Тебе не смешно.
Твою жену обозвали сучкой.
Застегиваешь ей безрукавку до самого подбородка, голову прячешь в капюшон.
Больше не хочешь, чтоб на нее глазели, рассматривали, мысленно раздевали.
Стать бы опять собой, ну хоть на мгновенье, и обнять ее.
Выходишь на вашей остановке, идешь по перрону, замедляешь шаг, останавливаешься.
Посреди перрона обхватываешь себя руками.
И что есть силы сжимаешь.
Люди толкают тебя, плевать, в капюшоне ты их просто не видишь.
Жены дома нет, обходишь квартиру, везде — чистота и порядок, блестит, как новенькая, сумела даже плиту подвинуть — сил-то прибавилось — вымыла и под ней.
Пытаешься взять себя в руки, чего с ума-то сходить, но пол под ногами шатается и накатывает страх.
Страх, что, убрав квартиру, она ушла совсем, оставив лишь свое тело, и может даже умерла, дрожишь, тщетно твердишь себе, что ведь она могла просто пойти прогуляться, ощущаешь страх всем телом, тебя бросает то в жар, то в холод, не понимаешь, что с тобой, раздеваешься прямо в коридоре, стаскиваешь сапоги, юбку, безрукавку, и, оставшись в одних трусиках, бросаешься к телефону, звонишь теще.
Теща говорит «алло», тут же спрашиваешь ее, не у них ли твой муж.
Пауза, потом спрашивает, как ты себя чувствуешь.
Отвечаешь: хорошо, плохо, когда как, что очень спешишь, объяснишь потом.
Говорит, что мужа твоего у них, увы, нет. Они с отцом охотно повидались бы с ним. А вообще-то с вами обоими, хоть ненадолго.
Теща все пытается выяснить, все ли с тобой в порядке, покупаешься на ее ласковый голос, шепчешь, что нет, что ты на пределе, тебе страшно, не понимаешь, кто ты.
Говорит, что ты — ее любимая доченька.
Стискиваешь зубы.
Говорит: никогда в этом не сомневайся.
У тебя разболелась голова.
Говорит: все уладится.
На глаза наворачиваются слезы, сдерживаешься, благодаришь тещу, говоришь — да, конечно, все уладится, и вешаешь трубку, входная дверь распахивается: жена тащит из подвала ваш телевизор.
Скрещиваешь руки, прикрывая голую грудь.
Останавливается в дверях и сообщает, что пульт не нашла.
Волочет телевизор в гостиную, задевая за косяки и чертыхаясь.
Улыбаешься, больше не сдерживаешь слезы, бежишь одеваться.
Дверь в гостиную открыта, там работает телевизор, в старых джинсах и толстом свитере ходишь взад вперед по коридору, наконец, смирив гордыню, садишься рядом с женой на диван.
Сидите оба перед телевизором, столько лет такого не случалось.
Жене некогда смотреть телевизор, у тебя наоборот — слишком много свободного времени, чтобы его смотреть.
Но сегодня баста, приникли к телевизору и наслаждаетесь.
Каждый в своем углу дивана, по очереди встаете и переключаете каналы, смотрите все подряд — документальный фильм, сериал, и вскоре забываете о себе.
Превращаетесь в гусениц и бабочек, ковбоев, летчиков-героев, инопланетян, мертвецов, львов, вас больше не существует, уступаете место другим, жадно впитываете и наслаждаетесь.
В какой-то момент ты встаешь и идешь за чипсами и пивом, возвращаешься.
Из-под дивана раздается мяуканье, отодвигаешь ноги в сторону.
Жена отрывает глаза от телевизора, смотрит, как ты травишь ее желудок, выхватывает один ломтик из пакета, жует осторожно, словно опыт ставит, выплевывает его в руку. Предлагаешь ей пива, категорически отказывается, тоже встает и идет на кухню.
Сейчас начнется фильм, прибавляешь звук, жена спешит к телевизору с водой и виноградом.
Пока идут титры, громко рыгаешь. Жена поворачивается к тебе, смотрит на свое лицо, не веря твоим глазам.
Прижимает руку к груди, напрягается и тихонько рыгает в ответ.
Улыбаешься, хочешь еще рыгнуть, но жена знаком показывает, что фильм начинается.
У актеров на экране начинается своя жизнь, увлеченно следите за ними, ее правая рука, твоя левая лежат рядом на диване.
Время идет.
Вы спите все больше и больше.
Все лучше и лучше.
Сон вам необходим.
Забыться и спать.
Жить в другом человеке — изнурительно, как на чужбине, через какое-то время ломаешься, надоедает приспосабливаться, хочется домой, говорить на своем языке, понимать, что происходит.
