Ознакомительная версия.
Сейчас, устав от цифр, вдыхая ветер, он вместе со свежестью моря вдыхал и морскую тоску, таинственную тоску индийских морей, призрачную тоску морей близ Явы, тоску, прилетающую издалека на шелестящих крыльях таинственности. Но по характеру он был не из тех, кто внимает тайным знакам. Он отрицал мистику. Он считал, что ее нет: есть только море и ветер, свежий ветер. Есть густой морской дух, сочетание запахов рыбы, цветов и водорослей, тяжелый дух, разгоняемый свежим ветром. И есть только миг отдыха, а таинственную тоску, норовящую забраться в его ослабшую – в тот вечер – душу, он чувствует из-за своих домашних, которых хотел бы видеть более близкими, теснее сплоченными вокруг него, отца и супруга. Если он вообще ощущает тоску, то только из-за домашних. Тоска не поднимается из моря, она не приносится ветром с неба. Он не поддастся первому ощущению таинственности… И он еще крепче утвердился обеими ногами на камнях пирса, расправил грудь, высоко поднял свою красивую голову военного и глубоко вдохнул запах моря и ветра…
Старший служитель, сидя на пятках, с горящим факелом в руке, тайком поглядывал снизу вверх на своего господину, словно думал: зачем это он стоит так чудно у маяка… Странные люди эти голландцы… и о чем это он сейчас думает… зачем он здесь… именно в этот час, в этом месте… как раз когда кругом бродят морские духи… Под водой плавают кайманы, а каждый кайман – это дух… А вон там им принесли жертву, бананы, и рис, и вяленое мясо, и крутое яйцо на бамбуковом плоту, у основания маяка… Что же здесь делает кандженг туан[5]… Здесь нехорошо, здесь нехорошо… Это может принести несчастье… И пристальный взгляд служителя скользил вверх-вниз по широкой спине его господина, все в той же неподвижной позе смотревшего вдаль. Во что он всматривается? Что он видит на крыльях ветра? Какие странные эти голландцы, какие странные…
Резидент неожиданно развернулся и пошел назад, и служитель, резко вскочив, последовал за ним, раздувая горящий конец своего веревочного факела. Резидент возвращался тем же путем; теперь в клубе сидел какой-то господин, поприветствовавший резидента, да еще несколько молодых людей, одетых в белое, прогуливались по Длинной аллее. Собаки лаяли.
Приближаясь к воротам сада перед своим домом, резидент увидел перед другим входом в сад две белые фигуры, мужчины и девушки, вскоре растаявшие в ночи под сенью баньянов. Он прошел прямо к себе в контору; другой служитель принял от него фуражку и трость. Резидент тотчас же сел за письменный стол. Он может поработать еще час, до ужина.
Зажгли больше огней. Огни зажгли повсюду, только в длинных широких галереях было почти темно. На дворе и в доме горело не менее двадцати, тридцати керосиновых светильников, в люстрах и фонарях, но они создавали лишь неясный полусвет, висевший в доме желтым туманом. Потоки лунного сияния заливали сад, выхватывали белизну цветочных горшков, играли в пруду, и кроны баньянов вырисовывались на фоне светлого неба мягким бархатом.
Первый гонг, звавший на ужин, уже прозвучал. В передней галерее на кресле-качалке туда-сюда качался юноша, сложив замком руки за головой, скучая. По средней галерее, точно выжидая время, брела, напевая, девушка. Дом был обставлен так, как это принято в резидентских дворцах в провинции: пышно и неоригинально. Мраморный пол передней галереи сверкал отполированной белизной, точно зеркало, между колоннами стояли пальмы в кадках, кресла-качалки окружали мраморные столы. В первой внутренней галерее, параллельной передней галерее, вдоль стены стояли стулья, словно постоянно готовые к приему гостей. В самом конце второй внутренней галереи, вытянувшейся от передней части дома к задней, там, где она расширялась, на золотом карнизе висела гигантская портьера из красного атласа. Белые простенки между дверьми, ведущими в комнаты, были украшены либо зеркалами в золотых рамах, стоящими на мраморных консолях, либо литографиями – как здесь говорили, «картинами»: Ван Дейк на коне, Паоло Веронезе на ступенях венецианского палаццо, где его принимает дож, Шекспир при дворе Елизаветы, Торквато Тассо при дворе герцога д'Эсте. В самом большом простенке в раме с королевской короной висела большая гравюра: портрет королевы Вильгельмины в королевском облачении. Посередине средней галереи стояла красная атласная оттоманка, увенчанная пальмой. А также многочисленные стулья и столы, и везде люстры. Все содержалось в аккуратности, во всем была помпезная заурядность, словно в ожидании очередного официального приема, и ни одного укромного уголка. В полусвете керосиновых ламп – в каждой люстре горело по одной – длинные, широкие галереи лежали, охваченные пустой скукой.
