груды кирпичей. Если мы его не приютим на ночь, ему негде будет голову
приклонить. Капитан Шотовер. Церковь швырнуло на скалы, ее разнесет в щепы. Я говорил
ему, что так оно и случится, если она не будет держать курс в открытое
море господне. Няня. А вам всем ведено идти в подвал. Капитан Шотовер. Ступай туда сама. Ты и вся команда. И прикройте люки. Няня. Чтобы я стала прятаться рядом с этим трусом, за которого я когда-то
вышла замуж?! Да я лучше на крышу полезу.
Свет снова вспыхивает.
Вон мистер Хэшебай опять зажег. Вор (бежит бегом, взывая к няне Гинес). Да где же эта песочная яма? Мне
мальчишка на кухне сказал, что там погреб есть. А от подвалов толку
мало. Где песочная яма, где она, капитан? Няня. Иди вон туда, все прямо, мимо флагштока. Так прямо и уткнешься туда
даст бог, сломаешь там свою проклятую шею. (Презрительно толкает его в
сторону, а сама идет к гамаку и становится у его изголовья, как
когда-то она стояла у колыбели Ариадны.)
Доносится второй, еще более громкий взрыв. Вор
останавливается и стоит, дрожа всем телом.
Элли (вставая). Это уже ближе. Капитан Шотовер. Следующий попадет к нам. (Встает.) Встать всем перед
судилищем. Вор. О господи боже мой! (В панике бежит мимо флагштока и исчезает в
темноте.) Миссис Хэшебай (задыхаясь, появляется из темноты). Кто это тут пробежал?
(Подходит к Элли.) Вы слышали взрывы? А этот звук в небе? Чудесно!
Точно настоящий оркестр! Бетховен. Элли. Вот правда, Гесиона, это Бетховен.
В неистовом восторге бросаются друг к другу в объятия.
Свет становится ярче.
Мадзини (в беспокойстве). Свет что-то уж очень яркий. Няня (смотрит на дом). Это мистер Хэшебай зажигает свет во всем доме и
срывает шторы. Рэндел (выбегает в пижаме, растерянно размахивая флейтой). Ариадна, душа
моя, радость моя! Идемте в подвал! Умоляю вас! Леди Этеруорд (совершенно невозмутимо лежа в гамаке). Жена резидента - в
подвале, с прислугой! Ну, Рэндел! Рэндел. А что ж мне делать, если вас убьют? Леди Этеруорд. Вас, вероятно, тоже убьют, Рэндел. А ну-ка покажите, что вы
не трусите, и поиграйте нам на флейте. Пожалуйста, сыграйте нам
"Пылайте, огни очагов". Няня (мрачно). Уж насчет того, чтобы пылало, они позаботятся, вон эти...
эти... Рэндел (пытается играть) У меня губы трясутся. Не могу ни звука сыграть. Мадзини. Надеюсь, бедняга Менген цел и невредим? Миссис Хэшебай. Он спрятался в песочной яме. Капитан Шотовер. Мой динамит привлек его туда. Десница божья. Гектор (выходит из дома и большими шагами идет на прежнее место). Мало
света. Нам бы надо до небес пылать Элли (вся дрожа от возбуждения). Зажгите дом, Марк. Миссис Хэшебай. Мой дом? Ни за что! Гектор. Я, уж думал об этом. Да не поспеть теперь. Капитан Шотовер. Час суда настал. Мужество не спасет вас. Но оно покажет,
что души ваши еще живы. Миссис Хэшебай. Ш-шшш... Слушайте. Слышите, вот сейчас? Как это великолепно!
Все поворачиваются спиной к дому и прислушиваются глядя
вверх.
Гектор (внушительно). Мисс Дэн, вам совершенно не годится оставаться здесь.
Мы все из этого дома - мошки, летящие на огонь. А вам бы лучше в подвал
пойти. Элли (презрительно). Не думаю. Мадзини. Элли, дорогая... Пойти в подвал, в этом же нет ничего
унизительного. Всякий офицер скомандовал бы своим солдатам: марш в
укрытия! Мистер Хэшебай ведет себя здесь как любитель. Менген и вор
поступили совершенно разумно. Вот они-то и уцелеют. Элли. Пусть уцелеют. Я буду вести себя как любитель. А вот ты зачем
подвергаешь себя опасности? Мадзини. Подумать только, какой опасности подвергают себя эти бедняги - там,
наверху. Няня. О них еще думать! Убийцы проклятые! Скажете тоже.
Страшный взрыв сотрясает землю. Они откидываются на
своих сиденьях, кое-кто хватается за ближайшую опору.
Слышно, как из окон со звоном вылетают разбитые стекла.
Мадзини. Никто не ранен? Гектор. Куда попало? Няня (со злорадством). Прямо в песочную яму. Своими глазами видела. Так ему
и надо. Сама видела. (Со злобным смехом бежит к песочной яме.) Гектор. Одним мужем стало меньше на свете. Капитан Шотовер. Тридцать фунтов первоклассного динамита - и попусту! Мадзини. Ах, бедный Менген! Гектор. Да что вы, бессмертный, что ли, что жалеете его? Теперь наша
очередь.
