имущество неарийского происхождения.
— Это, конечно, не такой сон, какой я назвал бы реалистическим. А кто такой «Дикий Билль»?
— Разве вы не знаете? Таково было прозвище Виллиама Донована, который в пору второй войны руководил нашей контрразведкой. Вы его никогда не встречали? Очень способный человек, хотя и дилетант. Он сделал бы ещё гораздо больше, если б его дружно не ненавидели армия, флот, авиация и полиция... Так есть реальный бред?
— Я сам прежде этому не верил. Теперь не только верю, но знаю. Вернее, не реальный, а чередующийся. Реальное незаметно переходит в фантастическое, а фантастическое в совершенно реальное. Это особенность именно «Ололиукви». Читал об этом в медицинских книгах, да мне известно и по опыту. Я все снадобья перепробовал.
— Зачем же вы это делаете? Это очень вредно, — сказал полковник озадаченно и даже почти с беспокойством. — Что в этом хорошего?
— Как что? У вас одна жизнь, а у меня кроме настоящей десять воображаемых. Ведь миром правит воображение.
— В нашем деле пользоваться такими веществами нельзя! — строго сказал полковник. — Быть может, это тот же опиум или гашиш ... Так ваши услуги понадобились и в Мексике?.. Какой у вас, кстати, паспорт?
— Точно вы не знаете! Аргентинский.
— Вы очень удачно выбрали себе фамилию. Шеллем может называться кто угодно: немец, англичанин, француз, венгр, русский.
— Я фамилию не выбирал. Это моя настоящая фамилия.
— В нашем мирке вы знаменитый человек.
— Моя известность — человек на пятьдесят. А ваша на сто.
— Последняя ваша кличка была граф Сен-Жермен, по имени знаменитого авантюриста XVIII столетия? — спросил полковник, смеясь. — Говорят, у вас было не меньше авантюр, чем у него?
— Как, вероятно, у большинства старых разведчиков.
— Да, уж такое ремесло, — сказал полковник. «Может быть, он в душе и считает себя новым графом Сен-Жерменом». — Кажется, до сих пор точно неизвестно, кто он был такой?
— По наиболее правдоподобным предположениям, он был сыном португальского еврея из южной Франции и какой-то французской княгини.
— Вы, верно, о нем много читали?
— Разумеется, уж если мне дали такую кличку.
— Вы были летчиком, вы недурной парашютист. Правда ли, что по физической силе вы могли бы сравниться чуть ли не с Джо Люисом?
— Нет, это сильное преувеличение. Все же кое-что ещё осталось.
Шелль подошел к пирамиде и проделал движения с самыми большими гирями. Проделал их как будто очень легко. «Хочет показать, что не слабеет. Плохой признак».
— Что же вам сообщили обо мне ваши агенты? — спросил Шелль, садясь в кресло. — Расскажите что можете. Я не думаю, чтобы в нашем деле надо было все скрывать и во всем обманывать собеседника. Особенно такого, какого обмануть трудно.
— Я тоже этого не думаю. Так думают только плохие разведчики... Что они сообщали? Многое. Разное. В старых романах о вас было бы верно сказано, что вы «человек с опустошенной душой», — тоже весело ответил полковник. Он протянул Шеллю старомодную серебряную папиросницу . Тот взял папиросу и демонстративно-крепко наложил пальцы на гладкую поверхность.
— Вам, может быть, нужны мои дактилоскопические отпечатки? Вот они.
— Вы, верно, начитались детективных романов. Кроме того, ваши снимки у меня есть.
— А велико мое досье?
— Немалое.
— Может быть, оно ещё полнее у полковника № 2.
— У кого?
— Я так называю советского офицера, занимающего в Берлине ту же должность, что вы, по другую сторону Железного занавеса. Курьезно то, что у вас сходство не только в чине, но и в положении. Вы всего полковник, но мне прекрасно известно, что вы в вашем берлинском учреждении едва ли не главный. То же самое относится к нему. Впрочем, у них человек, носящий чин майора в Министерстве внутренних дел, переходит, кажется, в армию с чином генерал-майора. Пользы от тайны и тут немного. Вы отлично знаете, кто он, а он отлично знает, кто вы... Согласитесь, что нет сейчас в мире более интересного города, чем Берлин. Это действительно das Schaufenster der Welt [3]. Тут центр международного шпионажа. Я как-то в свободное время пробовал сосчитать, сколько в Берлине иностранных разведок. Дошел до тридцати и бросил считать. Иначе и быть не может: Берлин, да ещё Вена, единственные города в мире, где можно в несколько минут с удобствами переехать, хотя бы по подземной железной дороге, из одного мира в другой ... Что, безвыходное положение в мире?
— Трудное, но не безвыходное. Безвыходных положений не бывает.
— Бывают, бывают. Хотите послушать радио? Сейчас будут передавать новости.
— Что ж, послушаем.
— Узнаем, верно, много приятного.
— Вы, разумеется, понимаете, — сказал полковник, взглянув мельком на Шелля, — что при разговоре с каждым кандидатом на службу к нам, должны ставить себе вопрос: быть может, он двойной агент? Но, по моему опыту, двойных агентов в настоящем смысле слова почти не бывает: каждый из них всегда предпочитает одну из двух сторон и по- настоящему служит только ей. Против таких я лично ничего не имею.
— Быть может, вы таким даже платите больше жалованья, и это естественно.
— Я, например, в принципе ничего не имел бы против того, чтобы наши агенты иногда, в случае крайней необходимости, поддерживали отношения хотя бы с «полковником № 2». Разумеется, при условии, чтобы по-настоящему они работали для нас. Мы и платим лучше.
— Не говорите: они, кажется, иногда платят очень хорошо.
— О деньгах мы с вами сговоримся... Вы совершенно свободно переходите в восточную зону?
— Дело нехитрое.
— Как для кого. У вас есть там связи?
— Нет.
— Вы работаете только ради денег?
— Вы говорите так, точно другие у вас работают по убеждению.
— Многие. По убеждению и из патриотизма.
— Бесплатно?
— Разумеется, нет. Людям надо есть и пить.
— Я думаю, в вашем ведомстве, за исключением его верхов, преобладают иностранцы. Может быть, они тоже патриоты, но какого отечества?
— Некоторые работают из мести и из ненависти к правительству своей страны.
— За эти чувства они получают очень хорошее жалованье. Но от меня, надеюсь, вы вашего патриотизма не ждете. Не ждите от меня и твердых принципов. Я, можно сказать, профессионал никак не принципиальных дел. У меня аллергия к принципам, а может быть, и