— Вот как, — сказал он. — Такими разговорами мы сыты по горло. Как видите, хотя вы этого, возможно, и не знаете, мы сейчас страшно перегружены, так что, может, зайдете к нам еще разочек, когда выдастся время?
— Неужели же вы не понимаете, что я не могу откладывать это дело ни на минуту? Смотрите, бумажник у меня забрали, в квартире моей ведут себя как хозяева, делают что хотят...
— Никакой срочности нет. Отправляйся на работу, уж в этом никто тебе не помешает. Кроме того, вмешиваться в дела, подобные твоему, нам очень трудно. Начать с твоего утверждения, что это совершенно чужие тебе люди, — но разве можно безоговорочно принимать на веру показания одной стороны? Предположим, эти люди заявят, что хорошо знают тебя, — исходя из тех случаев, с которыми мы сталкивались до сих пор, они именно это будут утверждать, — так вот, есть ли у тебя веские доказательства, способные опровергнуть подобное утверждение?
— Логика, здравый смысл.
— Нет, такие доказательства не годятся, на них не обопрешься. У нас в ходу только вещественные доказательства. Ты, должно быть, и сам понимаешь, как трудно заниматься подобными делами. Если хочешь знать мое мнение, я вообще сомневаюсь, что такого рода инциденты разрешимы. Не нервничай ты так, все будет хорошо.
Не успел я открыть рот, как молодой полицейский заявил раздраженно:
— Будешь еще болтать, мы посчитаем тебя преступником.
Он отшвырнул окурок и, делая вид, что ему нужно подойти к телефону, изловчился и вытолкнул меня из будки.
Я не стал возвращаться домой, а отправился прямиком на фирму, хотя идти туда было еще рановато.
3
В обеденный перерыв я пригласил S.-ко поесть со мной. Но вдруг вспомнил, что у меня нет бумажника. От смущения я покраснел, но S.-ко трогательно утешила меня:
— Не беспокойся, сегодня же день выдачи жалованья.
В другое время я бы от радости захлопал в ладоши, но на этот раз все было наоборот — я пришел в уныние. Отсутствие твердой уверенности в том, что я владею какой-то собственностью, сделало меня недоверчивым, неуверенным в себе. S.-ко сказала, что хочет свою прежнюю фотографию (вместе с талонами на питание ее похитили у меня вторгшиеся) поменять на новую, и протянула ее мне — на ней она выглядела еще привлекательнее. Я, в выражениях, соответствующих ее душевному состоянию и возрасту, необдуманно пообещал бережно хранить ее на сердце, что совсем выбило меня из колеи. У меня появился даже сильный соблазн рассказать ей обо всем, но я пока и сам не мог во всей полноте осмыслить суть происшедшего, поэтому отказался от этой идеи, чтобы не заставлять ее понапрасну тревожиться.
Я чувствовал одиночество, словно меня возносило в небесную высь, чувствовал, что время перестало течь, как моча при уретрите, исчезла стройность мысли, работа не продвигалась, все это породило непереносимую злость, мной овладело такое всепоглощающее, буквально физиологическое стремление бежать из фирмы, что лицо мое стало мертвенно-бледным. Я твердо решил, вернувшись домой, дать бой вторгшимся.
Выходя из фирмы, я сунул в руку ожидавшей обычного приглашения, а может быть, на этот раз просто сильно обеспокоенной S.-ко конверт с жалованьем и бросил на ходу:
— Возьми это сегодня себе. Завтра воскресенье, давай сходим в кино, я за тобой зайду.
Сказав это, я чуть ли не бегом устремился прочь от нее, но, опомнившись, обернулся — она стояла растерянно, и на лице, словно сошедшем с портрета Пикассо, застыло выражение трудно передаваемого словами неорганического смещения.
Одним духом я промчался по внутреннему двору нашего дома и уже поставил ногу на первую ступеньку, как тут меня окликнул женский голос.
— К.-сан, ваш гость очень интересный человек, — сказала, криво улыбаясь, вдовушка.
Я хотел выругаться как следует, но заколебался, не зная, на кого следует обратить брань в первую очередь — на вдовушку или на братца, и сдержался.
У меня дома все семейство, усевшись в кружок, ело. Благородного вида господин утер ладонью рот и снисходительно улыбнулся:
— О-о, пришел наконец. Утром и завтрака не приготовил, мало того, — лицо его вдруг резко изменилось и стало свирепым, — чай не вскипятил и преспокойно ушел, поставив нас в тяжелое положение. Если и дальше так пойдет...
Женщина оторвалась в испуге от чашки:
— Если и дальше так пойдет...