Все молча, в страшном напряжении, ждут. Гесиона и Элли
крепко держат, друг друга за руки. Доносится отдаленный
взрыв.
Миссис Хэшебай (выпуская руку Элли). Ах, они пролетели мимо! Леди Этеруорд. Опасность миновала. Рэндел, идите спать. Капитан Шотовер. Все по местам. Корабль невредим. (Садится и тут же
засыпает.) Элли (в отчаянии). Невредим! Гектор (с омерзением). Да. Невредим. И до чего же опять стало невыносимо
скучно. (Садится.) Мадзини (садясь). Как я, оказывается, ошибся, - ведь вот мы все уцелели, а
Менген и вор... Гектор. Два вора... Леди Этеруорд. ...два деловых человека. Мадзини. ...оба погибли. А бедному священнику придется, по-видимому, строить
себе новый дом. Миссис Хэшебай. Но какое замечательное ощущение! Я думаю, может быть, они
завтра опять прилетят. Элли (сияя в предвкушении этого). Ах, я тоже думаю!
Рэнделу удается наконец изобразить на флейте "Пылайте,
огни очагов".
КОММЕНТАРИИ
Послесловие к пьесе - А.С. Ромм
Примечания к пьесе - А.Н. Николюкин
Примечания к предисловию - С.Л. Сухарев
ДОМ, ГДЕ РАЗБИВАЮТСЯ СЕРДЦА
"Дом, где разбиваются сердца" - одна из лучших, наиболее поэтичных пьес Шоу. Он начал ее писать еще до начала войны, в 1913 г., наметив стержневой мотив - духовное разложение паразитических классов буржуазного общества. Завершив пьесу в 1917 г., драматург обнародовал ее только в 1919 г., обобщив результат своих многолетних размышлений о судьбах буржуазной собственнической цивилизации.
Премьера пьесы состоялась в американском театре "Гилд" 10 ноября 1920 г. В Лондоне пьеса была поставлена Д. В. Фейгеном 18 октября 1921 г. в театре "Корт" и не возобновлялась до 25 апреля 1932 г., когда она появилась на сцене Театра ее величества. Пьеса, по свидетельству С. Б. Пэрдома, была "воспринята зрителями с глубоким уважением и в дальнейшем всегда производила сильное впечатление на публику". [Purdom С. В. Harley Granville Barker. London, 1956, p. 265.] Рецензируя первую постановку драмы, "Тайме" отметила, что из всех пьес Шоу она более всего насыщена эмоциями, более всего пронизана "теми чувствами, которые испытывает обыкновенный, чувствующий человек".
В Советском Союзе пьеса шла на сцене Московского театра сатиры в 1962 г. В том же году ее поставил Латвийский художественный театр (Рига).
В творческой биографии Шоу пьеса занимает особое место. Ею открывается период деятельности драматурга, который обычно называют второй эпохой его творчества. Наступление этой эпохи было результатом великих мировых потрясений. Война 1914 г. и революционные события в России произвели переворот в сознании драматурга, они воочию продемонстрировали несостоятельность его надежд на исправление и оздоровление буржуазного мира и на возможность пробуждения его представителей. Отказываясь от своих реформаторских фабианских иллюзий. Шоу в предисловии к новой пьесе развивает мысль о неисправимой испорченности мира и человека. Это печальное состояние человечества драматург рассматривает как результат мировой войны. "Подвергая такому напряжению человеческую природу, - пишет он в том же предисловии, война губит лучшую ее часть, а худшую награждает дьявольской силой". Согласно утверждению драматурга, события 1914 г. помогли ему встать на точку зрения Шекспира, "сравнивавшего человека со злой обезьяной, и Свифта, изобразившего его в виде йеху, укором которому служат высокие добродетели лошади". В соответствии с таким углом зрения его новые пьесы, начиная с "Дома, где разбиваются сердца", стали пьесами не только об изжившей себя, обреченной буржуазной цивилизации, но и об обреченных, внутренне исчерпанных людях. Тема "суда истории", получившая значение центрального мотива в драмах "второй эпохи", впервые сформулирована здесь со всей полнотой. Все это повлекло за собой значительные сдвиги в художественном методе драматурга.
Особую форму драматического выражения своей темы Шоу нашел с помощью драм Чехова. Творчество великого русского писателя стало одним из важнейших литературных факторов, толкнувших драматурга на путь известной трансформации собственной художественной системы. В годы, предшествующие первой мировой войне, чеховские драмы еще только начинали свою сценическую жизнь на подмостках английских театров. В Англии они были известны лишь небольшому кругу любителей "серьезной драмы" - жанра, который отнюдь не пользовался популярностью у широкой зрительской аудитории. Предвоенные и военные годы в истории английского театра были временем господства коммерческих театральных предприятий, наводнивших сцену продукцией всякого рода литературных посредственностей. Произведения больших драматургов, в первую очередь Бернарда Шоу, не могли выдержать конкуренцию с сентиментальными мелодрамами.
