- Мне не следовало позволять вам идти одной,- сказал я.
Она пожала плечами.
- Мне и теперь, в сущности, страшно,- созналась Бибиш.- Сюда никто не может войти? Что, если какой-нибудь пациент...
- В такой поздний час это маловероятно,- сказал я.-Но если кто-то придет, то ему придется позвонить снизу, а уж наверх я его не пущу.
Бибиш закурила папиросу.
- Выпьем чаю, поболтаем немножко, а затем я уйду,- сказала она.
Я промолчал. Она уставилась на синее пламя спиртовки. Портной на первом этаже зашелся кашлем.
Бибиш испуганно вздрогнула.
- Кто это?
- Это мой хозяин. У него бронхит.
- Что, так будет продолжаться всю ночь? - осведомилась она.
- Нет. Если он не уснет, я спущусь вниз и дам ему кофеину или какое-нибудь другое успокоительное средство.
Ее, по-видимому, что-то сильно раздражало.
- Я, право, не знаю, чего ради я пришла сюда,- заговорила она.- Может быть, вы сумеете это объяснить? Да, да, смотрите же на меня, смотрите хорошенько. Чего вы, собственно говоря, ожидали? Что я брошусь вам на шею? Вы даже не поздоровались со мной как следует.
Я наклонился и обнял ее, но она отстранилась и оттолкнула меня.
- Бибиш! - воскликнул я изумленно и несколько обиженно.
- Да? Я все еще Бибиш,- засмеялась она.- Все та же прежняя Бибиш. Какой вы, однако, неловкий! Вы порвали мне платье. Нет ли у вас случайно синего шелка? Нет. Впрочем, откуда у вас может взяться синий шелк?
Я сказал, что спущусь к портному и спрошу у него. Она согласилась.
- Ступайте,- сказала она.- Но не задерживайтесь слишком долго. Мне страшно. Ей-богу, мне будет страшно одной. Я запру за вами дверь. Вы должны будете постучать и сказать, что это вы, иначе я не отопру.
Когда я вернулся, дверь была незаперта. Я вошел в комнату, Бибиш стояла перед зеркалом и приводила в порядок свои волосы. Ее платье лежало на диване. Она набросила на плечи легкое, вышитое красным шелком кимоно. Я и не заметил, что она принесла его с собой. В зеркале отражалось ее ясное, спокойное, красивое и исполненное решимости лицо.
- Вот так,-сказала она, не оглядываясь на меня.-Теперь вы можете со мною поздороваться.
Я сжал голову ладонями и отогнул назад. Она испустила болезненный стон. Может быть, я схватил ее слишком грубо. Мучителен и дик был поцелуй, в котором мы обрели друг друга.
- Ты появился здесь и нарушил мой покой,- стала она жаловаться, когда я наконец оторвался от ее губ.- В твоих глазах кроется какая-то таинственная сила. Ты всегда так легко добиваешься успеха у женщин? Стоит только тебе пристально посмотреть, и... Скажи правду, ты любишь меня?
- Разве ты этого не чувствуешь, Бибиш?
- Да, но я хочу и слышать это. Нет, ничего не говори... Скажи лучше, как ты прожил весь этот год, пока мы с тобою не виделись. Была ли у тебя возлюбленная? Была ли она хороша собой? Красивее меня? Да? Нет? Правда, нет? Если ты отвечаешь на мои вопросы, то это не значит, что должен перестать меня целовать. Вполне мог бы делать и то и другое... Что, не можешь?
Она закрыла глаза и целиком отдалась во власть моих поцелуев. Кимоно соскользнуло с ее плеч... Я сжимал ее в объятиях, и трепет невыразимого блаженства пробегал по моему телу, пронизывая все мое существо.
* * *
Под утро, когда стало светать, моя возлюбленная ушла. Она не позволила мне проводить ее. Мы простились в темном углу между лестницей и мастерской портного.
- Я скоро снова приду,- сказала она, прижимаясь ко мне.- Нет, не завтра. В ближайшие дни нам придется очень много работать, но, как только работа будет закончена, я не заставлю тебя ждать. Я бы еще осталась, но... Мне пора домой, не то котеночек придет и молочко мое слизнет. Ах ты, глупый, никакого котенка у меня нет, это такая детская песенка. Если я встречу кого-нибудь на улице, то скажу, что вышла прогуляться. Поверят ли мне? Пусть не верят - мне безразлично. Поцелуй меня еще раз. Откуда ты, собственно говоря, знаешь, что в детстве меня называли Бибиш? Разве я тебе об этом рассказывала? Мы непременно должны увидеться сегодня еще раз. Постучи в окно, когда будешь проходить мимо моего дома. Ну, еще один поцелуй! А теперь прощай!
Я смотрел, как она ступает по хрустящему снегу мелкими, неуверенными шагами. Один раз она обернулась и помахала мне рукой. Когда она скрылась из виду, я поднялся в свою комнату. Мной овладело какое-то радостное беспокойство. Никогда еще я не испытывал подобного чувства. Мне казалось, что мне необходимо сейчас же, не откладывая ни на секунду, предпринять какое-нибудь новое и необычное дело - например, научиться верховой езде, или приступить к серьезному научному исследованию, или хотя бы побегать часок по снегу.
