно). Это глубоко верно, мистер Киган, глубоко верно. И
изложено с блестящим красноречием. Вы напомнили мне покойного Раскина
великий человек, знаете ли. Я вам сочувствую. Поверьте, я целиком на
вашей стороне. Не смейтесь, Ларри; когда-то Шелли был моим любимым
поэтом. Не будем изменять мечтам нашей юности. (Выпускает облако
сигарного дыма, которое уплывает за гребень холма.) Киган. Ну что, мистер Дойл? Чем эти английские сантименты лучше наших
ирландских? Мистер Бродбент проводит жизнь, безуспешно восхищаясь
мыслями великих людей и весьма успешно служа корыстолюбию низких
охотников за наживой. Мы проводим жизнь, успешно издеваясь над ним и
ровно ничего не делая. Кто из нас имеет право судить другого? Бродбент (снова занимает место справа от Кигана). Нельзя ничего не делать. Киган. Да. Когда мы перестаем делать, мы перестаем жить. Так что же нам
делать? Бродбент. Ну то, что под руками. Киган. То есть сооружать площадки для гольфа и строить отели, чтобы привлечь
сотни бездельников в страну, которую работники покидают тысячами,
потому что это голодная страна, невежественная и угнетенная страна? Бродбент. Но, черт побери, бездельники перегоняют деньги из Англии в
Ирландию! Киган. Так же, как наши бездельники в течение стольких поколений перегоняли
деньги из Ирландии в Англию. Что же, спасло это Англию от нищеты и
унижения, худших, чем все, что мы здесь испытали? Когда я впервые
отправился в Англию, сэр, я ненавидел ее. Теперь я ее жалею.
Воображение Бродбента не в силах охватить эту ситуацию:
ирландца, жалеющего Англию; но так как в эту минуту
гневно вмешивается Ларри, Бродбент отказывается от
дальнейших попыток найти достойный ответ и снова
принимается за сигару.
Ларри. Много ей будет пользы от вашей жалости! Киган. В счетных книгах, которые ведутся на небе, мистер Дойл, сердце,
освобожденное от ненависти, значит, быть может, больше, чем земельный
синдикат с участием англизированных ирландцев и гладстонизированных
англичан. Ларри. Ах, на небе! На небе, может быть, и так. Я там никогда не бывал. Вы
мне не скажете, где оно находится? Киган. Могли бы вы сегодня утром сказать, где находится ад? А теперь вы
знаете, что он здесь. Не отчаивайтесь в попытках отыскать небо; оно,
может быть, так же близко от нас. Ларри (иронически). На этой святой земле, как вы ее называете? Киган (со страстным гневом). Да, на этой святой земле, которую такие
ирландцы, как вы, обратили в страну позора. Бродбент (становится между ни ми). Тише, тише! Не начинайте ссориться. Ах вы
ирландцы, ирландцы! Опять как в Баллихули?
Ларри пожимает плечами иронически и вместе раздраженно,
делает несколько шагов вверх по откосу, но тотчас
возвращается и становится по правую руку от Кигана.
(Конфиденциально наклоняется к Кигану.) Держитесь за англичанина,
мистер Киган; он здесь не в чести, но он, по крайней мере, способен
простить вам то, что вы ирландец. Киган. Сэр! Когда вы говорите мне об ирландцах и англичанах, вы забываете,
что я католик. Мое отечество не Ирландия и не Англия, а все великое
царство моей церкви. Для меня есть только две страны - небо и ад;
только два состояния людей - спасение и проклятие. Находясь сейчас
между вами двумя - англичанином, столь умным при всей своей глупости, и
ирландцем, столь глупым при всем своем уме, - я, по невежеству моему,
не могу решить, который из вас более проклят. Но я был бы недостоин
своего призвания, если бы не принял равно в свое сердце и того и
другого. Ларри. Что во всяком случае было бы дерзостью с вашей стороны, мистер Киган,
ибо ваше одобрение ни тому, ни другому не нужно. Какое значение имеет
вся эта болтовня для людей, занятых серьезным практическим делом? Бродбент. Я с вами не согласен, Ларри. Я считаю, что чем чаще высказываются
такие мысли, тем лучше: это поддерживает моральное настроение общества.
