поедем через Милфорд Хэвен. Тим (колеблясь). Я... ммм... боюсь, я...
Дойл внезапно поворачивается и уходит в спальню, с
треском захлопывая за собой дверь, что окончательно
деморализует Тима. Бедняга готов удариться в слезы и
спасается от этого только тем, что снова прибегает к
своей роли бесшабашного ирландца. Он кидается к
Бродбенту, дрожащими пальцами хватает его за рукав и
излагает свою просьбу, изо всех сил подделываясь под
ирландский говор, но все это вполголоса - из страха,
что Дойл услышит и вернется.
Мистер Бродбент! Не срамите меня перед земляком. Слушайте, видите,
какая у меня одежа - срам да и только. Одолжите мне четыре фунта, я вам
в четверг отдам, как только домой приеду, либо вычтите у меня из
жалованья. Я вас на вокзале буду ждать, у поезда; приедете, а я уж тут
как тут, без обмана. Давайте скорее, пока он не вернулся. Вы не
сердитесь, что я спросил? Бродбент. Нисколько. Я сам хотел предложить вам аванс на дорожные расходы.
(Дает Тиму банкнот.) Тим (прячет его в карман). Благодарю. За полчаса до отхода буду на месте.
Слышно, как Ларри открывает дверь из спальни.
Тсс! Это он! Прощайте, сэр, дай вам бог здоровья. (Спешит вон из комнаты
почти в слезах; пять фунтов и вся выпивка, которую они сулят, - это
слишком большое потрясение для его развинченных нервов, да еще на
пустой желудок.) Дойл (входит). Где вы подобрали этого оборванца ? Что он тут делал?
(Подходит к столу, на котором лежат планы, и делает отметку на одном из
них, сверяясь со своей записной книжкой.) Бродбент. Ну вот, так я и знал! Стоит вам встретить ирландца, и вы его прямо
съесть готовы, особенно если он плохо одет, бедняга! Ведь может зайти к
вам земляк и пожелать вам добра с утра, - что в этом плохого, даже если
у него потрепанные брюки? Дойл (презрительно). Добра с утра! А он вам сказал, что у вас золотое
сердце? Бродбент (с торжеством). Да. Дойл. И пожелал вам силы да мочи? Бродбент. Именно. Дойл. И чтоб ваша тень не становилась короче? Бродбент. Разумеется. Дойл (берет пустую бутылку из-под виски и качает головой). И выхлестал у вас
полпинты виски. Бродбент. Ему это не повредило. Он и глазом не моргнул. Дойл. Сколько он у вас выпросил взаймы? Бродбент. Это, собственно, не взаймы. Он проявил самые возвышенные чувства
во всем, что касается денег. Я уверен, что он разделил бы последний
шиллинг со своим другом. Дойл. Без сомнения, он разделил бы последний шиллинг своего друга, если б
тот по глупости ему позволил. Сколько он у вас выклянчил? Бродбент. О, пустяки! Аванс в счет жалованья - на дорожные расходы. Дойл. Жалованья! Господи помилуй, за что? Бродбент. За то, что он будет моим секретарем по внутренним делам, как он
очень остроумно пошутил. Дойл. Не вижу, в чем тут шутка. Бродбент. Конечно, так вы всякую шутку можете испортить, если не захотите ее
понять. А я очень хорошо понял, когда он это сказал. Что-то такое...
право, что-то очень забавное - насчет секретаря по внутренним делам и
секретаря по делам Ирландии. Во всяком случае, это как раз такой
человек, какой мне нужен, - я возьму его с собой в Ирландию, он поможет
мне там поближе сойтись с людьми. Он сумеет завоевать их доверие и
расположить их в мою пользу. А? (Садится и откидывается назад,
прислонясь спиной к конторке и балансируя на двух ножках стула.) Дойл. Хорошенькая рекомендация, нечего сказать! Или вы считаете, что все
население Ирландии состоит из пьянчужек, которые только тем и заняты,
что пишут просительные письма? А хотя бы и так, вы думаете, для них
будет иметь вес рекомендация такого же пройдохи, как они сами? Бродбент. Фу, какой вздор! Просто он ирландец. Кроме того, вы ведь не
думаете, Ларри, что Хаффиган может поймать меня на удочку? Дойл. Нет, для этого он слишком ленив. Да и незачем - довольно сидеть и
сосать вашу водку, пока вы сами лезете на крючок. Впрочем, не стоит нам
спорить из-за Хаффигана. Не стоит по двум причинам: во-первых, с вашими
деньгами в кармане он никогда не доберется до Паддингтона - слишком
много трактиров по дороге; во-вторых, он вовсе не ирландец. Бродбент. Как не ирландец?! (Он до такой степени изумлен этим заявлением,
что выпрямляется, и стул всеми четырьмя ножками становится на пол.) Дойл. Родился в Глазго. Никогда в жизни не был в Ирландии. Я его отлично
