Дженет Уинтерсон - Тайнопись плоти

Я мотаю головой и стягиваю с себя пальто - мне кажется, оно стало слишком тяжелым.

- Садись, лапа. Я сейчас приготовлю чай.

Я опускаюсь в продавленное кресло. Вот таким и должен быть правильный конец? А если не правильный, то неизбежный?

Гейл возвращается с чайником, пар над ним клубится, как джинн, выпущенный из бутылки. Это новый чайник - не тот, что с отбитым носиком плесневел на полке. Новый горшок для старого питья.

- Мне не удалось найти ее, Гейл.

Она треплет меня по плечу.

- А много было попыток?

- Бессчетное множество. Она исчезла.

- Люди не исчезают.

- Еще как исчезают. Она возникла из воздуха, а теперь испарилась. Где бы она ни была, я не могу туда добраться.

- А если сможешь?

- Если бы... Верь я в загробную жизнь после смерти, ты нашла бы меня на дне реки. Уже сегодня.

- Не надо! - говорит Гейл. - Я не умею плавать.

- Как ты думаешь - она умерла?

- А ты?

- Я не могу ее найти. Я не могу обнаружить никаких ее следов! Будто Луиза никогда не существовала, будто она - персонаж романа. Неужели она - моя фантазия?

- Нет, но чуть было не стала ею, - замечает Гейл. - Не тебе ее придумать.

- Разве это не странно? Жизнь, что должна быть богатой и полной приключений, как поиск сокровищ, на поверку оборачивается стертой медной монеткой. Голова - на одной стороне, история - на другой: кого-то любишь, и вот что случилось. И в карманах больше ничего. А самое главное - на монете чье-то чужое лицо. Но чей же еще профиль тогда отпечатался на пальцах?

- Ты все еще любишь ее?

- Всей душой.

- И что ты собираешься делать?

- А что я могу сделать? Луиза как-то сказала, что все беды - от клише. А что хочешь от меня услышать ты? Что я все это переживу? Ведь так? Так принято говорить. Время - великий умертвитель.

- Прости меня, - говорит Гейл.

- И ты меня тоже прости. Мне бы так хотелось сказать ей правду.

В дверях кухни - лицо Луизы. Тоньше, бледнее, но густая грива волос по-прежнему - кровавая. Я протягиваю руку и дотрагиваюсь до нее. Она берет мою ладонь, и подносит к губам. Знакомый шрам жжет меня. Может быть, я схожу с ума? Она теплая и живая.

Вот здесь и начинается наша история - в этой запущенной комнатушке. Стены раскалываются, окна превращаются в телескопы. Увеличенные луна и звезды вплывают в комнату. Солнце зависает над камином. Протянув руку, я достаю до края света. Мир сворачивается в клубок и весь умещается в комнате. Мы же выйдем наружу, за двери, туда, где река, туда, где дороги. Мы можем прихватить с собой весь мир, когда уйдем, можем сунуть солнце подмышку и забрать его с собой. Давай скорее, уже темнеет. Не знаю, можно ли считать такой конец счастливым, но мы выходим на волю - в открытые поля.