Иногда вы желаете друг другу «спокойной ночи» в полдевятого вечера и тут же забываетесь сном, как дети, она — в гостиной, ты — теперь в спальне, твое тело — на диване, ее — на кровати, она — в тебе, ты — в ней, и между вами стена.
Раннее утро, в ванной жена наводит на тебя марафет, самое приятное, что с тобой случается за день, в это время вы никогда не ссоритесь, ты сидишь, не шелохнувшись, она сосредотачивается, вы оба спокойны и заняты делом, никаких посторонних мыслей, вы рядом и все, ты сидишь на крышке унитаза, она склонилась над тобой, прихорашивает свое собственное лицо.
Жена уже намекала тебе: вполне мог бы краситься сам, дело нехитрое, столько раз видел, как она это делает, она же не знает, что ты всегда смотришь только на нее, как она, сама того не ведая, превращает твое лицо из безвольного в решительное, из унылого в оживленное, из мрачного в веселое.
Таким ты себе нравишься.
Жена в тебе тебе нравится.
Тем более она продолжает бриться каждый день, и щеки у тебя теперь гладкие, пахнут приятно, волосы в носу пострижены, кожа, лишившись никотина, светится здоровьем, даже естественный запах у тела пробудился.
Жена держит тебя за подбородок и просит не вертеть головой, смотришь на нее, пока она заканчивает подводить тебе глаза. Кивает на губы: сначала надо их сжать, потом вытянуть, а она накрасит их помадой, тебе грустно — она заканчивает, то есть все начинается по новой.
Вы опять меняетесь ролями.
Жена возвращается на кухню мыть посуду, ты ей завидуешь, скучаешь по посуде, по кухне, по вашей квартире.
Хорошо бы в одиночестве склониться над раковиной и вымыть тарелку.
Передохнуть.
Протереть ее как следует.
Вдохнуть.
Почувствовать себя этой тарелкой.
Выдохнуть.
Тарелкой, которую трут.
Нет, увольте.
Пора на работу.
Сидишь у жены в кабинете, теребишь ее короткие волосы, увлеченно читаешь рукопись будущей, как ты полагаешь, мадемуазель-бестселлер.
К телефону не подходишь, твой кофе остыл, ты едва к нему притронулся, даже забыл покурить. Подружка секретарши схватила тебя и увела за собой, ты поддался, на сей раз даже не сопротивлялся, она не отпускает тебя, ты — ее, все померкло, кроме слов, фраз и страниц, которые ты переворачиваешь с бьющимся сердцем.
Читаешь с упоением и даже не замечаешь, что между ног что-то течет, просто не обращаешь на это внимания, пока случайно не опускаешь глаза и видишь кровь.
Вскрикиваешь.
Ты не дурак, прекрасно понимаешь, в чем дело, и все же вскрикнул ведь.
Твоя секретарша заглядывает в кабинет, прячешь ноги под стол и говоришь ей, что ничего не случилось, все в порядке, а вскрикнул потому, что убийца из триллера привел тебя в ужас.
Она улыбается, триллер уже прочла, желает приятного чтения и предупреждает, что в конце, ну просто улет!
И ты вдруг понимаешь, что роман, кровь, убийца, секретарша, твой испуг — все ничто по сравнению с одним этим словом «улет», и ты радуешься ему искренне, как ребенок, и конечно же, сам ты уже никакой не писатель.
Но кровь все течет и течет, встаешь, неловко утираешься бумажной салфеткой, которую подали с кофе, что делать, не знаешь, снова садишься, впадаешь в панику, обхватываешь голову руками и заливаешься слезами.
Проливаешь слезы над триллером, кровь все идет.
Не выдерживаешь.
Приходится поступиться мужской гордостью: звонишь жене — больше некому.
Стараешься говорить спокойно, но жена все равно чувствует, как ты взволнован, отвечает доброжелательно, утешает, говорит, что все будет в порядке, и не стоит паниковать, у нее в кабинете есть все необходимое, коробка с тампонами в третьем ящике, объясняет, как ими пользоваться, не раздражается, разговаривает так ласково, насколько позволяет твой голос, и уверенно — ты и не знал, что она так может.
Ладно, как-нибудь справишься.
Жена советует переодеться — на такой случай у нее всегда есть, во что: в большом бумажном пакете за принтером. И все твердит, что у тебя получится, чтобы ты не волновался, что это все ерунда. Слушаешь, как она вновь и вновь утешает тебя, и это производит на тебя еще большее впечатление, чем твои первые месячные.
Кладешь трубку, следуешь указаниям жены, ее слова не выходят из головы, снова садишься за стол и плачешь, теперь совсем тихонько, как маленький мальчик в теле у взрослой женщины.
