Мои жених и невеста уже растерянно ждали и по-детски обрадовались, наконец увидев меня. Высоченный, тощий Николай Петрович и маленькая Катя создавали впечатляющую пару.
Мы вошли в помещение загса. Я предложила посидеть им в коридоре, пока предварительно все не оговорю. Собрав всё своё красноречие, я обрушила его на заведующую.
— Поймите возвышенность её чувств. У него никого, кроме лее не осталось. Трагически погибла жена. Инвалид второй группы, руку потерял на фронте. Выписался по глупости. Старые люди. Будут доживать вместе. Сколько им там ещё осталось? Надо помочь.
Заведующая улыбнулась понимающе и добро.
— Так где же они? Приведите ваших Ромео и Джульетту.
Когда я с Николаем Петровичем и Катей вновь вошла к ней, лицо её выражало спокойствие и строгость. Она предложила сесть и попросила изложить их просьбу. Сбивчивые объяснения слушала терпеливо.
— Так почему же вы всё-таки не расписались там, у себя в станице? — спросила она у него.
— Стыдновато было. Все меня там знают. На старости лет в брак вступать неловко как-то.
— Ничего неловкого не вижу. Свыше восемнадцати лет возрастных ограничений у нас нет. А вот выписались вы зря. Покажите ваш паспорт.
Он достал бумажник и одной своей рукой начал вынимать из него документы.
— А я так думаю, старики, что малые дети, какое-то должно быть нам послабление в законах. Не всё можно предусмотреть. Очень вас прошу, помогите. Сглупил, каюсь, совершенно верно. Но и я что-то сделал для родины.
— Всё понимаю. Хорошо, что вовремя пришли. Свидетельство о смерти жены имеете?
Он протянул документ.
— Так… — сказала она, прочитав свидетельство. — А у вас о смерти мужа?
— Откуда же у меня? — растерялась Катя.
— Вы же сказали, что вдова? Значит, должно быть. Как же нам проверить, что вы не вступаете в новый брак при живом муже?
— Как же при живом? Умер-то ведь он уже больше пятидесяти лет. Я вас не обманываю.
— Понимаю, что не обманываете. Человек вы пожилой, значит врать не научились. Но документ этот получить надо. Напишите запрос, вам пришлют копию.
Я понимала, что все это говорится для формы и что дело их уже решено положительно.
— Заявление у вас составлено? Дайте его сюда, — заведующая прочла, написала на нём и отдала его Николаю Петровичу. — Теперь заявление в районном загсе у вас примут и брак зарегистрируют в установленном порядке. — Она поднялась, давая понять, что приём окончен.
Но почему же «в установленном порядке», думала я, почему? Когда случай этот составляет исключение.
А они уходили счастливые и благодарные. Благодарили и меня, что помогла.
— Теперь как будто всё у нас в порядке.
В порядке? Как бы не так. Приходят они назавтра в районный загс. Заявления принимает другая сотрудница, не та, что в прошлый раз отказала. Они показывают ей резолюцию. Она читает и говорит:
— Адресовано не ко мне. Заявление принять не могу, не имею права. Видите, здесь чёрным по белому написано — Ивановой, а я Нечаева. Придётся обратиться к ней.
— Когда же теперь нам приходить?
— Вот этого сказать не смогу. Иванова заболела. Грипп. Сколько проболеет, кто знает?
Постояли они молча да и пошли себе. Вдруг Нечаева кричит вслед:
— Подождите. Садитесь. Я очередь пропущу, потом вами займусь.
Приняла у них заявление. Позвонила мне Катя по телефону, радостная.
— Выдали нам пропуск в Салон новобрачных, специальный магазин такой есть. Слышала? Может, хочешь что-нибудь себе купить? Теперь будем ждать.
Ждать пришлось недолго. Николай Петрович заболел. Поначалу решили — грипп. Температура высокая, но грипп в Москве именно такой и был. Лежит неделю, лучше не становится, а всё хуже и хуже, уже и дышать не может, задыхается. Посоветовалась Катя с соседями. Вызвали «скорую помощь». Он в больницу ни в какую, сердится на Катю.
— Отделаться от меня захотела? Надоел тебе?
Забрали его. В больнице по случаю гриппа карантин. Катю к нему не пускают. Врач вызвал её, говорит, что пневмония двухсторонняя, очень тяжёлая, по-видимому, и туберкулёз. Делают ему всё, что следует, но ручаться за благополучный исход — нельзя.
— Если всё и обойдётся, — говорит, — то лежать ему долго.
Катя волнуется, как с регистрацией брака? Если долго ему лежать, можно срок пропустить. Опять в загс, Иванова уже поправилась, на работу вышла.
— Что же это вы нас всё атакуете? Приняли ведь у вас заявление. Всю Москву на ноги подняли. Тут и райисполком о вас печётся, из Комитета ветеранов бумага пришла, ходатайство. Что вам ещё нужно? Отложить регистрацию? На сколько хотите, на столько и отложим.
Отложить пришлось навсегда. Патологоанатом, выдавая нам в морге справку о смерти, успокаивал Катю:
— Он бы всё равно долго не протянул. Удивляюсь, как он ещё жил. У него не осталось лёгких, все изъедены. Он был шахтёром?
Свидетельство о смерти получили сразу, всё в том же загсе. Хорошо запомнили там Катю.
Хоронили Николая Петровича на Никольском кладбище, рядом с новым крематорием. Катя хотела, чтоб только обязательно в землю. Одела его во всё новое, отслужила в церкви панихиду, сделала заочное отпевание, в гроб ему землицу положила и заупокойную молитву. В морг принесла красную подушечку с орденом и двумя медалями. Убрала его в гробу цветами, надушила. Меня ещё спрашивает:
— Можно? Он очень духи любил.
Уже у самого кладбища, в киоске, Катя ещё накупила цветов, чтобы и могилу убрать. Экономная и бережливая, направо и налево она разбрасывала пятёрки, чтобы всё было, как надо.
— Не беспокойтесь, бабуся, всё будет в лучшем виде, — успокаивали её могильщики нового типа: молодые, вежливые, трезвые, с бакенбардами, в модных джинсах.
Начальник участка, прехорошенькая девица в шоколадной дублёнке, с наведёнными голубыми веками, участливо объясняла, что во всех могилах вода, потому что зима сырая, и лучшей могилы не выбрать.
Кате нравилось обхождение, и всё ей нравилось. И участок, и две берёзы над могилой, в которой Николай Петрович наконец обрёл вечную прописку. Она и поминки по нему справила. За столом сидела просветлённо и празднично. И все только дивились, откуда у человека берутся силы. А мне сказала:
— Сон видела. В Тюшевку уезжаю. Для меня и там дело найдётся.
И уехала.
