Пытаясь отвлечься, Альварес принялся размышлять о скрытых достоинствах моря, которое требует ненасытного созерцания. Он сказал себе: "В море никогда ничего не случается, разве что лодка или пресловутая стайка дельфинов, которая появляется строго по расписанию - в полдень движется к югу, затем к северу: подобных безделок достаточно, чтобы люди на берегу стали показывать пальцами, вереща от восторга". Наблюдателю воздается фальшивой монетой: мечтами о приключениях, дальних странствиях, кораблекрушениях, набегах, змеях, чудищах, к которым нас влечет потому, что их никогда не бывает. Таким-то мечтам и предался Альварес, чьим любимым занятием было строить планы. Без тени сомнения он верил, что будет жить вечно и времени хватит на все. Хотя профессия его скорее касалась лишь прошлого - Альварес преподавал историю в Свободном институте, - он всегда с любопытством вглядывался в грядущие времена.
Иногда он забывал о своем беспокойстве, и утро удавалось провести почти приятно. Приятные утра и вечера, хороший сон по ночам - все это было для него насущной необходимостью. Врач высказал свое суждение:
- Хватит уже глотать пилюли, слышите: я настаиваю, чтобы вы удалились из Буэнос-Айреса, от забот и трудов. Но вам не следует покидать город, чтобы снова смешаться с толпой в Мар-дель-плата или в Некочеа. Ваше лекарство называется спо-кой-стви-е, спокой-стви-е.
Альварес поговорил с ректором и получил отпуск. В институте все оказались знатоками спокойных прибрежных городков. Ректор посоветовал Кларомеко, преподаватель испанского - Сан-Клементе. Что же до Ф. Ариаса, его коллеги по Востоку, Греции и Риму (был он настолько равнодушен ко всему, что не выплевывал потухший окурок, навеки прилепившийся к нижней губе), то он, воодушевившись внезапно, пустился в объяснения:
- Доедете до Мар-дель-Плата, поедете дальше, слева оставите Мирамар и Мар-дель-Сур и на полпути к Некочеа найдете Сан-Хорхе-дель-Мар, курорт, который вам и нужен.
Необъяснимым образом красноречие Ф. Ариаса убедило Альвареса: он купил билет, собрал чемодан, сел в автобус. То клюя носом, то просыпаясь, ехал долгую ночь, - единственное, что от нее помнилось: протянутая в бесконечность труба, освещенная линией фонарей.
В утреннем свете он разглядел арку с надписью:
САН-ХОРХЕ-ДЕЛЬ-МАР. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!
Стена, на которой установлен был этот плакат, продолжалась в обе стороны на порядочное расстояние, и кое-где виднелись уже проломы. Нырнув под арку, автобус въехал на грунтовую дорогу, ведущую к роще. Море, объяснили Альваресу, находится слева. Городок не показался унылым. В глаза сразу бросились белые и оранжевые домишки и зеленые луга. Альварес прошептал: "Зеленый цвет надежды, надежды". Все луга и поля, и между ними отдаленные друг от друга дома. Своей высотою выделялось здание, больше похожее на шатер, чем на жилище, с кособоким фронтоном и накренившейся на одну сторону крышей - возможно, конструкция осела, а возможно, такова была задумка архитектора. Еще не разглядев креста, Альварес понял, что это церковь, поскольку, как и все, притерпелся уже к так называемому модерну, обязательному в то время для административных зданий, церквей и банков. По дороге из ракушечника въехали в рощу - дрожащие эвкалипты, кое-где серебристые ивы - и вскоре оказались перед просторным деревянным бунгало, выкрашенным в цвет чая с молоком, - гостиницей "Английский буканьер", где и должен был остановиться Альварес. С ним вместе из автобуса вышли старик со слегка прозрачной кожей, голубовато-белой, словно чешуя, и молодая дама в черных очках, с тем двусмысленно-привлекательным видом, какой имеют на фотографиях в газетах истицы по делу о разводе. В эту минуту из гостиницы вышел рыбак, нагруженный рыбой, и по привычке возгласил:
- Рыбки не желаете?
Это был старик с обветренным лицом, во рту трубка, в синей фуфайке, на ногах резиновые сапоги: один из тех живописных типов, истинных или переряженных, каких полно повсюду.
Отойдя подальше от рыбака, молодая дама вдохнула полной грудью и воскликнула:
- Какой воздух!
Рыбак ударил себя в грудь рукой, которой сжимал трубку, и подтвердил, весь напыжившись:
- Чистый воздух. Морской воздух. Ах, море, море... Когда рассеялись выхлопные газы, оставленные автобусом, Альварес тоже вздохнул с натугой и заметил:
- В самом деле, какой воздух.