Пробил второй гонг. На задней галерее слишком длинный стол – словно постоянно ожидающий гостей – был накрыт на три персоны. Спен[6] и шестеро мальчиков стояли в ожидании у сервировочных столиков и двух буфетов. Спен уже начал разливать суп по тарелкам, а двое из мальчиков ставили их на стол, на сложенные салфетки, лежавшие на тарелках. Затем вся прислуга погрузилась в ожидание; от супа в тарелках поднимался пар. Еще один мальчик наполнил три стакана водой с большими кусками льда.
Девушка подошла ближе, напевая. Ей было, наверное, лет семнадцать, и внешностью она походила на свою разведенную мать – первую жену резидента, красивую полукровку[7], которая теперь жила в Батавии и, как поговаривали, держала там тайный игорный дом. У девушки был оливково-бледный цвет лица, иногда с легким румянцем, как у персика, черные волосы, естественно вьющиеся у висков и собранные на затылке в большой тяжелый узел; черные зрачки сверкали в окружении влажной голубоватой белизны, обрамленной черными ресницами, трепетавшими вверх-вниз, вверх-вниз. У нее был маленький, довольно пухлый рот, над верхней губой темнел легкий пушок. При небольшом росте тело ее уже приобрело округлые формы – роза, поспешившая расцвести. Одета она была в пикейную юбку и белую полотняную блузку с кружевной вставкой, шею украшала ярко-желтая лента, чрезвычайно идущая к оливковой бледности ее лица, которое порой румянилось, словно заливаясь краской.
Юноша из передней галереи тоже неспешно подошел к столу. Он был похож на отца, высокий, широкоплечий, светловолосый, с густыми, соломенного цвета усами. Ему было от силы двадцать три года, но выглядел он лет на пять старше. Одет он был в костюм из русского полотна, однако, при воротничке и галстуке.
Последним пришел сам ван Аудейк; его решительные шаги быстро приближались, как будто ему некогда, как будто он сейчас пришел ужинать, лишь ненадолго прервав работу. Все трое сели за стол, ни слова не говоря, и принялись за суп.
– В котором часу завтра приезжает мама? – спросил Тео.
– В полдвенадцатого, – ответил ван Аудейк и добавил, обращаясь к своему главному слуге, стоявшему у него за спиной: – Карио, не забудь, что завтра в полдвенадцатого надо будет встретить госпожу.
– Да, кандженг, – прошептал Карио.
Обедающих обнесли рыбным блюдом.
– Додди, – спросил ван Аудейк, – с кем это ты сегодня стояла у ворот?
Додди, с удивлением, медленно повела на отца глазами с искорками в зрачках.
– У… ворот? – неторопливо переспросила она, с сильным малайским акцентом.
– Да.
– У… ворот? Ни с кем… Может быть, с Тео.
– Ты был у ворот со своей сестрой? – спросил ван Аудейк.
Юноша нахмурил свои густые светлые брови.
– Возможно… не знаю… не помню…
Все трое смолкли. Они спешили закончить ужин, скучая за столом. Пятеро, шестеро слуг в белых курточках с красной окантовкой беззвучно сновали вокруг них. Был подан бифштекс с салатом, пудинг и фрукты.
– Вечно бифштекс… – проворчал Тео.
– Ох уж эта кухарка! – рассмеялась Додди своим горловым смехом. – Когда мамы нет дома, она всегда готовит бифштексы. Ей безразлично, что готовить, когда мамы нет дома. Не пытается выдумывать… Ужас…
Они поужинали за двадцать минут, и ван Аудейк вернулся к себе в кабинет. Додди с Тео медленно пошли в сторону передней галереи.
– Как скучно… – зевнула Додди. – Может, сыграем в бильярд?
В первой внутренней галерее, за атласной портьерой, стоял небольшой бильярдный стол.
– Давай, – сказал Тео.
Они принялись за игру.
– Почему я должен был стоять с тобой у ворот?
– А… да ладно тебе! – сказала Додди.
– Так почему же?
– Папа не должен знать.
– С кем же ты была? С Адди?
– Конечно! – сказала Додди. – Сегодня будет концерт в городском парке?
– По-моему, да.
– Пошли на него вместе?
– Нет, мне неохота.
– Почему?
– Неохота.
– Ну пожалуйста!
– Нет.
– А с мамой… с мамой ты бы пошел, да? – сказала Додди рассерженно. – Я знаю. С мамой ты всегда ходишь на концерт в парке.
Ознакомительная версия.
