Как хочется автору этой статьи приукрасить писателя, с которым она явно была знакома лично, но не говорит об этом. Ее намерение мне понятно. Но в написанной ею статье слишком много слов. Чувствуется необъективность.
Писатель, по словам Н. Ивановой, очень русский (до того русский, что пытается нас уверить, будто мы, такие некультурные и отсталые, не умеющие воевать, в подметки немцам не годимся). Одинокий (неизвестно, наверное, критику Ивановой, что сам он откололся от своих друзей, заявив, что устал от "многолюдства") уверяет, что выступал он против "лакировочной беллетристики" (Не читала она, что ли, его первый роман, доказывающий, что это вовсе не так? Или думает, что другие не читали? Правда, в том романе речь идет не о войне, но та книга доказывает, что и этот писатель не прочь был приукрасить действительность, но не преуспел в этом направлении, после чего и начал крушить все и всех. Куда, мол, им все его пятнадцать томов проштудировать?)
Не обращает внимания на то, что роман, который она рецензирует, направлен не столько против войны, сколько против советского строя, против социализма. Ничего по этому поводу не говорит.
Подчеркивает, что в романе есть скорбь по безвременно потерявшим жизнь, энергия сопротивления безвременной смерти (Да, это все есть. Но не только это). Есть также как бы между прочим выраженный призыв, обращенный к русскому народу, — "воспрянуть". Я считаю, что это призыв к бунту. Этого Н. Иванова не заметила или постаралась не заметить. Напрашивается вопрос: зачем он зовет к бунту? Оплакивать погибших в прошлом и толкать на погибель в настоящем — так он протестует против кровопролитий? Критик Н. Иванова не заостряет свое внимание на этом противоречии и не задумывается, чем оно вызвано. Чем оно могло быть вызвано? Зачем писателю, которого, как он утверждает, ожесточила война, пропагандирует ее? Я думаю: хотелось ему, воспользовавшись своей писательской популярностью в народе, поднять его на борьбу против властей, победить в этой борьбе и самому прийти к власти. Непохоже, конечно, что уже в преклонном возрасте у человека могут быть такие дикие мечты. Но в жизни всякое бывает. Вот тогда, если бы удалось ему добиться желаемого, проявил бы он свою ожесточенность. Тех, кто раскулачивал его деда, а его самого столкнул "на самое дно", в живых уже не было, когда он в роман-газете издал свой, направленный против социализма, роман, зато здравствовали их потомки. До всех бы он добрался и расквитался за все пережитые им страдания. Возможно, я ошибаюсь, сгущаю краски. Но это мое мнение, моя версия. Но если он воспользовался правом говорить и писать, что хотел, то почему я не могу поступить так же?
Его злобность, строптивость, упрямство, о которых он сам говорит, а я добавлю: его тщеславие и мстительность, — куда угодно могли его завести. Целый ядовитый букет отрицательных черт, особенно признание, что он уже не сможет подняться выше того, чего достиг, что нет в его душе любви к людям, добра, а есть только зло, просто поражает своей циничной откровенностью. Писатель сам доказывает, что он недостоин высоких похвал, но находятся критики, которые с пеной у рта расхваливают его. И не понятно, ради чего они это делают. Восхищается Н. Иванова стилем писателя, одобряет нецензурщину, считая, видимо, что это и есть "ярость слова", выражающая силу народного характера: "Грязью грязь поправ. Смертью смерть". "Все внутри писателя было проклято и убито". (Все ли? По его словам, лишь добро и любовь к людям). А зло осталось. "Но своим талантом он заставил проклятых и убитых восстать — через свой голос", — это слова Н. Ивановой.
Это хорошо сказано. Действительно, как он ни старался не подчеркивать достоинств русского человека, воина, правда жизни взяла верх над его "философскими" измышлениями. Не мог же он скрыть, что русские победили. И победили потому, что были патриотами и героями. Я считаю, что каждый, кто принимает участие в защите Родины своей от врага, пусть он даже подвига особого не совершил, уже герой. Как об этом писал в свое время Некрасов?
"Врагу наносит вред не каждый воин,
Но каждый в бой иди, а бой решит судьба…"
Следуя правде жизни, показывая солдат и офицеров в деле, в боях, он доказал, теоретически это отрицая, что русские — великая нация, достойная восхищения. Это, безусловно, ценно в романе Ненашева. Но Н. Иванова об этом не пишет. Как будто выполняет наказ самого писателя. Чувствуется, статья ее написана была еще при жизни автора романа, а издан роман уже после смерти.