Воздух отличался от обычного морского, запомнившегося: была какая-то примесь, неопределенный, тяжеловатый душок. Рыбы, водорослей? Нет, стал уверять себя Альварес, ни в коем случае, хотя и это, наверное, очень полезно.
- Сколько цветов! - восхищалась дама. - Не гостиница, а настоящая вилла!
- Никогда не видал их столько, - поддакнул старик.
Альварес поспешил согласиться:
- И я тоже, разве что...
Его охватил внезапный приступ тоски, и он не смог закончить фразу. А дама проговорила брюзгливо:
- В доме все как будто вымерли. Нас никто не встречает.
Однако вымерли не все. Внутри зазвенел рояль, и до прибывших долетела пошленькая североамериканская мелодия, какая - Альварес не мог определить. Старик, мгновенно помолодевший, принялся напевать:
- Когда святые из рая
Сойдут на землю...
затем прошелся в бойкой чечетке и снова обмяк. Дважды хлопнула тугая, на пружинах, дверь, и на пороге появились две женщины: молоденькая служанка, немка или швейцарка, светловолосая, розовая, со сладкой улыбкой, и хозяйка, видная, ширококостная, в полном расцвете своих пятидесяти лет, прямая и величавая: могучая грудь и высокая, башней, прическа делали ее похожей на каравеллу или крепостной бастион.
Следуя за этой дамой, сопровождаемые служаночкой, которая каким-то чудом умудрилась прихватить все чемоданы, путники вошли в гостиницу. Альварес расписался в журнале.
- Альфонсо Альварес, - вслух прочла хозяйка и тут же добавила с очаровательной светской улыбкой. - Два А, как это мило.
- Скорее однообразно, - отрезал Альварес, которому не раз приходилось слышать подобное.
- Здесь у нас телефон, - продолжала хозяйка так, будто произнесла весьма забавную шутку. Взмахнула рукой, сверкнула чем-то зеленым: кольцом с изумрудом. - Там, наверху, ваша комната, сеньор: номер тринадцать. Хильда вас проводит.
Поднимались они по скрипучей, возможно непрочной, лестнице. Узкая комната похожа была на каюту. Сосновый столик, стул, умывальник заполняли почти все пространство. Несколько минут, казавшихся бесконечными, Альварес стоял недвижимо: так близко от него находилась девушка. Чтобы нарушить мучительное оцепенение, он, изогнувшись, оперся о раковину умывальника и открыл кран. Выдавил из себя улыбку, будто потерявший точку опоры акробат. Лишь только потекла вода, как запах ее вызвал к жизни смутные воспоминания.
- Серой пахнет, - объяснила служаночка. - Хозяйка говорит, вода течет прямо из горячих источников. Он подставил палец под струю:
- И правда, горячо.
- Теперь вода везде горячая. А там, - она показала за окно, - бьет из земли сама собой, фонтанами.
Девушка говорила ему прямо в затылок, от этого па спине у Альвареса бегали мурашки, так, во всяком случае, он полагал. Он кое-как протиснулся мимо умывальника и выглянул в окно. Увидел цветник, тропку, выложенную белым гравием, просеку в рощице по ту сторону поля. Вдали различил кучку людей и почти прозрачный дымок.
- Земля принадлежит хозяйке, - продолжала служаночка. - Она велела работникам копать, посмотреть, что там внутри.
- В недрах земли, - пробормотал Альварес.
- Что?
- Да так, ничего.
Он взглянул ей в лицо. Своей коротенькой ручкой немочка грациозно поправила прядь, упавшую на глаза, склонила набок щенячью мордочку, сладко-сладко улыбнулась и вышла. Альварес еще раз обвел комнату взглядом. В первый раз - с каких пор, и сам уже не помнил - он почувствовал себя счастливым. Причиной тому частично явилось мальчишеское тщеславие, присущее всем мужчинам, частично - сама комната, похожая на келью, на убежище, а еще - вид из окна на поле. Впрочем, неважно, отчего возникло это чувство удовольствия; важно, что по времени оно, это чувство, почти непосредственно предшествовало беспокойству и тревоге, что охватили его на пляже. Вообще-то человек, оправляющийся от болезни, из-за пустяков переходит от благоденствия к унынию; однако правда и то, что Альварес спустился к морю, полный радости.
Он пробыл на пляже не менее трех часов, сначала на солнце, потом в тени скал, потому что вспомнил историю о курортниках, неизменно красных, как лангусты: минутная неосторожность, чересчур тесное слияние со стихией - и вот ты вынужден ночью смазывать очищенным маслом ожоги второй степени, а затем погружаться в яркие фантазии бреда. Альварес не хотел, чтобы столь банальная неприятность загубила ему отдых.
Не желая также и портить отношения с хозяйкой, без четверти час он пустился с пляжа в обратный путь. Хоть обоняние его уже и привыкло, он все же почуял, что странный запах от моря усиливается.
