- Нехорошо все это, - сказал Марти. - Пусть он и был протестантом.
Ботинки Марти грохотали по булыжнику. Под жестяной лампой его догнал еще один Каллахэн. Высокий, широкоплечий, с таким же птичьим носом.
- Я тебе не рассказывал, Марти, что у нас в 1534-м вышло? Наметал я тогда пару стожков, и сидим мы с Шелковым Томасом {Фицджеральд Томас (1513-1537), по прозвищу Шелковый Томас, был назначен заместителем губернатора Ирландии, но, получив весть о смерти отца в Тауэре, поднял против англичан восстание, во время которого был убит архиепископ Аллен.} выпиваем, только я не зеваю. "Ну, Фицджеральд, как делишки?" - спрашиваю. "Плохо, Каллахэн, - отвечает. - Они хотят прикончить беднягу отца. Видишь этот пожалованный англичанами меч?" - "Вижу", - говорю. "Ну так вот, сейчас дожую, пойду прямиком в аббатство, и знаешь, что сделаю?" - "Откуда мне знать?" - "Сниму его и швырну в эту сволочь архиепископа". - "Ну и дурак будешь", - говорю я. "Дурак не дурак, а швырну, - говорит он. - И еще, даст бог, его сучья башка слетит вместе с митрой".
Марти даже взвизгнул, как представил себе эту картину. Но какая-то другая, неясная фигура уже тащилась за ним, скулила, дергала за рукав. Лицо - одни кости, шея тощая. "Хорошо им болтать, - говорит. - Вот молодцы так молодцы! А у меня картошка сгнила в земле, и мой младшенький умер, его травой рвало".
Полицейский инспектор ему сказал: "Видишь моих людей, Марти? Только попробуйте туда сунуться - ног не унесете".
Бедная Эрин, Ирландия, смех твой и слезы в глазах.
Когда-нибудь прохладным летним вечерком он встретит Энни в Строберри Беде. И до них долетит звук мелодиона. А может, в Феникс-парке, когда поля побелят маргаритки и позолотят лютики, вот тогда и он вернется, и над ними будет голубеть необъятное небо, а внизу блеснет серебряной полосой река. Но до конца войны путь далекий.
Кружка выпала из его рук и разлетелась вдребезги. Мик и бармен вздрогнули.
- Побойся бога, Марти! - вскочил бармен. - Что это ты тут вытворяешь?
Марти широко раскинул руки.
- Смирна-а! - рявкнул он.
- Пошел ты со своим "смирно"! Мне эта чертова кружка обошлась в шесть пенсов.
Лицо у Марти злобно перекосилось, он прищурился.
- Вперед! - приказал он, потом рявкнул: - Бегом, марш!
- Да оставь ты его в покое, - сказал трамбовщик. - С тем же успехом можешь биться лбом о стенку.
- Он сейчас под завязочку, - мрачно подтвердил Мик.
- Колотить кружки - такого за ним не водилось. Что ж это будет, если после пары глотков каждый за здорово живешь начнет бить мне посуду. Хорошенькое дело!
- Что с него возьмешь, Джо, - мирно сказал трамбовщик.
- Non compass mensit {Не в своем уме (лат.).}, - объяснил Мик.
А Марти, презрев суету, приосанился и заказал еще кружку.
- Нет, вы только поглядите, - горько жаловался бармен. - Хватает же нахальства.
- Да налей ты ему, - сказали все трое. - Он уже опамятовался.
Марти получил пиво. Теперь он разговаривал сам с собой. Они слышали, как он спорил, ругался. Потом сунул гранаты обратно в подсумок и вышел, печатая шаг.
_Трам-та-та-там, трам-та-та-там_ - шагает Марти, дублинский волонтер. "В груди моей гордость, а в брюхе пиво". На город опустилась мягкая ночь, улицы затихли, темные дома вытянулись как рослые часовые. У главных ворот Стивене Грин стоят и курят таксисты - ждут, когда закроются театры. Воздух чуть пахнет цветами. Марти замер на углу. Смотрит, щурится. Потом машет руками. Снова замирает. И вдруг, злобно выругавшись, вприпрыжку бросается бежать. Время от времени он выкидывает вперед руку. Вокруг шум боя. Снова перед ним этот парень с винтовкой. Лицо - серое от пыли, в подтеках пота, но оскаленные зубы блестят. Марти запевает "Типперэри", кидает гранату, бежит, останавливается. Но винтовка по-прежнему маячит перед ним. А когда зловещий немигающий глазок дула нацеливается прямо ему в живот, Марти дико вскрикивает и ничком кидается на землю. Головой о каменные ступеньки.
Как отвратительно, что человек дошел до такого состояния, рассуждает народ. И еще неизвестно, кто тут больше виноват, он сам или хозяин бара. Когда подошел трамбовщик с Миком и другим парнем, вокруг уже собралась кучка людей. Трамбовщик - слегка под мухой - встал на колени и приподнял Марти.
- Марти, друг, - говорит он. Марти пошевелился.
- Ну вот. К черту смерть, Марти! Старые солдаты вроде нас не умирают, мы просто тихо уходим.
- Смирно, - бормочет Марти.
- Так-то оно лучше, Марти. Так и действуй, друг, по-солдатски. И ради бога, - говорит трамбовщик уже Мику, - возьми его с другой стороны, да пошевеливайся, а то стоишь как истукан.
Когда Марти поднимают, из его кармана высыпается мелочь, и пока Мик с парнем подбирают ее, трамбовщик кепкой обтирает с его лица кровь. Затем осторожно смахивает с губ клочья пены.
- Ну что, всю мелочь подобрали? - спрашивает трамбовщик.
Мик беспомощно шарит взглядом по земле, говорит, что больше ничего не видно. Они уводят Марти домой. А на том месте, где он лежал, остается немного крови да у железной загородки из кучки пыли подмигивает серебряный шиллинг. Лежит и ждет, пока его не заметит прохожий с более острым зрением, чем у Мика. Потом они тяжело тащат Марти наверх по широкой лестнице, спотыкаются, и их ботинки гулко ухают на каждой ступеньке. Миссис Уайт, сестра, - в слезы.
- Бедный Марти, - говорит она при виде брата. - На кого он стал похож! Бедный Марти, что они с тобой сделали? - И она берет зеленый эмалированный таз, обмывает ему лицо и вместе с мужем укладывает его в постель. Потом она вспот минает, что в камине стоит чайник, - отчего бы им не выпить по чашечке?
- Вы хороший сосед, благослови вас господь, - говорит она трамбовщику.
И они сидят, пьют чай и уверяют ее, что к утру все на нем заживет, как на собаке. Но она все причитает:
- Что мне делать? Что делать? Не могу же я всю жизнь с ним мучиться? И снова, глядя на мужа: - А может, в больницу отдать? Или это не по-людски будет?
Так они сидят, разговаривают допоздна.
А Марти лежит в маленькой комнате. Окна распахнуты, с улицы доносятся ночные шумы, ветер колышет занавески. Птичье лицо Марти нервно дергается, губы беспрестанно шевелятся. Рука то и дело тянется к подсумку. Когда святой Патрик отбивает полночь, комнату наполняет звон. Потом звуки замирают. Снова все тихо, мирно, и лишь бормотанье в соседней комнате нарушает тишину. Марти спит. И тут колокола святого Патрика стершимися от старости языками начинают тихо вызванивать свою мелодию.