Вы знаете, я сам мыслю достаточно свободно в вопросах религии; я готов
даже признаться, что я - о да, я скажу, что ж, я не боюсь, - что я
приближаюсь по своим взглядам к унитарианству. Но если бы в
англиканской церкви было хоть несколько таких священнослужителей, как
мистер Киган, я бы немедленно к ней присоединился. Киган. Слишком большая честь для меня, сэр. (Обращаясь к Ларри, с пастырским
смирением.) Мистер Дойл, я виноват в том, что, сам того не желая,
возбудил в вас против себя недобрые чувства. Простите меня. Ларри (он нисколько не тронут и по-прежнему враждебен). Я с вами не
церемонился и не требую церемоний от вас. Ласковые речи и ласковые
манеры дешево стоят в Ирландии; приберегите их для моего друга, на
которого они производят такое сильное впечатление. Я-то знаю им цену. Киган. Вы хотите сказать, что не знаете им цены. Ларри (сердито). Я сказал то, что хотел сказать. Киган (кротко, оборачиваясь к англичанину). Видите, мистер Бродбент, я
только ожесточаю сердца моих земляков, когда пытаюсь им проповедовать;
врата адовы все еще одолевают меня. Разрешите с вами попрощаться. Лучше
мне бродить в одиночестве возле Круглой башни и грезить о небе.
(Начинает подниматься по холму.) Ларри. Да, да! Вот оно самое! Вечные грезы, грезы, грезы! Киган (останавливаясь и в последний раз обращаясь к ним). В каждой грезе
заключено пророчество; каждая шутка оборачивается истиной в лоне
вечности. Бродбент (задумчиво). Как-то раз, когда я был ребенком, мне приснилось, что
я попал на небо.
Ларри и Киган оба в изумлении смотрят на него.
Так что-то вроде зала, повсюду голубой атлас, и все благочестивые
старушки нашего прихода сидели там рядком, словно во время
богослужения. А на другом конце, на амвоне, маячил какой-то господин
довольно устрашающего вида. Мне там не понравилось. А на что похоже
небо в ваших снах? Киган. В моих снах - это страна, где государство - это церковь, и церковь
это народ; все три едины. Это общество, где работа - это игра, а игра
это жизнь; все три едины. Это храм, где священник - это молящийся, а
молящийся - это тот, кому молятся; все три едины. Это мир, где жизнь
человечна и все человечество божественно; все три едины. Короче говоря,
это греза сумасшедшего. (Поднимается по холму и исчезает из виду.) Бродбент (дружелюбно глядя ему вслед). Какой закоренелый церковник и какой
закоснелый консерватор! Любопытная фигура. Здесь он будет вроде местной
достопримечательности. Не хуже, чем Раскин или Карлейль. Ларри. Да. Много было толку от их болтовни! Бродбент. Нет, нет, Ларри! Они образовали мой ум, они бесконечно повысили
мое моральное настроение. Я искренне благодарен Кигану - я стал другим
человеком под его влиянием; и гораздо лучшим, уверяю вас. (С искренним
энтузиазмом.) Я чувствую сейчас, как никогда, что был совершенно прав,
решив посвятить свою жизнь Ирландии. Скорей идем выбирать место для
нашего отеля.
КОММЕНТАРИИ
Ирландец Шоу написал десяток пьес и все - об англичанах. Известность, которой он достиг в начале XX в., побудила его соотечественников обратиться к нему с просьбой написать пьесу для Ирландского литературного театра (предшественника прославленного "Эббитиэтр" - Театра Аббатства в Дублине). Инициатива исходила от ирландского поэта У. Б. Йитса. Идея увлекла Шоу, и он в 1904 г. написал "Другой остров Джона Булля". Как известно, Джон Булль (Джон Бык) - нарицательное имя для обозначения Англии и англичан. "Другим островом Джона Булля" была Ирландия, входившая тогда в состав Британской империи.