В девять часов утра начался мой рабочий день - точно так же, как до того начинались все остальные мои рабочие дни. "Странно,- подумал я,- как будто этой ночью не произошло ничего особенного!" Появился первый пациент. Это был тот страдалец, который жаловался на невралгические боли. Я приветствовал его с чувством искренней радости и был даже как будто тронут его приходом. Накануне я почти прогнал его, так как ожидал Бибиш, а теперь, когда она ушла, я принял его как милого старого друга.
- Ну, как вы провели ночь? Расскажите-ка! - обратился я к нему, угощая его сигарой, печеньем, финиками и рюмкой ликера.
Глава XIX
В последующие дни мне никак не удавалось повидаться с Бибиш с глазу на глаз. Каждый раз, когда я проходил мимо пасторского дома, барон фон Малхин сидел у нее в лаборатории. Я смотрел в окно и видел в свете настольной лампы его узкую голову с высоким лбом и поседевшими висками. Он держал в руках пробирку или стоял перед каким-то стеклянным сосудом цилиндрической формы, напоминающим по виду сокслетовский аппарат. Один раз в лаборатории было темно, Бибиш сидела в соседней комнате за пишущей машинкой, а барон, по-видимому, ходил взад и вперед и диктовал ей что-то. Я не видел его самого, а лишь тень, скользившую по стенам и потолку.
Он постоянно торчал у нее в квартире. У нее не было ни минуты свободного времени, но теперь это меня уже не тревожило. Та ночь, когда она стала моей, многое изменила во мне. Если до того времени я был болен, то теперь чувствовал себя исцеленным. Сомнения, терзавшие мою душу, исчезли, и я не страдал больше от постоянной смены настроений. Я любил Бибиш еще больше, чем прежде, любил так безумно, как люблю и теперь. Но вместе с тем во мне воцарилось какое-то великое спокойствие - я чувствовал себя как альпинист, который с необычайными трудностями и риском вскарабкался по отвесной стене и теперь лежит на солнышке, радостно опьяненный достигнутым успехом, счастливый и полный веры в себя. Мое ожидание утратило всякий оттенок мучительности. Я знал, что Бибиш вернется ко мне, как только будет закончена ее работа. И если я чувствовал себя одиноким, если меня охватывала тоска по ней, мои мысли уносились к той незабвенной ночи любви.
В эти дни я работал больше, чем обычно. В деревне обнаружилось два случая заболевания дифтеритом, а кроме того, меня чрезвычайно беспокоило состояние здоровья маленькой Эльзы. Скарлатина у нее прошла, период шелушения закончился, но ее хрупкий организм очень ослабел, и девочка нуждалась в перемене климата. Я считал, что ей было просто необходимо пожить некоторое время в менее суровом климате. Я должен был поговорить на эту тему с бароном фон Малхином, всецело поглощенным своими фантастическими планами, не оставлявшими ему времени подумать о своей маленькой дочке.
Я возвращался из домика лесничего. Был субботний вечер. С той дня прошла уже неделя. Неделю тому назад я шел в Морведе по проселочной дороге и искал барона. Деревенские обитатели стояли небольшими группками возле постоялого двора и соседней лавки. Мужчины и женщины, старики и дети - все, кто только не сидел дома за чисткой картофеля, собрались здесь. Крестьяне были как всегда молчаливы, но в их утомленных лицах, обветренных и изборожденных морщинами забот, сквозило какое-то беспокойное ожидание. Они смотрели вслед саням, нагруженным пивными бочками и медленно двигавшимся по направлению к барскому дому. Кучер шел рядом с санями и пощелкивая кнутом. Хотя я никого ни о чем не спрашивал, лавочник тут же сообщил мне, что по случаю своих именин барон пригласил всю деревню к себе на двор. Для приема самостоятельных хозяев и арендаторов оборудован большой зал барского дома, примыкающий к зимнему саду, а батраков и дровосеков будут угощать в людских комнатах, расположенных в нижнем этаже того дома, в котором помещается контора управляющего. В качестве угощения будет подаваться жареная свинина и колбаса с тушеной капустой, а кроме того, барон жалует по два стаканчика водки на каждого и пиво в неограниченном количестве. У него, лавочника, барон купил целый ящик пряников, предназначенных для раздачи детям, чтобы и те могли побаловаться. Господин барон никогда не бывал так щедр в прошлые годы.
- Крестьяне говорят,- продолжал лавочник,- что господин барон в честь праздника намеревается простить некоторым должникам накопившиеся за ними недоимки арендной платы. Но я этому не верю. Ведь это означало бы нарушение установленных правил! Я-то уж знаю господина барона. Он, конечно, сочувствует бедным людям, но в тех случаях, когда речь идет об арендной плате, он шутить не любит. Правила необходимо соблюдать, иначе мы Бог знает до чего дойдем. Стоит только крестьянам заметить, что в отношении арендной платы не соблюдается прежний строгий порядок... В чем дело, малыш, чего ты так спешишь? Что, где-нибудь пожар? Что ты говоришь? На тридцать пфеннигов табаку для твоего деда? Вот тебе твой табак, да смотри, не потеряй его и не забудь кланяться от меня своему деду. Ну а теперь беги вовсю, только смотри, не опрокинь колокольню!