Несколько слов хочется сказать о сиротстве Ненашева, на которое он всю жизнь жаловался. Да, быть сиротой тяжело. Взрослому тяжко быть одиноким, ребенку тем более. Но человек, потеряв родителей, чувствует себя сиротой лишь до тех пор, пока не создаст свою семью. Когда же у него появятся жена (или муж), дети, родственники то есть, он перестает страдать и считать себя сиротой. Если же не перестает, то дело уже не в сиротстве, а в чем-то другом. Хуже всего то, что писатель — кабинетный работник. Ему почаще надо встречаться с читателем, лицом к лицу. Если бы Ненашев должен был встретиться со своими читателями и прочитать для них вслух те отрывки из своего романа, где использован мат, едва ли он осмелился бы, по моему мнению, эти слова произнести. И это доказало бы ему, что и в письменной речи надо избегать матерщины. "И гнев, и смех, и горе, и страдание — все перемешано", — пишет Иванова. А я добавлю: и все это замешано на грязи. Но не только мат в романе вызывает протест и омерзение. Лично меня, например, выводило из себя то, что писатель очень часто описывает схожие места. Его так и тянет эту грязь показывать. Зачем это делать? Сам природой любуется, а читателя заставляет далеко не художественные картины обозревать. Раздражает, что ли, умышленно. Ну, раз-другой показал бы, чтобы напомнить, как неустроен быт солдат во время войны. Но ведь не повторять же это без конца! Иванова пишет: "за радость каждому проблеску красоты…" Ничего себе — красота! Это навязчивое изображение безобразного вызывает протест у читателя, которого автор окунает с головой в грязь, уже не против войны, а против самого писателя.
Или женщину показывает, тело которой с ног до головы покрыто шерстью. Это зачем? Война, что ли, виновата в том, что она такой родилась? Или мать учит дочерей, как, не прибегая к помощи медиков, можно избавиться от незапланированной беременности. Это зачем? Об этом зачем писать? К теме романа это никак не относится. Все перемешано. Мешанина какая-то, а не роман. С помощью этих вставок не по теме писатель, возможно, хотел сделать свою книгу объемистей. И зря. От этого его произведение лучше не стало. Устал описывать красивое в природе, увлекся безобразным. И читателю старается вкусы свои навязать.
"Конфликтный" писатель, — говорит Иванова. Это так. Но конфликтует он не только с правительством, обвиняя его в том, что оно не подготовило армию к оборонительной войне, не только с друзьями (бывшими) — писателями, хвастаясь тем, что ему одному из всех тружеников пера удалось "перешагнуть через городьбу нашего огорода", но и с читателями, которые едва ли одобрят то, что автор, покорявший ранее тонким лиризмом своих произведений, заговорил вдруг языком чуть ли не площадным.
Отношения мужчин и женщин изображает опять же приземленно. Но об этом Н. Иванова не пишет совсем.
Недостатков в книге очень много, а главный в том, что изображая войну, показывая, какой вред причиняет она людям, автор не считает нужным подчеркнуть, что не Советский Союз напал на Германию, а Германия на Советский Союз, что Германия вела захватническую войну, а Россия — освободительную. Все эти погрешности, на мой взгляд, объясняются тем, что Ненашев пишет книгу в преклонном возрасте, пятьдесят лет спустя после окончания войны. Что дали ему эти пятьдесят лет? Славу, богатство. Уверенность в том, что он всех писателей умней, талантливее. Н. Иванова называет его "не нуждающимся ни в чем, кроме как в выражении собственной мысли". А мысль у него была только одна: как бы отомстить советской власти за то зло, которое она причинила во время коллективизации его предкам. Пол-века копил он свою ненависть. Наконец предоставилась возможность выплеснуть ее, ничем не рискуя. Эта книга его — акт мести. И могла ли такая книга получиться удачной? Нет, конечно. Он сам же сказал (повторю эти его слова): "Я, ожесточенный сиротством и войной (я сделаю поправку: сиротством и тем, что произошло во время раскулачивания его деда) никогда не смог и уже не смогу подняться до той бескорыстной преданности, до того беззаветного чувства, каковым наделил Господь или природа мою сестру. Ее сердце не знает зла, оно переполнено добром и любовью к людям, — написать же, родить и вообще что-то путное создать на земле возможно только с добром в сердце, ибо зло разрушительно и бесплодно… Я строптив, зол и упрям был". В молодые годы, когда он общался с коллегами, которые учили его азам тврчества, он в своих рассказах выражал веру в человека. К старости он эту веру потерял, стал верить только в самого себя, зазнался, одним словом. Вот и написал этот свой роман, который критику Н. Ивановой кажется шедевром.