Благородного вида господин продолжил:
— ...это поставит нас в затруднительное положение. Нам пришлось распределить между собой работу: одни пошли продукты покупать, другие стали разводить огонь. Разве можно взваливать на нас все эти заботы здесь, в совершенно незнакомом для нас месте? Ты должен обратить на это внимание. Тебе сегодня выдали жалованье, это очень хорошо, а то в твоем тощем бумажнике, в котором и тогда было почти пусто, после того как мы купили необходимые в хозяйстве вещи, ничего не осталось. Не хочу, чтобы у тебя были лишние проблемы, поэтому предупреждаю: в будущем всё делай по плану, предварительно посоветовавшись со мной.
Меня будто нежно погладили по разгоряченному лицу. И я начисто забыл заготовленные мною во множестве слова, которые всю дорогу буквально рвались из меня.
— Чего расселась как дурочка, ну-ка поднимайся!
Старшая дочь, примостившаяся с краешку, послушно освободила место и, повернувшись ко мне, чуть улыбнулась одними глазами, а я неохотно сел рядом, скрестив ноги.
— Может быть, сначала лучше уберешь посуду и приготовишь чай? — сказал, не дав мне отдышаться, старший сын.
Я непроизвольно вскочил и, будто катясь по крутому склону, заявил возмущенно:
— Не говори глупостей! Я не обязан этого делать. Мало того, у меня есть право сказать вам, чтобы вы убирались отсюда. Больше я ни на шаг не отступлю, знайте это. Соберите свои вещи и убирайтесь!
— Убирайтесь, говоришь? А разве у нас были такие планы? — Второй сын стал шутовски оглядываться вокруг, все громко засмеялись, даже младенец закатился, а я так неприлично растерялся, что готов был расплакаться.
— Этот человек еще не привык воспринимать современную жизнь, подобную нашей. И смеяться над ним просто жестоко.
Если бы дочь не утихомирила остальных, я бы, несомненно, начал бушевать — как человек, подверженный истерическим припадкам. Но слова дочери сковали меня по рукам и ногам.
— Совершенно верно, — сказал благородного вида господин. — Все должно делаться демократическим путем. К.-кун[2] еще не обучен тому, чтобы строить свою жизненную позицию на демократической основе. Это, конечно, обременительно, но мы столкнемся с серьезными трудностями, если не удастся приучить его к демократии путем проведения собраний по всем возникающим вопросам. Давайте, как обычно, выберем председателя и примем решение по поводу того, обязан К.-кун или нет убирать посуду и приготавливать чай. Кто будет председательствовать?
— Поручаем тебе, веди собрание! — в один голос закричали дети.
— Итак, — сказал благородного вида господин, — беру на себя председательствование. Извините, что затрудняю вас, представляю на ваше рассмотрение вопрос, обязан это делать К.-кун или нет. Тех, кто считает, что обязан, прошу выразить свою волю поднятием руки.
Не успел он закончить свою речь, как вся компания не только не выразила ни малейшего сомнения по этому будто совершенно очевидному для всех вопросу, но, глядя на меня с молчаливым осуждением — вот, мол, тип, — дружно взметнула вверх руки в знак согласия. Меня поразило, что даже не умевший еще как следует говорить младенец и тот не колеблясь поднял вверх свою пухлую ручонку.
— Так, вопрос решен. Подавляющим большинством голосов. В прошлом меньшинство господствовало над большинством, и бороться с этим можно было лишь путем индивидуального насилия, но человеческий разум прогрессировал. Вполне логически законом стала воля большинства; помимо всего прочего, этот метод вполне теоретичен и рационален. Надо сказать, он действительно гуманен.
Сидевший рядом с потиравшим руки и победоносно смотревшим на меня благородного вида господином второй сын попросил:
— Отец, дай сигаретку.
— Сигаретку? Твой отец не владелец табачной лавки, тебе должно быть это известно. Я не желаю, чтобы ко мне обращались с непомерными требованиями.
— Оставь свои шуточки, отец. Последнюю сигарету я выкурил часа три назад. А всем прекрасно известно, что бывает, когда у меня кончаются сигареты и я от этого выхожу из себя.
— Понимаю тебя, Дзиро-тян[3], — сказал старший сын, — но хватит осыпать друг друга угрозами, подумаем лучше, что делать. Если даже отец и поделится с нами сигаретами, это лишь временное решение проблемы. Правда, и заявление отца, хотя это в его характере, тоже, как мне кажется, излишне эмоционально. Может быть, лучше воспользоваться случаем, чтобы обсудить возможность кардинального решения с финансовой точки зрения? Отец только что намекал, что, к счастью, К.-кун должен был получить сегодня жалованье. Нужно, чтобы он немедленно отдал его, и тогда мы займемся составлением нашего бюджета. К.-кун, давай сюда конверт с жалованьем.