знаю. Бродбент. Но он разговаривал, он вел себя совсем как ирландец! Дойл. Как ирландец! Да неужели вы не знаете, что все эти добра с утра и силы
да мочи - это такая же английская продукция, как и концерты ирландской
музыки в Альбертхолле? В Ирландии ни один ирландец так не говорит
никогда не говорил и не будет говорить. Но когда какой-нибудь
совершенно никчемный ирландец приезжает в Англию и видит, что тут
полным-полно наивных дурачков вроде вас, которые позволяют ему
лодырничать, и пьянствовать, и хвастать, и попрошайничать, лишь бы он
льстил их чувству морального превосходства, корча из себя шута и унижая
себя и свою родину, - тогда он очень быстро выучивает все эти штучки,
на которые вы так попадаетесь. Он подхватывает их в театре или
мюзик-холле. А кое-чему Хаффиган научился от своего отца, - старик был
родом из наших мест. Я знал обоих его дядей - Матта и Энди Хаффиганов
из Роскулена. Бродбент (все еще недоверчиво). Но его говор! Дойл. Говор! Много вы понимаете в ирландском говоре! Вы и дублинский акцент
- такой, что в нос бьет, - считаете ирландским говором. Господи! Да вы
уроженца Коннемары от уроженца Ратмайнза не отличите. (С внезапным
раздражением,) Ах, к черту этого Хаффигана. Довольно. Не стоит он,
чтобы мы из-за него ссорились. Бродбент. Что с вами сегодня, Ларри? Отчего вы так раздражены?
Дойл смотрит на него в смущении, медленно подходит к
письменному столу и, раньше чем ответить, усаживается с
той стороны, которая ближе к камину.
Дойл. Ваше письмо меня расстроило, вот в чем дело. Бродбент. Почему? Дойл. Признаться, меня огорчило ваше решение подать ко взысканию
роскуленскую закладную и выгнать старика Ника Лестренджа из его дома. Я
любил старого негодяя, еще когда был мальчишкой и он позволял мне
играть и бегать у него в парке. Я вырос в его поместье. Бродбент. Но ведь он не платил процентов. Я должен был подать ко взысканию в
интересах синдиката. И вот теперь еду в Ирландию, хочу сам заняться
этим поместьем. (Садится к письменному столу против Ларри и прибавляет
развязно, но бросив неуверенный взгляд на своего компаньона.) Вы,
конечно, едете со мной? Дойл (нервно подымаясь и возобновляя беспокойную ходьбу по комнате). Вот
именно. Вот этого я и боялся. Вот это меня и расстроило. Бродбент. Но разве вам не хочется побывать на родине после
восемнадцатилетнего отсутствия? Повидать родных? Посетить дом, где вы
родились?.. Дойл (нетерпеливо перебивает его). Да, да, да! Я все это и сам знаю не хуже
вас. Бродбент. О, если так... (Пожимает плечами.) Тогда простите. Дойл. Не обижайтесь на мою резкость - она не к вам относится, пора бы уже
вам это знать. (Снова садится, немного пристыженный; несколько секунд
сидит в горькой задумчивости, потом вдруг страстно.) Я не хочу ехать в
Ирландию. У меня отвращение к этой поездке. Я бы куда угодно с вами
поехал, хоть на Южный полюс, только не в Роскулен. Бродбент. Как! Вы принадлежите к народу, который славится своим горячим
патриотизмом, которому присуще такое неискоренимое чувство родины, и вы
говорите, что поедете куда угодно, только не в Ирландию! Не
воображайте, что я вам поверю. В глубине сердца... Дойл. Оставьте мое сердце в покое; сердце ирландца - это его воображение - и
только. Из тех миллионов, что покинули Ирландию, многие ли вернулись
назад или хотя бы стремились вернуться? Но что толку с вами говорить!
Для вас три строчки слащавого стишка об ирландском эмигранте, как он
"сидит, тоскуя, у плетня, о Мэри, Мэри", или три часа ирландского
патриотизма в Бермондсейе убедительней, чем все факты, которые лезут
вам в глаза. Да посмотрите вы на меня! Вы знаете, как я всегда брюзжу,
и придираюсь, и все браню, и всех критикую, и никогда ничем не доволен,
и испытываю терпенье моих лучших друзей. Бродбент. Ну что вы, Ларри, не будьте к себе несправедливы. Вы умеете быть
очень милым и любезным с чужими. Дойл. Да, с чужими. Будь я немного пожестче с чужими и поласковей со своими,
как это делают англичане, я, пожалуй, был бы для вас более приятным
компаньоном. Бродбент. Мы и так неплохо ладим. Конечно, вам свойственна меланхоличность
кельтской расы... Дойл (вскакивая с места). О ч-черт!!! Бродбент (лукаво). ...а также привычка употреблять сильные выражения, когда
для этого нет никакой причины. Дойл. Никакой причины! Когда люди начинают говорить о кельтской расе, я
